(Л.Йоонас. «Кодумаа»)

Лариса Йоонас. «Кодумаа». — М.: «Русский Гулливер», 2017.

 

Лариса Йоонас — русская поэтесса, живущая в Эстонии, выпустила в Москве сборник стихов под интригующим названием «Кодумаа».

Казалось бы, всего-навсего сухая инфор-мация, но здесь и история, и литература, и география. В конце концов, здесь и судьба. Проще всего расшифровать название сборника: кодумаа — это по-эстонски родина. Собст-венно, звучание этого слова, его протяжное окончание и светящееся сквозь экзотическое для русского слуха слово его значение и являются камертоном книги, ее нервом и лейтмотивом.

«Я люблю любимую страну...» — пишет Лариса Йоонас, не уточняя названия этой страны. Да, пожалуй, это и невозможно сделать, ведь вся книга посвящена поиску родины, своей родной страны, той самой, которую всегда ищешь и которая всегда ускользает. Вспоминается Николай Клюев: «Мы любим только то, чему названья нет...»

«Где страна моя, родина, где ты? « — этот вопрос, эти поиски исподволь подсвечивают и другие строки, напрямую не связанные с этой темой.

Тут уместно, наверное, сказать, что подобные поиски — неизбежный удел людей, вольно или невольно оказавшихся вне родимых пределов, пересаженных, словно дерево, в другую почву, под порывы незнакомого ветра.

И это, конечно, верное замечание.

Но мы говорим о стихах, речь идет о поэзии. Ведь это она всегда мятется, тоскует, взыскует невидимого града. Она говорит посредством поэта-медиума о том, что мучает ее. Ей снится, как и любому поэту, та идеальная страна, где жизнь и стихи обретают истинную гармонию с миром. Задача явно неразрешимая, недаром у поэта вырываются горькие строки: «Где родину возьмешь такую, ведь родины на свете нет...» Вроде бы она когда-то была и, возможно, даже где-то и есть, но она протекает сквозь пальцы, струится, как песок, и никогда не становится твоей:

 

Фотографии моей страны

здесь мы ещё неразделимы

помню это лето в обнимку

можжевеловые пустоши и время движется

                                                  будто ждет

пока мы завершаем совместный вдох

Ни трещины ни разрыва

фотографии почти выцвели

но как всегда с фотографиями

они лгут настолько

насколько ты себе позволяешь

не верить ни единому слову

Такая чудесная страна

не помню как она называлась.

 

Поиски родины, раздумья о том, что есть родина и что она для тебя, а ты для нее, — это давняя и «долгая» мысль поэтессы.

Вчитываясь в ее стихи, понимаешь, что это не тот случай, когда родину уносят с собой на подошвах сапог. Подобное, как известно, невозможно. Но искать ее, взывать к ней, мечтать об ее обретении — это поистине удел поэзии, одно из ее предназначений.

И это отнюдь не воспевание березок или песчаных приморских дюн и прочих географических примет того или иного края. Скорее — поиски еще и самого себя, очерчивание контуров своего «я», разговор, как говорил Маяковский, «с мирозданьем». Тут уместно вспомнить и слова Ахматовой о «величии замысла». Величие величием, но Лариса Йоонасберется за нешуточные темы. И здесь не обойдешься одним лирическим распевом, элегическими воздыханиями. Это именно тот случай, когда предпринимается попытка высечь из «тяжести недоброй» искры поэзии.

 

я человек из белого ручья

из сна древесного из жерла земляного

из родины, которая ничья

и исчезает воскресая снова

 

Да, именно так: родина исчезает и воскресает, вечно манящая и вечно недостижимая.

 В связи с этим очень важным понятием в стихах Ларисы Йоонас является понятие рубежа, границы, контура — «...ночью граница проходит по коже».

Поиски родины, страны, очерчивание ее границ неизбежно приводят к поиску самого себя. Родина становится твоей, насколько ты становишься ее частью и насколько она часть тебя. Тот случай, когда часть целого больше самого целого.

 

Ощущаю себя страной.

Или менее, чем страной.

Или более —

например, человеком.

 

Но и это еще не долгожданный итог, не окончательный и умиротворяющий вывод. Да и есть ли такой в нашем вечно становящемся, текучем, неуловимом, как мгновенье, мире?

«Пусть я буду остров человечий, не укоренившийся пока...» В желании стать «островом» с четко очерченными границами скрыто убеждение, что «укорениться» вообще-то невозможно, что удел человека в нескончаемом процессе становления, а творчество — это бесконечная погоня за ускользающим идеалом.

