Повесть

Ася Умарова родилась в 1985 году в Калмыцкой АССР. Живет в Чеченской Республике. Окончила Чеченский государственный университет и Кавказский институт СМИ в Ереване. Публиковалась в журналах «Дружба народов», «Юность», Звезда», «Нева», «Пролог», Die Zеit, Frankfurter Allgemeine Zeitung и др. Увлекается графикой. Картины выставлялись в России, Америке, Италии, Германии, Швеции, Германии, Бельгии, Польше и Грузии.

 

 

Если от площади Тависуплеба подняться в сторону Сололаки, то можно очутиться в старом Тбилиси — Тбилиси «итальянских» двориков. Это типичные грузинские дворики старого города, просто их стали так называть после вошедших в моду итальянских фильмов эпохи неореализма. Здания оплетены перекошенными от благородной старости резными балконами, деревянными лестницами и большими застекленными верандами. Выстиранное белье колышется на ветру, сияя перламутровой белизной, как облака в солнечную погоду.

Вокруг сохнущих наволочек, простыней, пододеяльников кружатся в вальсе парашютики одуванчиков. На ажурном балконе второго этажа за игрой в домино громко бранятся пенсионеры Гивико и Шалва, а снизу их хриплым голосом зазывает на обед бухгалтерша Сопо с накрашенными алой помадой морщинистыми губами. В одной руке она держит сигарету, другой — переворачивает на сковороде ломтик баклажана. «Шени!..»1  — сдавленно шипит она, обжегшись.

Три бабушки с разных балконов громко, иногда переходя на крик, делятся слухами о молодой грузинской поп-певице, поедая виноград, оплетающий балконы, и сплевывая косточки вниз. Их перекрикивает уличный продавец:

— Симинди гиндат2 ?! Симинди гиндат?!

— Ар минда3 , рааа !!! — кричат бабушки им в ответ, размахивая руками.

Неподалеку по узким улочкам, над которыми нависают потрескавшиеся стены, украшенные изображениями греческих амфор, проносятся трое иностранцев с пиццами в коробках. Намечается пикник в парке Мтацминда по случаю их приезда в Грузию по волонтерской программе. У одного волосы заплетены в длинные дреды, у второго — ирокез всех цветов радуги, на третьем — три пары солнечных очков. Неожиданно из-за угла, оживленно обсуждая вчерашнее заседание парламента, появляются пожилые подруги, Диана и Эленэ, и резко сталкиваются с парнями. Тот, что в трех парах очков, еле успевает подхватить свою пиццу.

— Упс, — выдыхает он.

— Вай ме-е-е4 , — тянет старушка в черном платье, украшенном бархатным кантом, и, изящно поправив шляпку, добавляет: — Ра хдеба5 ? 

С наступлением утра на первых этажах жилых многоэтажек распахиваются двери небольших магазинчиков. Разносятся ароматы сыров — сулугуни, гуда, чанаха, имеретинского, кобийского — и запахи грузинского лаваша дедаспури6  и шоти, испеченных в глиняных печах.

Чуть дальше — веселая тучная продавщица в нескольких кофтах, надетых одна на другую, зевая, брызгает водой из пластмассовой бутылки на кинзу, базилик, петрушку, чабер, мяту, укроп и прочую зелень, протирает от пыли бутылочки и баночки с приправами и соусами сацебели, ткемали, бажа, сациви и гаро.

Каждый «итальянский» дворик охраняли собаки. Нас сторожил пес по имени Джузеппе. Его пра-пра-пра-прадедэмигрировал из Италии в Грузию, как считалось, с итальянским архитектором. Имя Джузеппе передавалось собакам этого рода из поколения в поколение. Джузеппе слыл умной собакой. Он заскакивал в автобус, выходил на остановке у Сухого моста и долго прогуливался в парке. А спустя час так же, на автобусе, возвращался домой.

