Подборка стихов знаменитых грузинских поэтов, сверстников Маяковского — наше приношение великому поэту Революции. Этот круг собратьев по перу кровно близок ему, ибо — «Я дедом казак, другим — сечевик, а по рожденью — грузин». Шесть поэтов, с которыми Маяковский дружески общался, бывая в Грузии; причем общался преимущественно по-грузински. Он настолько свободно владел языком, что по обыкновению острил и каламбурил — знаю это со слов Виссариона Давидовича Жгенти, однокашника и друга Маяковского, видного литератора советской эпохи.

В минувшем году Грузия отметила 120-летие Галактиона Табидзе. В его небольшом стихотворении, посвященном Маяковскому, главным оказывается не Париж и не Всемирный писательский конгресс, а речка Ханисцкали, на берегах которой они росли, в водах которой были крещены два поэтических гения — земляки и ровесники.

Еще один их земляк и ровесник Тициан Табидзе в сонете, обращенном к жене, предсказал трагическую судьбу своего поколения. А Паоло Яшвили, словно играя с судьбой в прятки, придумал alter ego — Елену Дариани. Увы, игра не спасла его, лишь подтвердила талант остроумного мистификатора.

В шумных пирах и разговорах на берегах Куры Маяковский слышал исполненные фольклорной свежести и силы строфы Георгия Леонидзе, грациозные, манерно-изящные строки Валериана Гаприндашвили. А старший друг и пестун Григол Робакидзе настойчиво вникал в колхидский миф и «подземный ход племенного сознания» — в Тифлисе тех лет было много поэтов, хороших и разных.

Судьба представленных нами трагична. Как трагична судьба самого Маяковского.

Вакансия поэта оказалась опасней, чем предостерегал смуглолицый собрат по цеху.

Но их поэтический дар пренебрег опасностью и победил время.

 

 Александр ЭБАНОИДЗЕ

 

 

 

Григол Робакидзе

 

Нино

О Нино!
Ты одна нам желанна,
одна несравненна.
С кем разделишь высокой груди молодое томленье? 
Ты идешь виноградником, негу лозе посылая,
тяжеленные гроздья наполнив лучащимся соком.
О невеста, о дева,
не с солнцем ли ты обручилась? 
Не тобой ли пленен
наш святой покровитель Георгий,
прижимающий крест из лозы
к опьяненному сердцу? 
О Нино,
словно пашни,
тебе наши души открыты.
Мы не прячем сердец
и ступни твои крепко целуем.
Наша мать и сестра,
Богородицы светлой подруга,
не прервется наш род,
если милостью нас
оделяешь!

                                               Перевод Н.ВАНХАНЕН

 

 

Мистерия солнца

Лютик. Мох. Пожелтевший зрачок приволья.
Животворные гроздья созревшей плоти.
Чуя телку, в хлеву, в золотой дремоте,
крепкогрудый бык сокрушает колья.

 

Распаленное семя. Слепое лоно.
Терпкий дух. Манок. Обнаженье зноя.
Обжигаясь пенной густой слюною,
пламя пить и вымя терзать до стона.

 

Ризы далей. Влажнеющий глаз. Блужданье.
Долгий обморок. Капля. Жара сырая.
В сладкой одури пал на пороге рая
красный конь, растворенный в своей нирване.

 

Только этот миф. Навсегда. До дрожи.
Усмехнуться. Отпрянуть. Застыть в остуде.
О, второе рожденье в мохнатом зуде,
о, рогатый змей поменявший кожу.

                                                           Перевод Н.ВАНХАНЕН

 

 

Паоло Яшвили

 

Письмо Елены Дариани 
Анне Ахматовой

Соболезную. Тоскую.
Умер Блок. 
Каждый перед болью злою
Одинок.

 

Приезжай! Как две сестрицы
Будем мы.
Сбрось агонию столицы
И зимы.

 

Летние сады Мтацминды
Скроют нас.
Померанцевого принца
Бог не спас.

 

Вас туманы обманули,
Каторжан.
Здесь — Испания в июле!
Приезжай!

 

У меня судьба другая…
Кто поймет? 
Солнце глянцевого края
Щеки жжет.

 

Сладко на груди Тамары
Спит валун.
Подарю тебе над Джвари
Девять лун.

                                   Перевод М.ФАРГИ

 

 

 

Тициан Табидзе

 

* * *

                                               Нине Макашвили[1]

Знобит туберкулезная усталость.
Уюта нет. И нам любить осталось 
Одну терцину старого сонета.

 

Шайтан-базар сомкнул духанов губы,
Плывет луна, тяжелая от трупов
Самоубийц. А ты — как пламень лета!

