Живописец Карен Агамян родом из первого послевоенного поколения. Того самого, которое так и не стало, как предшествующие “шестидесятники”, поколением обозначенным, несущим в себе некий единый, объединяющий посыл, оставшись обреченным на поиски, вопросы, обращенные к судьбе и к вечности. Но и успело стать, пусть и в пору своей зрелости, поколением постсоветским. Да, позиция человека, и особенно художника, остающегося на меже между деятелем и наблюдателем, трудна и порой мучительна. Но именно она выражает суть строения личности, творческих рефлексий, обращенных одновременно вовнутрь, в душевные настройки, и вовне, в те социально-политические процессы, участниками и очевидцами которых становились на протяжении жизни люди, родившиеся сразу после войны. Для Карена, изначально наделенного редчайшим природным даром, аналогичным тому, что в музыке называется “абсолютным слухом”, только не звуковым, а визуальным, учиться рисовать, считай, и не было особой необходимости. Настолько точными в воспроизведении видимого мира оказались его детские рисунки. Иначе говоря, для него оказалось средством то, что для большинства художников в процессе становления является целью. Владение формой стало той основой, которая позволила создавать на полотне массу обертонов, интонаций. Большинство живописных работ Агамяна насыщено такими подтекстами, в которых за сиюминутностью проступает вечность. Да, он писал сюжеты “как все”, живя в той стране, в которой и жили все мы, — прием в комсомол, проводы в армию, сцены из жизни семьи, где глава — с хрустящей газетой в руках, в которой только хорошие новости. Часто это мгновения вроде бы случайные, выхваченные из жизни, но представлены они так основательно, лапидарно, словно и действительно высечены из камня, предъявляя незыблемое. Полотна Агамяна часто лиричны и эпичны одновременно, потому что частное, сфера человеческих отношений, обобщается в них до типического. Так в картине “Проводы” возникает особого рода изобразительное “эхо”, где уникальность центральных фигур мужчины, женщины и девочки как бы размножена, повторена рядами удаляющихся солдатских сапог и остающихся застывших женских фигур-силуэтов. Как бы ни строилась творческая работа — от частного к общему или в соответствующем противотоке — на холсте неизменно присутствует движение мысли: то живописец подбрасывает философу событие жизни для обобщения, а то философ требует от художника найти образный эквивалент важной мысли. Контрапунктом проходит сквозь творчество Агамяна тема античности, мировоззренческих и духовных истоков. В ней, думаю, соединились и его стремление к идеалу, и настойчивые размышления о тех кирпичиках человеческого мироздания, которые и составляют основу долгой, на многие века, устойчивости культуры. Вот здесь, пожалуй, уместно сказать о том, что в прежние советские времена подлежало, по меньшей мере, умолчанию. Помню со времен собственного искусствоведческого студенчества, как нам тавром вжигалась в мозг вроде бы незыблемая формула искусства, начинавшаяся со слов “национальное по форме…”, и как сам собой возникал в отношении некоторых художников мысленный эксперимент-перевертыш — “национальное по содержанию”, что вместе с холодком по коже рождало и ощущение встречи с настоящим искусством. Да, творчество Карена Агамяна глубоко национально. Не внешне, дежурным этнографическим набором изобразительных средств, которого здесь практически нет, а самим устройством образного мышления, его особым темпоритмом. Воспринимая работы Агамяна все же со стороны, с позиций иных национально-культурных традиций, отчетливо осознаешь, что невозможно приблизиться к пониманию иного культурного генотипа иначе, чем через искусство. Ведь только так, через особый строй зрительных образов можно хоть отчасти постичь то, что не поддается переводу. А здесь феномен древнейшей армянской культуры предстает как бы изнутри, воспроизводя тот алгоритм действий людей, который и позволил им сохранять неповторимый национальный характер и ритм жизни в череде многих поколений. Возможно, такая амбивалентность в выражении и восприятии художественного мира