Николай Анастасьев, доктор филологических наук, профессор

 

Ответить на этот вопрос так же трудно — если вообще возможно, — как на вопрос о любимой книге (спектакле, фильме и т. д.). Таких книг много, во всяком случае, явно не одна. А вот сказать, какое из сочинений английской словесности более всего в свое время задело, могу.

Это роман Джона Фаулза «Дэниэл Мартин». Это не «лучшая» английская книга всех времен, это даже не «лучшая» книга самого автора — «Волхв» значительнее метафизически, «Коллекционер» точнее беллетристически. Но вспоминаю я, а иногда даже перелистываю, «Дэниэла Мартина», и вот почему. Прочитал я этот роман почти сразу после его появления на свет, то есть в 1977-м или 78-м году, и тогда же, уже занимаясь довольно продолжительное время литературой США, впервые — с изрядным запозданием, конечно, — начал соображать, а что же делает ее именно американской, то есть, что сближает, положим, столь непохожих писателей, как Герман Мелвилл и Эрнест Хемингуэй и, напротив, разводит, при всей кажущейся, да и реальной, близости, Марка Твена и Чарлза Диккенса? За схождениями же — различиями литературными проступают своим чередом схождения-различия национальные. То есть что отличает фермера из Айовы от фермера из Ноттингэмпшира?

Но как раз об этом и пишет Фаулз, ведь «Дэниэл Мартин» — это художественная попытка осознать то, что ученые люди называют национальной идентичностью, в данном случае — английской. Так что помимо чистого удовольствия от чтения я находил в этом романе некую опору собственным догадкам и предположениям касательно литературы, создаваемой на том же языке, но — другой литературы. Продолжаю искать и находить и поныне.