* * *
что их таких неровных клеит
что иногда паря
в синем до хруста повиснут змеем
острые их края

чудом сложились в рукопожатье
разные два в одном
минус и плюс на минуту братья
срощенный перелом

это наверно есть третий кто-то
кто умеет легко
бегство взвешивать и охоту
в кофе влить молоко

или коленом своим качая
свадебный марш пружин 
гладит тёмный лак обечаек
пробует гибкость жил

это ему через год воздастся
вздох и выдох и вдох
выдохнув остановка счастья
и горластый итог

в речке круги на дереве кольца
август на этаже
и без него разговор о пользе
им не нужен уже

 

(старики)

от долгой жизни в такт
и шелеста словами
они сошлись в цветах
притёрлись головами

их вместе мучил труд
будил рассвет обоих
истёрлись как лоскут
сгорели как обои

и на закате дней
она как он сутула
и сделался у ней
похожий взгляд и скулы

когда из тех глубин
мысль у неё мелькает
то он её один
заранее читает

когда берут билет
или в метро заходят
их держит общий свет
где всё и происходит

 

* * *
Человек — такая вещица:
стоит вытянуть из грязи
и почистить — станет светиться
и манить — наяву, вблизи;

и уже ему не чужая
тварь живущая по лесам — 
он идёт, себе рассуждая,
ветер гладит по волосам.

Никогда он не удивлялся,
удивленью ставя предел:
лишь бы дуб над водой склонялся
или голос, как голос, пел.

А теперь и вода и голос — 
стали родственники ему:
он горит, как вольфрама волос,
и не спрашивает почему…

 

* * *
Если пыльный лак — водоём, — 
пыль на солнце вспыхивает, искрится.
Голова Орфея плывёт на нём, 
рот раскрыв, будто завидя лица

длинных рыб, кувшинок, черешневые стволы
(свесив волосы, взгляд их — карий и чёрный):
Не сносить, — говорят, — тому головы,
лира чья зовёт на балкон из комнат.

Но зато всё тело твоё — вода:
речка гибкая, речь не выльется из кувшина.
Ты теперь не камень — стекло (посмотри сюда),
плод созревший рыжего апельсина.

Ты теперь в руке подвижной, женской, живой
тонешь, отпуская слов последние муки;
эта речка тебя унесёт домой,
как уносит листья и звуки.

А пока пророчествуй на лаке стола,
не лицом — кольцом и с кровавым камнем;
пусть болит твоя птичья голова
о тебе чужом, несерьёзном, давнем.

 

* * *
Пламя серый цинк ломает, низкий не случаен стриж.
— Спорим, радугою в мае никого не удивишь?
Но сначала — волос дымный, взгляд из тёмного трюмо.
Барабаны, флейты гимны бьют и бьют. — Нам всё равно. —

Говорит Начальник хора поразительную речь. — 
Умирает Терпсихора; тонет ялик, давший течь.

Как сосуд на жгучем зное, трескается без вины.
Как большие эти двое, не изведав тишины,

Ветки липы ветром частым гнёт и не напрасно гнёт:
загорается несчастье, вспыхивает. Ливень льёт

по Оке, Неглинке, Мече — для острастки, до кости — 
чтоб сухие эти речи в нас задумали цвести.

 

* * *
сладкая минута непокоя
ночью нежелание уснуть
гуси утки что это такое
наступает облаком на грудь

иволга прилежная умолкла
будто в доме спрятали ножи
наволочку вспененного шелка
принялись обмётывать стрижи

и когда в подтёках тёмной туши
поглядят черёмухи глаза
господи помилуй наши души
налетела майская гроза

от земли ненастием подуло
стужи разбросало толокно
комнату мою перевернуло 
и стеклянно брызнуло окно