Александр Блинов. Рассказы толстого мальчика. — М.: Арт Волхонка, 2016. — 224 с.;

Варвара Мухина. Ты и твое тело. — М.: Арт Волхонка, 2015; Варвара Мухина. Привет! Удачи! — М.: АртВолхонка, 2015; Варвара Мухина. Ты в дороге. — М.: Арт Волхонка, 2015. — (Хорошие манеры в вопросах и ответах);

Анастасия Коваленкова. Капля. — М.: Арт Волхонка, 2016; Гелия Певзнер,

Мария Марамзина. Варенье Нострадамуса. — М.: Арт Волхонка, 2015. — (Из истории еды);

А.Р. Багаутдинов, Е.С. Борисова, М.Е. Гудков, О.В. Золотухина, И.В. Келейников, И.С. Лебедева, Н.П. Логинова, Т.В. Перец, С.В. Силиванов, Н.М. Шешеня. Что придумал Шухов. — М.: Арт Волхонка, 2016. — 104 с. — (Что придумал…)

 

Рассказы Александра Блинова аннотация к книжке рекомендует читать непременно «вслух, по возможности громко. Чтобы сбежалась вся семья. После этого прибегут и соседи — на ваш радостный смех».

Смеетесь, говорите? — Ну-ну. Вам-то хорошо, вы уже выросли.

А вот вспомните самих себя, допустим, лет в пять-шесть. Только честно, по-настоящему вспомните. Помимо пестуемых культурой, едва ли не обязательных в ней к проживанию ностальгических мифов о золотом и розовом детстве. Самих себя того времени, когда вы об этих мифах и слыхом не слыхивали, а ностальгия по собственным изначальным временам еще и не начиналась. Когда вы были с большим неизвестным миром один на один.

В культуре, разумеется, ничего зря не заводится. Детство надо приручать, хотя бы задним числом (а еще лучше того — превратить в ресурс для будущего роста, в источник смыслов, в опору), чтобы можно было жить с ним дальше. Все эти мифы совершенно необходимы. Просто стоит помнить, что к ним все не сводится. Что была еще и встретившая нас в начале жизни сырая, темная, чуждая и непонятная реальность, к которой, правду сказать, ну совершенно непонятно былокак подступиться.

Если как следует вспомнить, ребенку в мире трудно. Он чужак в бытии. Выросши, человек предпочитает вытеснять из памяти жгучий ужас детства, свою потерянность и беспомощность, неудобство и неловкость, стыд и страх (вряд ли сознательно — само забывается, нормальный защитный механизм) — отчего это все, конечно же, само по себе никуда не девается.

Вот книга Александра Блинова хороша тем, что помогает новоприбывшему в мир человеку со всем этим справиться. Он обращается как раз к человеку до мифов и ностальгии, перед которым детство стоит в качестве практической задачи — и с этой задачей надо еще как-то справиться. На равных обращается, между прочим!

Всю эту первоначальную трудность жизни автор честно вспоминает — как личный опыт. Без всякого надрыва, без малейших обид, с иронией — и да, со смехом. Показывает маленькому читателю: ты со своими страхами, неудачами, неловкостями, с окаянной зависимостью от старших — не одинок. Я вот, говорит он, был совершенно такой же! Я тоже — ты не поверишь! — «все время отвлекался» «и поэтому все время опаздывал». Я тоже постоянно терял вещи, у меня тоже ну никак не получалось зашнуровывать ботинки, воспитательница тоже на меня орала, а все смеялись. И, представляешь, я был толстый и нескладный! И видишь — ничего, справился! У тебя тоже получится!

Ненавидел я, мол, в детстве рано вставать — и даже это обошел, а ведь никуда, казалось бы, не деться! «…мне пришлось заниматься тем, что не требует ни рано вставать, ни рано ложиться.

Когда можно вообще толком и не вставать, и не ложиться… Не пойми что…

Я стал художником и архитектором, который рано не встает.

А дальше — больше.

Я начал писать и стал писателем.

А куда дальше-то?!»

Дальше-то, тихо думает, вспоминая себя, читатель, очень даже есть куда. Дальше можно и даже нужно становиться волшебником! Что, неужели никогда не хотелось? Да вы хотя бы попробовали?! Но автор его, конечно, не слышит — и продолжает себе:

«По крайности, все мои родственники и знакомые мне так и сказали: допрыгался Сашенька!

Вот так и живу:

рад-радешенек,

шаляй-валяй,

трын-трава,

супер-пупер,

шик-блеск-красота!»

