Огнев Владимир Федорович — прозаик, сценарист, критик, постоянный автор «Дружбы народов». Последние публикации в «ДН»: «Незасыпанный окоп» (№ 2, 2006); «"Лунорогие быки" воспоминаний». О Кайсыне Кулиеве (№ 8, 2006); «Уроки Александра Блока» (№ 9 , 2007); «Два поколения». Эссе (№ 3, 2008); «Прощание с иллюзиями» (№ 12, 2010); «На распутье эпох» (№ 4, 2011); «Каменная книга, или Посрамление Дон Кихота». Фрагменты из книги (№ 10, 2011).

 

 

Лихой наиб, в отчаянном бою
Давно срубили голову твою.
Покоится близ отчего предела
В могиле обезглавленное тело.

Но почему, хоть ты погиб давно,
Тебя еще боится Госкино?

Расул Гамзатов. 
Надпись на рукописи сценария «Хаджи-Мурат»
(Перевод Я.Козловского)

Я хочу рассказать о судьбе сценария о горском наибе XIX века, судьбе горькой и показательной...

Популярный певец и киноактер Вахтанг Кикабидзе вспоминает: «Есть два героя, которые мне особенно нравятся... Морган у Хемингуэя в «Иметь и не иметь». И Хаджи-Мурат у Толстого. Была мечта у меня — сыграть эту роль: Хаджи-Мурата. Думал, сыграю — и могу больше не сниматься. Лет пятнадцать назад картина должна была вот-вот сниматься про Хаджи-Мурата. Замечательный сценарий был тогда у Георгия Николаевича Данелии, изумительный сценарий. То, что там играл бы, это точно, но кого — не знаю. Про себя надеялся: вдруг он меня поставит на «Хаджи-Мурата»? И возраст был тогда подходящий. Но сценарий не пропустили, такие скандалы из-за него были, не пропустили — и все. Тем дело и кончилось»¹ .

Я имел самое прямое отношение к этому «замечательному», «изумительному» сценарию, потому что писал его вместе с Данелия.

Настало время рассказать и о том, почему фильм Данелия не состоялся.

Начиналось все так. Я рассказал В.Б. Шкловскому о замысле сценария в 1966 году. Виктор Борисович вдохновился, забегал но комнате, приговаривая любимое свое «дык вот», потом сел на край широкой тахты и крикнул: «Симочка! Где моя заявка?» Через минуту я, несколько, сознаюсь, обескураженный, читал и перечитывал две странички «заявки» на экранизацию повести Л.Н.Толстого, выдержанную в стиле раннего Шкловского. Понять что-нибудь было трудно, кроме того, что автор заявки был гениальный человек. Но к повести Толстого это не имело никакого отношения. Как поставить головоломные парадоксы в кино, в современной эстетике, было непонятно. Хаджи-Мурат по заявке В.Б. оказывался крестьянином, который бунтовал против самой идеи ханства, что уже отдавало 1920-ми годами. Конфликт наиба с имамом не оставлял места для русской части, для горской войны как таковой. А когда Хаджи-Мурат попадал в театр — это был театр Мейерхольда... Ну и все в этом роде.

Короче, я передал сценарий на киностудию, но его отвергли. Не лучше была судьба другой заявки В.Б. — «Дон Кихот». «Грузия-фильм» несколько лет вела переписку с автором. Из уважения к гениальному старику. Было очевидно, что такое кино теперь не снимают. В прошлом, далеком прошлом оставалась «кинофабрика» времен молодого Шкловского. Фильм по Сервантесу в постановке Чхеидзе вышел без упоминания В.Б. Совсем другой фильм.

Но с «Хаджи-Муратом» все обошлось проще. Получив отказ, В.Б. радостно стал «болеть» за мой сценарий, который я тем временем начал вчерне набрасывать.

