Иван Бурсов. Шаги: Антология белорусской поэзии. Статьи, перевод на русский язык. — Минск: Издатель Виктор Хурсик, 2011.

Иван Бурсов. Купальский клад: Волшебные сказки. По мотивам белорусского фольклора. — Минск: Издатель Виктор Хурсик, 2012.

 

 

Иван Бурсов — русский и белорусский писатель, полпред белорусской литературы в российской культуре: переводчик и просветитель. А еще Иван Бурсов — поэт и сказочник, автор 14 поэтических сборников и 20 детских книжек. В этих ипостасях он предстал и в книгах «Шаги» (антология белорусской поэзии) и «Купальский клад» (волшебные сказки).

Обе книги создавались в течение семи лет (с 2003 по 2010 год) в рамках проекта «Два века белорусской поэзии»: в ежемесячном приложении к «Литературной газете» под названием «Лад» Бурсов публиковал статьи о поэтах Белоруссии и собственные переводы их стихов, а также свои сказки — иногда «по случаю»: на Ивана Купала — «Купальский клад», на Рождество — «Колядная сказка», а чаще и без всякого повода.

Антология «Шаги» представляет белорусскую поэзию со времени ее становления — от начала ХIХ века до середины века ХХ-го. В предисловии Иван Бурсов прописывает исторический и культурный фон: это было время самоутверждения нации и расцвета белорусской поэзии, как, собственно, и поэзии сопредельных стран — России, Польши, Украины. Достаточно назвать имена Пушкина, Мицкевича и Шевченко, достаточно вспомнить Серебряный век в России и «расстрелянное Возрождение» на Украине, чтобы, читая антологию белорусской поэзии, увидеть, что похожие процессы происходили и в Белоруссии.

В антологии представлены 46 имен и 4 анонимных произведения, и каждому поэтическому имени, каждому событию предпослано эссе, иногда совсем короткое (если об авторе почти нет сведений), иногда более подробное — благодаря такой форме в воображении читателя возникают и живые образы поэтов, и общая картина белорусской поэзии. Все переводы выполнены самим Иваном Бурсовым, что позволяет почувствовать руку мастера и в то же время создает ощущение целостной картины, без разнобоя и дисгармонии.

Три основные части антологии — «Зачинатели», «Нашенивцы» и «"Молодняковцы" и "возвышенцы"» — соответствуют трем периодам в истории и культуре страны.

«Зачинатели» — это поэты XIX века, которые не могли писать на своем родном языке. Белорусский язык не признавался ни в панской Польше, ни в царской России, в состав которых входила Белоруссия. Он считался «холопским», неблагозвучным, непригодным для поэзии и оставался языком села. Однако в среде польскоязычной белорусской творческой интеллигенции постепенно рождалось стремление к выражению мыслей и чаяний — своих и народных — на родном языке. Стихи на белорусском — наряду с произведениями, написанными по-польски — были и у таких известных писателей, как Ян Барщевский, Владислав Сырокомля (автор стихотворения «Почтальон», переведенного Л. Трефелевым и ставшего русской народной песней «Когда я на почте служил ямщиком…»), ВинцесьКоротынский… Но уже и в то время — время запрета на белорусский язык — появлялись писатели, которые сознательно писали только на языке своего народа. Это и Ян Чачот, и, конечно, первый профессиональный белорусский писатель Винцент Дунин-Марцинкевич, и классик белорусской литературы Франциск Богушевич. Были и поэты, писавшие стихи на трех языках: белорусском, польском и русском, — как, например, Янка Лучина. Вообще белорусская интеллигенция былатриязычна, и поэтесса более позднего времени Констанция Буйло вспоминала, что, работая в белорусской школе, учила детей по-белорусски, одновременно готовила сына помещика для поступления в гимназию и учила его по-русски, при этом дома у него, где говорили по-польски, тоже переходила на польский. Но именно ей принадлежат строки «Душа не поет на чужом языке».

В первой части антологии представлены и пронизанные юмором анонимные произведения. Это, прежде всего, созданная в начале XIX века «Энеида наизнанку», которую автор-составитель определил как «образец и компас». Это и «Тарас на Парнасе», относящийся к середине века. Историк Г. Киселев назвал поэму «первой литературной любовью Беларуси». Иван Бурсов помещает в антологию и образец белорусской «гуторки» — специфического жанра, возникшего на фольклорной основе и поднимавшего актуальные вопросы жизни. Гуторки отличались «простонародным наречием». Их целью было объяснить простому люду непростые проблемы общественной жизни, а для такой цели необходим юмор, который к тому же смягчал обязательный в таком жанре элемент критики существующих порядков. Так, в «Гуторке Данилы со Степаном» обсуждается реформа 1861 года — речь о помещиках:

Царь их понуждает, а они мухлюют.
Сговорясь друг с другом, так царю толкуют:
Как же это можно, найсветлейшийпане, —
Мужику дать волю — он все опоганит.
Ведь мужик без пана жить никак не может,
Натворит такого, не приведи Боже!

 

Глубокое знание белорусского фольклора помогало Бурсову при переводе «Энеиды», «Тараса», «Гуторок» и «Повстанческих песен», которые также присутствуют в антологии. Оно же, это знание, а также любовь к народному творчеству, к народной сказке, стало стимулом к написанию волшебных сказок, собранных в его собственной книге «Купальский клад». Их персонажи сродни героям народных сказок, их сюжеты — это сказочные сюжеты, в них и народная мудрость, и народные характеры, и народный язык.

