* * *
Вечно повёрнутый к нам спиной
бурой земли (ибо гелиотроп
по урождению), шар земной
благословляет сходящих в гроб
  
видом на солнце из лучших сот,
перенесением их мощей
против течения — на анод — 
взглядом, обратным туге вещей.
  
Так и лежат, центрифугой дней
быстро раскручиваемые, стопой
днесь попираемые твоей,
не замечаемые тобой.
  
Только однажды пронзает ток,
всем заземлением по икре
вверх пробегая — и как итог
тихо возводишь глаза горе.
  
  
* * *
Поднимаясь вверх по лестнице,
понимаю, что консоль
и ступени — лишь последствие
шага, крупного, как соль.
  
Шага, движимого посолонь
по спирали по дуге,
вызывающего в воздухе
соответствие ноге.
  
Натяженье — суть поверхности — 
держит, только натяни,
состоянье общей верности
в частном случае ступни.
  
Главное, чтоб одинаковым
оставался интервал,
образующийся вакуум
чтоб отсутствия не рвал.
  
Чтобы ты держалась рядышком,
с пятки звёздного луча
без боязни мне на радужку
всю себя перенося.
 

* * *
Любая капля — воздуха отёк.
Дыхание в молчании неловком
столетие накапливалось в лёгком,
пока мы дули в солнечный свисток.
  
Теперь воздушно-капельным путём
передаются световые волны,
хотя — по умолчанию — безмолвны
источники их в небе испитом.
  
Звезда горит как вечный обелиск
себе погасшей — каменная стела.
И то, что мы вкруг жизни обвились,
не значит, что она того хотела.

 

* * *
Ночник недолго будет световым источником
для тех, кто слышит, как тяжёлый гриф
ключа вращает вкладыш позвоночника,
замок ночного тела приоткрыв.
  
Не ты, но кто-то, кто ушёл за спичками,
теперь обратно пробует попасть
со всеми многолетними привычками
в свою несуществующую часть.
  
И ты лежишь, а в клетке зажигается,
сухой, как кашель, нестерпимый свет
и бьёт в глаза со дна и не смыкается
простым задёргиваньем век.

Демон

В преисподней
сидел на краю,
завёрнутый в пропасть, как в простыню,
думал: в раю
исподнее переменю.
  
Хорошо, — думал, — 
коли взгляд
на зиму остеклят.
Надо бы видеть
его глаза:
удивительный фито-
дизайн
фигового листа,
стекленеющий профиль рам
прикрывающего, как срам.
  
Концентрические круги,
словно пальцы одной руки,
в мелкой дрожи — 
всей моторикой мелкой зрачковой зги
тянут вожжи,
  
ибо видимой части мира вбок
съехал взгляд и увяз по пояс.
И из двух раскалённых глазных опок
отливает кольцо. Одно из.
  
  
* * *
По осени осины пахнут псиной.
А мокрые дворняги — древесиной.
Бродяги же, от запахов и древ
неистребимость к прежнему   уставу
прибавив, взяли выше на октаву,
в земные удобрения сопрев.
  
Октановые числа Немезиды
невелики, но есть сады, оксиды
которых, точно кальция, гасить
никто не станет — огоньки, обиды
затухнут сами, виды и подвиды
продолжат жизнь на волю выносить.
 

* * *
Ясно же, откуда что берётся.
Из которой почвы — облака
насыпают русские берёзки
точно два газетные кулька.
  
Нежность — это только половина
из того, что вложено в слезу.
И свою слезу, как пуповину,
перережу, нет, перегрызу.