 

Еще мы встанем на мосту Мухрани[2],
Чтоб утопиться. А пока — живем.
И Родина-паук на поле брани
Нас пощадит, чтоб завтра съесть живьем.

 

За что мы чтим ее самозабвенно?!
Здесь каждый смерть разлуке предпочтет!
Я вижу морг, где нам разрежут вены,
Чтобы потом оказывать почет.

 

О мучениках белых Атлантид
Пусть молится прекрасная Танит[3].

                                                           Перевод М.ФАРГИ

 

 

 

Валериан Гаприндашвили

 

Море

Морю хочется быть мелким,
Как нежнейшая колибри,
Утром с маленькой постельки
Прыгать в радостные игры.

 

Море сбрасывает тяжесть
Волн громадных океану.
И во сне, от страсти влажном,
Видит ножку китаянки.

 

Всё большое пахнет ложью.
И пиявкой в сердце — вечность...
От любви, наверно, можно
Каплей спрятаться в колечке.

 

Ощутить укол булавки!
Жить без славы и без цели.
Попугайчиком из лавки
Век раскачивать качели.

 

Но пришла со свитой фурий,
На воде чертила имя,
В маске, чёрной, словно буря,
Женщина с губами злыми.

 

Море взвилось, закипело!
Столб, закрученный, как Эйфель.
И себя не пожалело —
Стало королеве шлейфом.

Перевод М.ФАРГИ

 

 

 

Георгий Леонидзе

 

Кровоточащее солнце

Я пророс из земли, как лоза нависая над кручей,
Растекаюсь, бурля, тучнозадой Иори под стать,
Наши квеври кипят, содрогаясь от влаги тягучей, —
Эту темную кровь не под силу годам обуздать.

 

Солнце рваной утробой зияет в родном небосводе,
С высоты изливая кровавые струи огня,
И тяжелый, густой аромат освежеванной плоти
Дерзко ноздри щекочет и голову кружит, дразня.

 

Я метнул свое слово в ответ и готов без остатка
На жаровню поэзии вывалить все потроха,
Надорваться, нутром постигая, как трудно и сладко
Вкус топленого масла из каждого выжать стиха.

 

Много яда я высосал даром из солнечных гроздьев,
Но два пурпура жгут меня пуще небесных лучей:
Лик Артюра Рембо, и в сиянии благостей грозных — 
Имя Багратиони с орлами на гордом плече.

                                               Перевод А.СОРОКИНА

 

 

Новолуние в Кахетии

Вскрыли вино в погребах,
Полночь подкралась незримо,
Воздух жаровней пропах,
Сладостью крови и дыма.
Ходят огни ходуном,
Вновь здесь поют за вином,
Девушка в скифском уборе
Пляшет на взгорье родном…
Не умолкает Гомбори!
Всё в эту ночь под луной
Дышит нездешней, степной
Негой разбуженной плоти.
Плещет Иори волной.
Где-то вдали, на отлете,
Слышатся крики: «Лови!»…
Как это сердцу знакомо: 
Та же во взглядах истома,
То же броженье в крови.

                                               Перевод А.СОРОКИНА

 

 

 

Галактион Табидзе

 

Что за чувство?

На берегу пустынном моря,
где вольный ветер волны вспенил,
воздушный замок, с Богом споря,
из пены строил юный гений.

 

Волна у юноши спросила:
«Откуда эта страсть и сила?
Ужель преодолен тобою
предел, положенный судьбою?»

 

Ответил юноша надменный: 
«Откуда знать тебе, бесстрастной,
порыв поэта дерзновенный
и вдохновенья голос властный?»

 

«Где взял ты мощь, — воскликнул ветер, — 
размах, сравнимый с мирозданьем?»
И юноша ему ответил: 
«Безмерность рождена страданьем!»

                                                           Перевод  Г.ПЛИСЕЦКОГО

 

 

Маяковский

Бессчетны, бесконечны… Без каштанов
Окрестности. Так это ты, Париж? 
Окраины огнем кафешантанов,
От страха озираясь, озаришь.

 

А Маяковский — разве не в Багдади,
Чьей лирикою светлой светел он?
Заходит солнце. Золотятся пряди.
Заходит солнце. Льется небосклон.

 

Глаза озер в глаза мои сверкали
Смеющейся, прозрачною водой…
Но где еще река, как Ханисцкали,
Нигде я не встречал реки такой!

 

Там утонуло золото. И целость
Его сохранна вся во глубине,
Взглянул я пристально, оно виднелось — 
Сверкающее золото на дне.

 

…Вдруг свет и цвет — глубинный, ясный, броский,
Как в той реке… Преобразился весь
Внезапно озарившийся конгресс — 
Одним упоминаньем — Маяковский.

                                                           Перевод А.ЦЫБУЛЬСКОГО