Белорусский язык получил официальный статус в начале ХХ века — и с этого момента начинается новая белорусская литература. Вторая часть антологии, соответствующая этому периоду, называется «Нашенивцы» — по названию газеты «Наша Нива», выходившей на белорусском языке с 1906 по 1915 год и объединившей вокруг себя белорусскую интеллигенцию, среди которой были и поэты, прославившие белорусскую литературу: Янка Купала, Якуб Колас, Максим Богданович — и многие другие, менее известные, но прекрасные поэты.

Граница между второй и третьей частью антологии — Октябрьская революция. «Мы дети революции — мы дети Октября» — такой эпиграф из стихотворения Алеся Дудара предпосан третьей части антологии. Ее название — «"Молодняковцы" и "возвышенцы"» — происходит от названий двух литературных объединений: «Молодняк» и «Возвышенность», подобных российским «Пролеткульту» и РАППу. Трагическая история их литературной полемики показана в антологии на судьбах поэтов поколения первых послереволюционных лет.

История жизни белорусских поэтов обоих веков — это история репрессий: арестов, ссылок и казней. Вина поэтов, живших в XIX веке, заключалась в том, что они не могли оставаться равнодушными к народному горю, к нищете, рабству и унижению.

«За что сидим мы в грязи да в горе, / Будто скотина в тёмной оборе? / Тут и свиньи и телята — / Разной хвори полна хата, — / Ой, за что, за что?» Это Ян Чачот. В 1823 году он был арестован и выслан за Урал.

«Говорят, мужик — колода, / Лодырь, хам, сплошное лихо! / Ну а чья вокруг работа — / Хата, жито и гречиха?» Это Феликс Топчевский. Он был арестован в 1864-ом — после восстания 1863—1864 годов.

И совсем некрасовское у Адама Гуриновича: «Быть не может, чтоб стон этот тяжкий / Из груди вырывался одной — / Это стонет народ мой несчастный / Над своей несчастливой судьбой». За участие в студенческих волнениях Адам Гуринович был заключен в 1893 году в Петропавловскую крепость и через год умер — двадцати пяти лет от роду.

В двадцать шесть был казнен Кастусь Калиновский.

Если же говорить о белорусских поэтах советского времени, поэтах поколения 20—30-х годов, то Иван Бурсов утверждает, что девяносто процентов их были расстреляны или замучены в ГУЛАГе.

Так называемая полемика между «молодняковцами» и «возвышенцами» шла под лозунгом искоренения «мелкобуржуазных настроений» и «упадочничества». Под удары «молодняковцев» попадала вся белорусская поэзия, поскольку все то, что было для нее характерно: сострадание народу, привязанность к родной земле, любовь к природе, боль за утрату традиций, — подпадало под эти страшные обвинения. Вот строки из стихотворения Владимира Жилки, ученого-филолога и тонкого лирика:

Есть в увядающих цветах
Неуловимый запах боли,
Как будто им, уже впотьмах
Всё видится родное поле…

 

Конечно же, ему немедленно навешивают ярлык декадента, и в 1930 году его захлестывает первая волна репрессий, а в 1933-ем он умирает.

Не спасали ни былые заслуги, ни высокие посты. Так, Владимира Дубовку, прошедшего Гражданскую войну в рядах Красной армии, арестовали прямо в Кремле, где он работал редактором белорусских текстов «Свода законов и указов рабоче-крестьянского правительства Союза ССР». Ему повезло: он не был расстрелян, не умер в лагере. В 1957 году он был реабилитирован, прожил еще почти 20 лет и перевел на белорусский язык поэмы Байрона и сонеты Шекспира.

Благодаря заинтересованному и живому рассказу Бурсова об авторах антологии, читатель также проникается к ним живым интересом, их судьбы становятся объектами его переживания, а поэзия — сопереживания.

Среди стихотворений антологии выделяются «Проводы» Алеся Гаруна, написанные 14 августа 1914 года. Прежде всего удивляет точность датировки. (Многие из собранных здесь произведений вообще не имеют даты, поскольку они были случайно найдены, а иногда воспроизведены по памяти, как это произошло с единственным обнаруженным стихотворением Павлюка Багрима или с известным стихотворением Михася Чарота, нацарапанным им на стенке перед казнью и обнаруженным другим поэтомМиколойХведоровичем, оказавшимся в той же камере, но избежавшим, по счастью, расстрела.) Необычна и тема стихотворения Гаруна, вернее, его настрой, где горе родных, провожающих солдата на войну, соединяется с уважением к воинскому долгу:

Стыд и бесчестье для мира война,
Как ты о ней ни суди;
Божий закон попирает она…
Но, коль обязан… иди…

 

Сопереживание вызывает, естественно, не только поэзия, которую принято называть гражданской. В антологии представлены замечательные образцы пейзажной и любовной лирики. Их много в сборнике, приведу лишь строфу одного из них. Его автор — уже упоминавшаяся Констанция Буйло:

Погожий ветер смешивает краски —
Цветные блики на реке и на лугу.
Вода зарю целует на бегу
И вдаль бежит, порозовев от ласки…

 

Последняя, четвертая часть антологии «Шаги» только обозначает начало нового этапа и оставляет открытым финал, отсюда название «И etc…» — продолжение следует.

Завершает же книгу о поэтах Белоруссии собственное стихотворение Ивана Бурсова, посвященное открытию памятника Янке Купале в Москве: «Купала — жив, и Беларусь жива!»