Г. Чухрай предложил Гии Данелия работать со мной. Гия меня тогда знал мало. Зато, как и все, знал Расула Гамзатова. Расул предложил обсудить ситуацию в ресторане. Мой друг Расул предполагал уже тогда, что его участие будет чисто символическим, и, дружно поднимая бокал за бокалом в ресторане «Минск», мы пришли к консенсусу: писать будем как бы втроем, на самом деле Расулу была уготована участь консультанта и главного толкача — что тема острая, в этом никто не сомневался. Но Гия уже потом сказал, что по вышеназванной причине надо «ввести Расула в титры», и на том мы надолго расстались со знаменитым сородичем Хаджи-Мурата.

...Жарко пекло солнце. Мы с Гией, повязав полотенца чалмою, в плавках лежали на траве у коттеджа Дома творчества в Переделкине. Строгий Литфонд дал путевки Расулу и мне. Под фамилией Гамзатова жил Данелия.

Рядом с нами лежало в бумажной обложке расчерканное мною издание «Хаджи-Мурата» с рисунками Лансере. Я писал и писал. Гия кусал травинку и смотрел в небо. Со своей постоянной японской улыбкой он говорил мне: «Хорошо», я радостно гнал дальше. Гия после часа-другого: «Надо сделать перерыв». После перерыва как ни в чем не бывало Гия задумчиво предлагал совсем другое решение, щедро отбрасывая варианты, казавшиеся мне гениальными. Сначала я пытался их защищать, потом видел, что это безнадежно, в конце концов приходил к выводу, что весьма далеко от гениальности написанное в эйфории. Гия был всегда прав.

Я не мог бы утверждать, что все протекало так просто — писал я, зачеркивал Данелия. Мы оба говорили, что-то отбрасывали, предлагали, подвергали сомнению.

 

Разница была в том, что я не мог не бегать пером по бумаге, Гия все держал в памяти и строил целое последовательно, строил устно. Мне виделось Слово, ему — Кино, а для фильма это... несомненное преимущество.

Кой-какой кинематографический опыт у меня был. На литовской студии поставили фильм по моему сценарию «Ночи без ночлега». Его хвалил М.Хуциев. Писал о нем Б.Слуцкий. Гии фильм не понравился. Мне, сценаристу, нравился частично. Но тут, в работе над «Хаджи-Муратом», я, мне кажется, прошел школу Г.Данелия, многому он научил меня за эти счастливые месяцы совместного фантазирования.

Однажды в Москву заявился Расул Гамзатов и с ходу придумал эффектнейшую сцену встречи Хаджи-Мурата с Шамилем. Потом рассказал мне что-то о Шамиле, чего я не знал. Надо сказать, что изумительность сценария, восхитившего Бубу, во многом вырастала из сведений, почерпнутых мною из редкого источника — записок адъютанта Шамиля. Их привез В.Б.Шкловский из поездки в Англию. Они сгорели вместе с дачей Виктора Борисовича в Шереметьевке.

Сценарий получался. Это признавали строгий Гия, замечательный оператор Вадим Юсов, часто присутствовавший на читке очередного варианта и предложивший ряд решений, которые касались места действия, признали и на студии, единодушно принявшей с первого раза сценарий, и даже Комитет по кинематографии, высоко оценивший его качество.

И вот приехал Расул Гамзатов и пригласил нас для читки в фешенебельный поселок Верховного Совета СССРв Снегирях. Я начисто переписывал финальную сцену, когда позвонил Расул и сказал так:

— Гигант мысли! Ко мне едет корреспондент газеты «Труд». Он спрашивает, какой у нас консепций. Какой? Скажи, пока он едет...

Я что-то наговорил. Расул сопел в трубку:

— Не так быстро…

На следующий день, купив «Труд», я прочитал нечто вроде следующего: «Экранизацию знаменитой повести Л.Н.Толстого сделал народный поэт Дагестана Расул Гамзатов. Постановщик Г. Данелия, главный оператор Вадим Юсов». И далее: «О концепции фильма рассказал поэт...»

Рассказал хорошо.

К обеду мы с Гией были в Снегирях.

Стол ломился от яств и бутылок. Пиршество приготовлено было на природе. За забором, у соседней дачи, толстый человек в майке и панаме пел; «Очи черные, очи страстные!..» Расул сказал:

— С утра, панимашь...