Вот и ты не отчаивайся.

Для начала бывший толстый мальчик рассказывает о своем рождении, а еще прежде того — о детских мечтах быть кем-то совсем другим, во всяком случае — о примеривании к такой возможности. Кто не мечтал? Кто не примеривался? Кто вообще не изумлялся тому непостижимому факту, что «я — это я», и почему так, и почему я не могу быть кем-то еще, и что было бы, если бы вдруг смог? Ну, мы, конечно, об этом не болтаем — мало ли чего мы там себе навоображали! Да еще, может быть, и не помним толком ничего такого. А Блинов — вот, пожалуйста:

«Я родился мальчиком Сашей.

Хотя запросто мог родиться и девочкой Ирой, и соседской дворнягой Фомкой, и даже верблюдом.

Тогда:

меня бы в школе не мучила эта Верка;

я бы легко выполнял все команды — «лечь», «встать», «ко мне», — а не ковырял бы задумчиво в носу;

я бы знал верблюжий язык и дальше всех плевался».

А затем — дух не успеешь перевести — переходит сразу к самому трудному. К такому, что в детское сознание вмещается меньше всего (да и во взрослое-то, признаться, не слишком) — к смерти. Главного героя ведут к бабушке и дедушке на кладбище. И в рассказ об этой истории вмещается если и не вся вынужденность, стесненность детства, если и не вся его плотная окруженность непонятным, страшным, чужим, — то, по крайней мере, изрядная часть всего этого.

«На мне серая дурацкая шапочка с ушками, короткое серое пальтишко (такое называли «крапчатое»), короткие штанишки на помочах, вечно сползающие чулки в резинку (колготок тогда еще не было) и черные высокие неудобные ботинки фабрики «Скороход». Мне скоро пять лет. Я неотрывно смотрю, как руки женщины распутывают узелок на тряпочке в уключине дверцы кладбищенской ограды. Женщина — моя мать. Мне страшно».

И дальше, не останавливаясь, — новая встреча со смертью, в мавзолее Ленина — тоже взрослые тащат, потому что положено. В юном уме все это умещается еще менее кладбища: «Ни живой, ни мертвый — не пойми что. Как спящая красавица в хрустальном саркофаге». Это начало шестидесятых, и рядом с Лениным в мавзолее еще лежит Сталин: «У второго мертвеца из щек и подбородка торчала жесткая черная щетина «…. Мне показалось, что небритый еле-еле приподнял голову и смотрит на меня из-под прикрытых век <…> "Зырит. Мертвяк может и съесть. Пехтерь говорил — запросто…" Я перестал дышать, чтобы мертвяки решили, что я мертвый и им неинтересный…»

Потом уже выносимее, но тоже нелегко. Потеря любимой игрушки, навсегда нарушающее весь порядок жизни рождение младшего брата, несбыточная мечта о собаке, родительский гнев за неминуемые, просто совершенно неминуемые проступки… Словом, то, через что проходит каждый, — как будто рутина, но ведь для каждого это бывает в первый и единственный раз.

В общем, самое главное мы в этой книге прочитали: детство — это трудно, каждому трудно, но это не страшно. Оно преодолимо — и более того, однажды ты, юный читатель, с изумлением застанешь себя за тем, что очень ему благодарен. Вот именно тому, как все волею слепого случая сложилось (случай-то оказался зрячим, а?).

«Теперь когда я иду по улице и навстречу мне ведут за руку какую-нибудь девочку Настю или мальчика Васю, а те тыкают в меня пальцем и кричат во все горло: "Ой, мамочка, кто это?", — их мама смотрит на меня, вздыхает и говорит: "Да дядя какой-то".

И я думаю, что это не так уж плохо, и горжусь, что родился мальчиком».

Ага, вот и еще один вывод, примечай, читатель: в том, чтобы быть самим собой, оказывается, масса преимуществ. Причем никогда заранее не знаешь каких. Потом откроешь и освоишь. Ну, или сам изобретешь — что и того интереснее.

А даже если и не откроешь и не изобретешь — да и пусть. Жить-то в себе самом ты теперь умеешь!

Остальные же книги, которые волею случая легли на читательский стол рецензента рядом с рассказами бывшего толстого мальчика, представляют нам несколько разных типов… как бы это сказать? — путеводителей для маленького человека по миру, который ему предстоит. По разным областям этого мира. Включая и собственное тело, с которым тоже ведь приходится осваиваться.