Агамяна поспособствовала, наряду с его несомненными деловыми способностями, тому, что вот уже в течение многих лет коллеги по цеху избирают Карена Гургеновича председателем Союза художников Армении. Тем самым доверяют ему и организацию внутренней жизни творческого союза, и возможность достойно представлять армянское искусство в международных организациях. Совсем недавно, весной этого года, когда мы в издательстве “Галарт” готовили альбом “Изобразительное искусство Армении” из серии “Художники Содружества”, выпускаемой Международной конфедерацией союзов художников, у нас с Агамяном состоялся коротенький разговор, о котором, думаю, стоит рассказать. Когда работа приближалась к концу, вдруг потребовалось внести некоторые редакторские поправки в текст, в том числе и в армянский вариант, который был подготовлен в Ереване. Карен Гургенович сказал по телефону, что все необходимое сделает его молодой коллега, который как раз был в это время в Москве. А на мое беспокойство, мол, в достаточной ли мере этот человек владеет языком, Агамян, словно профессор первокурснику, пояснил очевидное: “Вы же русский, а он — армянин”. И этой незыблемой для него максимой отодвинул куда-то на обочину исключений множество знакомых мне людей самых разных национальностей, не владеющих, увы, в силу разных причин языком своих предков. Вот такие представления о приоритетах в жизни и искусстве отчетливо прочитываются и в полотнах Карена Агамяна. Юрий Подпоренко, искусствовед Агамян Карен Гургенович Родился в 1946 г. в Ереване. Окончил Ереванское художественное училище им. Терлемезяна в 1964 г.; Ереванский художественно-театральный институт — в 1969 г. Член Союза художников СССР с 1974 г.; Союза дизайнеров СССР — с 1988 г.; Международной ассоциации дизайнеров — с 1993 г. С 1970 — участник более 250 республиканских, всесоюзных, международных выставок, в том числе, в Ереване, Москве, Санкт-Петербурге, Ташкенте, Тбилиси, Баку, Минске, Лионе, Будапеште, Гаване, Бухаресте, Берлине, Афинах, Париже, Лос-Анджелесе, Коломбо, Бордо, Марселе, Пекине. С 1970 — преподаватель Ереванского художественно-театрального института 1977—82 — член ревизионной комиссии Союза художников Армении 1978—1999 — спроектировал и осуществил 12 национальных экспозиций Армянской ССР по линии Госкомитета по науке и технике СССР, Франция, Венгрия, Кипр, Греция, Сирия 1980 — Лауреат премии комсомола Армении за лучшую творческую работу года 1981—84 — главный художник Художественного фонда Армении 1982—87 — член правления Союза художников Армении 1982—88 — член Комиссии декоративного искусства и дизайна СССР 1982 — диплом Союза художников СССР за лучшую работу года 1983-88 — член правления Союза художников СССР, член правления Комитета поддержки молодых художников СССР 1983 — диплом Академии художеств СССР за лучшую работу года 1987—90 — член правления Армянского отделения Фонда культуры СССР 1988 — профессор Ереванского художественно-театрального института, член правления и секретарь Союза дизайнеров Армении 1988—95 — заведующий кафедрой дизайна Ереванского художественно-театрального института С 1998 — председатель Союза художников Армении 2000 — менеджер павильона Армении, EXPO-2000, Ганновер, Германия С 2004 — член Совета по культуре при Президенте Республики Армении 2005 — заслуженный деятель искусств Республики Армении Автор многочисленных мозаичных панно, в том числе, на фасаде здания Института курортологии, в вестибюле Министерства местной промышленности, Ереван, Армения; в Культурном центре СССР на Кипре, в здании судостроительного завода в Ярославле и др.; работ по графическому дизайну и книжному оформлению. Произведения находятся в фонде Министерства культуры Республики Армении, Музее современного искусства, Ереван, Государственной картинной галерее, Ванадзор, Армения; Государственном музейно-выставочном центре “РОСИЗО”, Москва, Государственной картинной галерее, Магнитогорск, Художественных музеях, Элиста, Новый Уренгой, Россия; Музее современного искусства, Тулуза, Франция; Музее изобразительного искусства, Хэфэй, Китай; в частных собраниях во многих странах мира.