И налил себе коньяку. Потом пояснил:

— Начальник наградного отдела. Полезный человек. Говорит: «Устал, в прошлом месяце досрочно перевыполнил план за полугодие...» Отдыхает.

Сели за стол. Расул предложил выпить за окончание работы. А потом уже устроить читку.

Принципиальный Гия накрыл рюмку ладонью:

— Как тебе не стыдно! Ты даже не упомянул Володю.

И вынул из кармана мятую газету.

И тут Расул выдал надолго запомнившуюся мне остроту. Лукаво так и с удивлением:

— Слушай. В ресторане — кого знают? Апициангку, да? А шеф-повара кто знает?

Мы расхохотались. И я начал читать сценарий.

Лучше всех слушал Расул...

Далее — как кадры кинохроники. Я, Гия, Юсов вылетаем в Крым. Студия. Натура. Потом — Гия, Юсов, группа — в аулы Дагестана. Натура. Кинопробы горцев. Шьются костюмы. Гия ищет актера на главную роль. Мечтает заполучить Омара Шарифа. Иннокентий Смоктуновский звонит Гии. Очень хочет главную роль. Я в восторге:

— Почему ты хочешь чужую звезду? У нас — своя. Это только на первый взгляд Смоктуновский абсолютно не подходит. Он — гений. Он гений перевоплощения!

Гия снисходительно улыбается.

Смоктуновскому он ответил так:

— Кеша, а ты не хочешь сыграть Анну Каренину?

В остальном все идет «штатно», как говорят космонавты.

И вдруг рвется пленка, остановлен мотор...

Что случилось? Грубая, непоправимая ошибка Данелия.

Он, неисправимый грузин, решает отметить запуск в производство «Хаджи-Мурата». В квартире его на Чистопрудном — высокий гость, заместитель председателя Государственного комитета по кинематографии Владимир Евтихианович Баскаков с молодой женой-венгеркой. Расул с Патимат, Юсовы, Павел Лебешев, некий Абдильбиев — знакомый Гии, я.

Чача из Тбилиси делает свое черное дело. Расул выбит из седла первым. Он, набычившись, долго смотрит, тяжело смотрит на Баскакова, пустившегося в исторический экскурс о горской войне. Тот неосторожно задевает святое святых Расула — имама Чечни и Дагестана. Это незаживающая рана. Некогда молодой Расул, студент Литинститута, согрешил — в согласии с официальной тогдашней позицией назвал Шамиля «английским шпионом». Муки совести, попытка взять реванш, искреннее покаяние, культ имама в последующие годы...

И вот за праздничным настроением стола — резкий слом. Расул:

— Ты — жалкий чиновник. Ты умрешь, что после тебя останется? Шамиль — великий человек. Ты не можешь говорить как равный с имамом, даже с мертвым!

Я толкаю Расула ногой иод столом. Но тот уже не может остановиться. Бледнеет Баскаков. И получает еще один удар. Расул говорит о чиновниках, которые ничему не научились. Гражданский пафос поэта неожиданно снижает молоденькая венгерка, смело вставшая на защиту мужа. Она напоминает поэту о его неразборчивости, за которой числится и лесть близким к власти. Она напомнила о надписи известному литературному палачу на подаренной Гамзатовым книге. Она цитирует автограф... Расул краснеет. Но тут вступает новый боец — Патимат, жена Расула. Обращаясь к мужу, она поет ровным, сладким голосом:

— Да, Расульчик. У тебя бывают ошибки...

Патимат умна. Она хочет снять напряжение. Но, увы, поздно. Баскаков встает и выходит из-за стола. Встает и венгерка-жена. Хозяин пробует препятствовать уходу, но тщетно.

Я знал Баскакова давно. Когда-то высокий молодой майор зашел ко мне в «Литгазету», представился: сотрудник «Красного воина». Он принес слабенькую рецензию. Я поправил ее. С тех пор Баскаков стал печататься регулярно. Уже будучи второй персоной в Комитете, опубликовал повесть. В душе своей он, конечно же, не считал себя чиновником. И душа его уязвлена была выходкой Гамзатова настолько, что Расул и представить не мог.