Первый тип — по существу, практическое пособие, прямо-таки справочник. Вот как раз по тому жгучему, никогда как следует не ясному в детстве вопросу, как себя следует вести, как с собой справляться в этом их взрослом обществе, чего от нас ждут, как не попасть в дурацкое положение, не оказаться плохим и виноватым? Взрослые — молодцы, сами же все и объясняют.

Этот тип представлен тремя книжечками из серии «Хорошие манеры в вопросах и ответах», все — принадлежащие перу Варвары Мухиной.

«Дано мне тело, что мне делать с ним?..» — до сих пор, бывает, растерянно бормочет про себя, вспоминая классика, тот, кто уже вырос. А тому, кто только растет, некоторые соображения об этом уже предлагаются в книжечке «Ты и твое тело». Как, например, правильно сморкаться, чихать, жевать? Как надо есть и вообще вести себя за столом? Что думали по этому поводу люди в разные эпохи? И, наконец, ответ на самый главный детский вопрос: зачем? Для чего все эти сложности? Может быть, их придумали зануды, чтобы испортить людям жизнь? И вообще «правила поведения — они отнимают свободу или дают ее?»

А если «Ты в дороге», то как себя вести? Ведь там опять правила! — Справимся и с этой задачей. Какие бывают дороги? Где кончается «мой дом, моя крепость» и начинается чужое пространство? (Откровенно говоря, это и взрослому-то не всегда ясно…) Как вести себя в лифте (заодно — когда эти лифты вообще появились)? А на тротуаре? А на разных видах транспорта — на велосипеде, роликах, скейте, в автобусе? К счастью, тут совсем не нужно быть первооткрывателем. Человечество уже многое в этом продумало — бери и пользуйся!

Книжечка же с веселым, почти несерьезным названием «Привет! Удачи!» посвящена предмету страшно важному и такому сложному, что тут-то уж точно сами взрослые все никак до конца не разберутся: по существу, человеческим отношениям. Приветствия (о которых книжка) всегда оказываются в их начале и таким образом становятся одним из инструментов их налаживания. «Иногда, — предупреждают читателя с самого начала, — неудачным словом или жестом ты можешь испортить впечатление людей о себе». Можешь, конечно, и наоборот — их к себе расположить! И вот для этого надо знать — ну, много чего. Ко всем ли взрослым надо обращаться одинаково? Чем отличаются мужские приветствия отженских? Кто кому первым подает руку и как это надо делать? Как обратиться к незнакомому человеку? А еще ведь стоит держать в голове и то, что «даже самое лучшее, самое правильное приветствие можно испортить негодным исполнением» — если, скажем, процедить сквозь зубы «здрасьте» и угрюмо взглянуть на приветствуемого исподлобья. Оступиться, на самом деле, ничего не стоит на каждом шагу! Господи, как мучительно быть маленьким, когда ты всего этого еще не знаешь…

Второй тип путеводителей по свету представлен книжками вообще-то очень разными — даже адресованными детям разных возрастов, начиная от совсем маленьких, которым — чуть-чуть текста и большие картинки. Они показывают, как устроены разные области мира. То есть, на самом-то деле это — книги-путешествия.

Самым маленьким книжка «Капля» рассказывает о захватывающих приключениях капельки воды во время того, что взрослые называют «круговоротом воды в природе». Кстати, дорогой читатель, ты, кажется, мечтал быть не собой, а кем-то еще? Так вот же, тебе — если еще не перестал — предоставляется прекрасный случай: представь себя этой самой каплей! Пройди весь ее путь с неба до земли, вглубь ее, затем внутрь растения — и снова в небо, превратись из капли в снежинку…

Тем, кто уже как следует подрос, предлагается отведать «Варенье Нострадамуса». Да-да, того самого, который более всего прочего известен как предсказатель (он еще много кем, вообще-то, был — врачом, химиком, — и, разумеется, алхимиком, — ботаником, астрологом… и все эти области его занятий были связаны друг с другом). Книжка вышла в серии «Из истории еды», и там есть даже самые настоящие рецепты, а среди них — и написанный самим Нострадамусом. Но вот чудеса: история такого простого и всем известного продукта как варенье, оказывается, вовсе не сводится сама к себе. Самое интересное в книжке вот что: юному читателю предлагается задуматься о том, что история еды и кулинарных практик — на самом деле часть большой истории (в том числе истории идей и ценностей) и отражает ее в себе! — и по-настоящему рассказывать о приключениях и развитии еды можно только в контексте истории культуры. Многим ли, скажем, приходит в голову связь между изготовлением варенья и идеями вечной молодости и бессмертия? А между тем, уверяют нас авторы, она есть, и самая непосредственная.