Как уже было сказано, поиски родины — одна из ведущих, магистральных тем книги Ларисы Йоонас. Та основа, та творческая установка, философская подкладка, без которой, по-моему, не обходятся настоящие стихи.

А рядом с глубокими раздумьями о, так сказать, экзистенциальных вопросах бытия:

 

длинные облака

вертят монету луны

меж пальцев, 

 

— в книге соседствуют стихи с явным ироническим звучанием:

 

приходил господин сантехник

с ценовыми предложениями на вощеной

                                                        бумаге

рисовал тонкие линии

вытягивал язычок рулетки

с нежным звуком

будто играл на бандонеоне...

 

Бросается в глаза убедительная живописная изобразительность этих строк, и совершенно неважно, какую форму на этот раз избрала поэтесса.

Краткое ли хокку, в котором так и видишь посверкивание бледной монеты луны, так же как видишь «вощеную бумагу» в стихах о визите «господина сантехника», слышишь звук вытягиваемого язычка рулетки и аккомпанемент совершенно неведомого, например, мне, но несомненно замечательного бандонеона.

 «Я смотрю не отрываясь в жизни острые зрачки...» — пишет Лариса Йоонас. Тут вполне резонно стоит отметить, что и у героини этих стихов, мужественно глядящей в глаза жизни, зрачки не менее острые. Более того, они остро видят не только какой-либо предмет или явление, но и невидимую суть вещей, тонко улавливают скрытые за ними ассоциации. Слово обретает цвет, вкус, а вещи — такие качества, что на поверхностный взгляд совершенно им несвойственны. Об этом стихотворение «Синестезия»:

 

...Тот, кто родился не таким, как все,

ощущает биение поверхностей,

осязает пространство,

заполненное полярным заревом,

                                           мчащимися

кометами и белыми густыми снегами.

В домашней обстановке это выглядит

                                           намного проще:

шелковый чай,

клубки лаванды,

желтое сияние,

бесконечное объятие.

 

Верлибр до сих пор в русской поэзии «вещь в себе» — спорная и неоднозначная. Часто невозможно отделаться от ощущения, что перед тобой «проза в столбик», как скромно называет свои стихи поэтесса Светлана Василенко, являющаяся «по совместительству» еще и прекрасным прозаиком. Возможно, неоднозначность эта существует потому, что пока, как мне кажется, нет канона русского верлибра, того эталона, который задает масштаб и координаты этому «понаехавшему» явлению. И действительно, вроде бы ни ритма, ни рифмы, непонятно, на чем держится стихотворение. Увы, читая иные верлибры, понимаешь, что довольно часто слова так и не могут уцепиться за что-либо, а просто безвольно и вяло нанизываются на произвольную строфику. Все это оставляет тягостное впечатление нереализованного, не нашедшего адекватной формы замысла.

Лариса Йоонас смело и даже несколько демонстративно прибегает к верлибру. И, надо сказать, верлибры ей удаются. Каким-то непостижимым образом ей удается ставить перед словами невидимую преграду, в которую они упираются, с которой борются, а в итоге стихотворение обретает упругость, держится на завораживающей интонации, на тончайшей, но прочной словесной паутине.

 

...Кинематографическое

отражение непогоды-

в неживом свете на мокром асфальте

в луже

пустой пластиковый стакан

с леденящим скрежетом

описывает полукруг —

и возвращается к прежнему положению.

Никого на улице.

только фонари,

только дождь, который почти бесшумен.

Живого —

только этот резкий звук, вызывающий содрогание.

Невероятное одиночество

и неприкаянность, хочется подойти и —

Но что будет делать исправленный мир,

лишенный единственного смысла?

 

 Тут и звукопись, и резкий контраст между живой, бесшумной поступью дождя и неживым скрежетом. И загадочная точка после так и не произнесенного слова, и вопрос, повисающий в этой ночной метафизической тьме и чудесным образом становящийся ответом.

 Сложно перечислить все тематическое, изобразительное, жанровое содержание этой книги. Просто хочется вернуться к теме поиска родины, столь императивно звучащей в стихах Ларисы Йоонас.

 И, словно школьнику с первой парты, хочется подсказать ей, что русский язык — это и есть та самая желанная и осязаемая родина, которую так страстно и бескомпромиссно ищет поэтесса. Но если задуматься, то это, конечно, правильно, однако правильно только отчасти, здесь далеко не вся истина. Ибо найдя ответ, мы как бы поставим унылую точку в напря-женном творческом поиске, а это невозможно.

 Когда в древнем Китае строили дворец императору, то одну комнату навсегда оставляли недостроенной, ибо становление, созидание — бесконечно. Так и в стихах что-то должно быть недосказано, они должны стремиться к неведомому и недостижимому свету, который тоже их родина.