Гроза не заставила себя долго ждать. Баскаков, с которым мы были на «ты», встретил меня в Комитете криком:

— Я не дам делать антирусский фильм!

Напрасно я взывал к его объективности, напрасно уверял, что сценарий писал я, а Гамзатов — всего лишь консультант. Баскаков продолжал шуметь, слыша только себя, оскорбленного и униженного. Выходило, что брошен вызов по меньшей мере великой нации.

Дальше события развивались по логике советского абсурда. Слухи, что фильм остановлен по идейным соображениям, быстро распространялись. Говорили, что Суслов был недоволен Ермашом — ответственным в ЦК за кино. Потом на мои запросы Комитет ответил, что причина отказа в запуске фильма — техническая. Мол, все павильоны «Мосфильма» заняты фильмами, имеющими первостепенное значение — к 50-летию советской власти. Потом пустили слух, что возражает тов. Даниялов, первый секретарь Дагестанского ЦК партии.

Расул в Москве устроил мне встречу с Данияловым. Тот удивился слухам и расстроился. Обещал поддержку.

Еще до скандала в доме Данелия мы с Чухраем побывали в Махачкале у Даниялова и устранили истинную причину его колебаний насчет постановки фильма — нашли компромисс: сын Даниялова, вгиковец, должен был стать вторым режиссером (причина, как ясно всем, была отнюдь не политическая).

Но эпопея с «Хаджи-Муратом» имела дальнейшее продолжение.

В Черногории в 1970 году я познакомился с известным киносценаристом СтевоБулаичем, братом блистательного режиссера Велько Булаича. Мой рассказ о «Хаджи-Мурате» был подогрет посещением театра в Титограде во время дневной репетиции какого-то спектакля режиссера Вакича. Тогда-то и родилась у меня идея: Велько поставит фильм, где черногорские актеры будут играть горцев, а наши — русских... Гия к тому времени уже решительно отказался от попыток бороться за фильм. Он тяжело, как никогда, переживал наше поражение.

В очередной свой приезд в Югославию я встретился с Велько Булаичем в Загребе. Он и жена его Власта ждали меня в летнем кафе Старого города. Велько был тогда уже художественным руководителем «Ядран-фильма». Мы не один раз (на студии, в разных кафе, потом уже в Москве) обговаривали с ним детали совместного производства или, если не выйдет, то покупки сценария Югославией. Велько просил меня поговорить с послом СССР в Югославии, поддержки которого, впрочем, я не ощутил. Получив от меня сценарий, Булаич хотел перевести его, так как владел русским на бытовом уровне. Говорили мы с ним только на сербскохорватском.

В последнюю нашу встречу Булаич грустно сказал:

— Ты был прав. Ваш Комитет на совместное производство не идет, а у «Ядран-фильма» не хватит финансов, чтобы вытянуть такую сложную постановку в одиночку.

И Велько стал уговаривать меня написать для него очень понравившийся ему сценарий «Пенсионера» (я рассказал ему замысел). Человек уходит с работы и начинает собирать справки для пенсии. Поездка по местам, где он когда-то служил или воевал, — это живая история страны, это судьба поколения Революции.

Но я мечтал о «Хаджи-Мурате».

В начале 1987 года мне позвонили:

— Я режиссер Суламбек Мамилов. Вы видели мой фильм «Бэла» но Лермонтову? Я со студии Горького. Здесь хотят возродить к жизни ваш сценарий о Хаджи-Мурате. Мне, горцу, очень хотелось бы работать с вами. Студия готова заключить договор.

В апреле 1987 года я начал работу над двухсерийным фильмом. Сценарий был принят, одобрен. Данелия благородно согласился на титр: «При участии Г.Данелия», так как в двухсерийном варианте я оставался одним автором.

Расул откликнулся на эту новость стихотворением, переведенным Я.Козловским. В нем говорилось о несчастной судьбе горского наиба, которому дважды отрубили голову, второй раз — Госкино. Но в «Литгазете», когда почти утвердили запуск фильма в производство, на всякий случай приветствовал новую попытку, хотя в судьбу фильма он уже не верил.