«Мишель де Нострдам задумчиво крутил в руках то один, то другой фрукт. У персиков бархатная кожа. У абрикосов румянец, как у красивой девушки. Яблоко налито соком. Может быть, если научиться сохранять фрукт свежим, то и человеческую кожу удастся также избавить от морщин? А там и вовсе получится излечивать от старости… Разгадка вечной молодости так близка!

Нострадамус все чаще ходил на рынок, присматривался к фруктам и овощам. За одним из прилавков торговец продавал цукаты. Это те же фрукты, но засахаренные. Прозрачные, похожие на драгоценные камни, они сберегли вкус и цвет свежего плода. А вот храниться способны чуть не до следующего года. Не в этом ли разгадка?»

«Нострадамус, — утверждают авторы, — <…> стал лучшим в мире специалистом по варенью» не просто так, а «проводя алхимические опыты». Попутно они знакомят юного читателя и с отдельными алхимическими представлениями, а вместе с тем — и с некоторыми особенностями мировосприятия Нострадамова времени: «Весь мир был для человека в те времена единым целым, и все во Вселенной представлялось связанным — небесные тела, растения, минералы и органы человеческого тела». Действительно ли Нострадамус превзошел в своем искусстве всех мыслимых изготовителей варенья, хотя бы и среди своих современников, и как это вообще измерить — вопрос, конечно, спорный. Но вот в том, что читатель получает прекрасную возможность задуматься над тем, насколько связаны между собою разные области культуры и как они помогают друг другу, — не стоит сомневаться.

И, наконец, последняя книжка адресуется к читателям почти совсем уже большим. Это книга-альбом — со схемами, чертежами, старыми фотографиями, с расшифровкой технических и архитектурных терминов, даже с формулами! — о том, сколько всего придумал один-единственный человек — инженер Владимир Григорьевич Шухов. Тот самый, имя которого носит знаменитая башня в Москве, на Шаболовке.

Если кто не догадался — это тоже книга-путешествие, не хуже, чем у маленькой капли, и тоже с фантастическими превращениями. Прежде всего, конечно, это — путешествие во времени: тут можно узнать, как создавался тот мир, тот город, который, кажется, был всегда (маленьким москвичам, соответственно, будет особенно интересно). Оказывается, у давно известных зданий — не только у башни, но и у ГУМа, «Метрополя», Петровского пассажа, у Главпочтамта на Мясницкой, у дебаркадера Киевского вокзала… — есть, во-первых, биография, во-вторых — родство. Все они — ближайшие родственники друг другу по инженеру Шухову, который придумал, как устроить их несущие конструкции.

Кроме того, это — путешествие в мир идей: как возникают идеи и как они превращаются в предметы? Чем, например, Шуховская башня — которая «для всего мира <…> стала символом новой эпохи и образцом для архитекторов разных стран» — обязана своей неприметной родственнице — плетеной корзине для бумаг? На эту корзину, перевернув ее — о, совершенно случайно! — уборщица в конторе Шухова, наводя порядок, поставила тяжелый горшок с цветком. Корзина прекрасно выдержала — и тут инженера осенило… В общем, история вышла не хуже легендарного Ньютоноваяблока. (Может быть, дорогой читатель, это — история еще и о том, что нет ничего незначительного, все зависит от того, каким взглядом увидеть?)

Здесь есть и еще одна важная мысль, которую маленькому читателю хорошо бы не потерять. «Вы знаете, кто такой инженер?» — спрашивают с самого начала авторы. Выслушав самые очевидные ответы своей предполагаемой аудитории: это — «человек, который строит дома», «человек, который строит машины и самолеты», авторы озадачивают нас мыслью: «Инженер строит нашу жизнь!»

И ведь правда же, удивляется в ответ этой мысли даже совсем взрослый гуманитарий.

Да, эта книжка тоже учит мыслить цельностью и подталкивает растущего человека к пониманию того, что ведь и техника, как и еда, не существует сама по себе. Только как часть истории культуры, питается культурой в целом и меняет культуру в целом: «строит жизнь».

Ну и, наконец, в книге предлагается простейшее из всех мыслимых путешествий — в пространстве. Это путешествие читатель, если, по счастью, окажется в Москве, может проделать собственными ногами или на метро — по тем местам города, которые связаны с жизнью и работой Шухова. Тут есть даже карта с прочерченными маршрутами. Ориентируясь по ней, юный москвич вполне может начать открытие собственного города — как все, в первый и единственный раз.