И как в воду глядел.

Мы готовились к запуску, но Комитет отказал в деньгах, которые уже были запланированы. Стало известно, что фильм о Хаджи-Мурате будет сниматься в Грузии, что сценарий написал Андрей Битов, а режиссер — Георгий Шенгелая, кстати, племянникГии...

Звоню Андрею. Тот подтверждает, что Шенгелая сделал ему предложение, но он, Битов, ответил:

— «Хаджи-Мурат» — любимейшая моя повесть. И как бы я ни был занят сейчас, принял бы предложение. Однако мне известно, что существует сценарий, написанный Огневым, и я по моральным соображениям никогда не стал бы перебегать ему дорогу...

Иного ответа я и не ожидал. Когда Битова били за «Метрополь» и не печатали, я — тогда это было вызовом властям — пригласил его на зарплату в свою студию «Зеленая лампа» вести семинар прозы.

Теперь Андрей, как говорят грузины, передал «от нашего стола — вашему столу». Да и вообще, независимо от благодарности, просто поступил нравственно.

Но дело было не только в неверной информации о якобы написанном Битовым сценарии. Не соответствовало правде и утверждение Шенгелая о его приоритете на заявку по этой теме. Ему ли, ставившему «Пиросмани» на Творческой экспериментальной киностудии именно тогда, когда Данелия работал над «Хаджи-Муратом», было не знать о печальной участи нашего фильма? Apropos: «Пиросмани» висел на волоске, именно мы, К. Симонов, Гр.Чухрай и я, спасли картину (через Э.А.Шеварднадзе и «Грузия-фильм»),

Я вошел в кабинет к Армену Медведеву в ярости. Армен Николаевич — председатель Комитета по кинематографии — человек обаятельный. Он умело ушел от объяснений по существу дела. И прямо связал мой прекрасный сценарий с постановкой прекрасного режиссера Г.Шенгелая. Разве можно поставить рядом Мамилова и Шенгелая? Я вздохнул. Спорить было трудно. Успеха Георгия можно было ожидать. Медведев советовал встретиться с последним для переговоров.

— Это пахло бы предательством, — кисло резюмировал я.

Но для выяснения обстоятельств все-таки, но инициативе Шенгелая, встретился с ним в гостинице грузинского торгпредства в Москве. Георгий сказал, что сожалеет: «Получилось некрасиво, ложная информация имела место», но теперь, что поделать, машина запущена, и он хотел бы, чтобы я принял участие в его фильме. У Шенгелая в номере сидел Эрлом Ахвледиани. Я знал его. Он был сценаристом «Пиросмани». Редкого таланта литератор. Я вежливо откланялся. Понимал, что Эрлом и я, даже при моем согласии на соавторство, не впряглись бы вместе. Он остался бы «трепетной ланью». Манера Эрлома была на редкость созвучна образу Пиросмани. Сказка же Эрлома о горском герое оставалась всего лишь сказкой и не имела никакого отношения к реалистическому, толстовскому взгляду на историю и человека в истории.

Г. Шенгелая получил заказ, объявил в интервью о помощи ему зарубежных киностудий, сообщил, что Словакия, ФРГ, Италия включены в кооппродукцию, что начаты переговоры с Робертом де Ниро — «единственно возможным исполнителем роли Хаджи-Мурата...»

Прошли годы. Г.Шенгелая снял другие фильмы. О «Хаджи-Мурате» речь уже не шла...

Потом была Чечня…

Еще прошли годы.

И к нам с Данелия обратились агенты дагестанской студии «Кавказ». Они взяли наш сценарий, обещали постановку. Но и эта идея ушла в песок...

Потом еще прошли годы.

И вот сценарий попросил Владимир Досталь с «Мосфильма».

Изучает. Прошел еще год. Полтора.

А я вспоминаю стихотворение моего друга Расула о том, как Хаджи-Мурату дважды отрубили голову. Так и было первый раз под Нухой, в теперешнем Азербайджане.

Второй раз в Госкино...

 

__________________

¹ «Дружба народов». 1998. № 6.