Именно в одном из таких «итальянских» двориков, на втором этаже снимали трехкомнатную квартиру двадцатидвухлетняя чеченка Малика и тридцатидвухлетняя американка Кэт.

Кэт, несмотря на упитанность, выглядела намного моложе своих лет и была невероятно подвижной. Малика, наоборот, казалась полной ее противоположностью. Она медленно гладила простыни, опрыскивала дихлофосом комнаты и после проветривания считала количество погибших мух, брызгала изо рта воду на комнатные цветы, тремя пальцами катала на деревянной доске галушки для чеченского национального блюда жижиг-галнаш и коллекционировала… чеки.

Малика не переносила, когда кто-то склеивал осколки глиняной вазы или громко сморкался в ее присутствии, а также не любила, когда чеченцы, услышав, что она из тейпа нашхой, отмечали наличие шаройского акцента в ее произношении. Ведь она не была виновата, что ее прапрапрадед во времена царившей на Кавказе вендетты отомстил за убитого родственника, в результате чего всем пришлось покинуть Нашху и переселиться в Шаройский район.

Малика боялась застрять в лифте, в очереди, в пробке — вообще застрять в жизни, топтаться на месте или оказаться не на своем месте. Но известно, что человек притягивает именно то, от чего пытается убежать.

Кэт смотрела мультипликационный сериал «Барбапапа», запасаясь тремя пакетами чипсов и двухлитровой бутылкой кока-колы. Барбапапа — глава семейства, Барбамама — его жена. У них разноцветные дети: оранжевая умница Барботина, черный волосатый художник Барбабарба, зеленый музыкант Барбалалла, красный силач Барбафортэ, желтый натуралист Барбадзоо и синий изобретатель Барбабраво. Наверное, супруги архитектор и дизайнер Анет Тайзо и преподаватель математики и биологии Талус Тэйлор не предполагали, что, придумав комиксы об этом забавном семействе, создадут такой ажиотаж среди детей и не только.

Кэт бегом спускалась по эскалатору в метро, устраивала каждый день вечеринки по поводу и без, а рано утромсчитала количество выпитых за ночь банок пива и выкуренных сигарет. Она не выносила, когда люди впереди нее шли медленно, а еще хуже, когда они не только не знали, куда им идти, но и сомневались, нужно ли им идти вообще? Избегала людей, у которых отсутствовало личное мнение, а также американских друзей, интересовавшихся по скайпу, не украл ли ее еще какой-нибудь всадник-джигит в папахе и бурке. Кэт не любила однообразия, но почему-то предпочитала только черные и белые воздушные шары.

Малика, среднего роста худая блондинка, собирала волнистые волосы в пучок, холила и лелеяла их разными бальзамами, масками, ополаскивателями и объясняла это тем, что в Чечне за девушек с длинными волосами платят гораздо больший калым. Весь ее облик — крупные бледные губы, зеленые глаза, широкие скулы — производил впечатление человека, либо больного простудой, либо не выспавшегося. А еще она уверяла, что ямочка на щеке появилась у нее оттого, что отец улыбнулся, увидев ее, новорожденную, в первый раз, и что она, в отличие от некой своей знакомой, вовсе не ездила в Махачкалу на димпл-эктомию — операцию по формированию ямочек на щеках стоимостью в десять тысяч рублей.

 Малика никогда не красилась, так как считала, что ее кожа предрасположена к аллергии на декоративную косметику. На самом деле она просто купила как-то просроченную пудру и, не обратив на это внимания, нанесла на лицо. Теперь она лишь клеила искусственные ресницы в салоне красоты «Карина», неподалеку от метро «Марджанишвили», чтобы выглядеть более ухоженной.

Одевалась она во все черное. Долгое время друзья Кэт считали ее готом, но Малика утверждала, что именно этот цвет популярен в Чечне. На все уговоры Кэт надеть брюки или джинсы стоически отвечала отказом.

При этом ходила она только на десятисантиметровых и даже пятнадцатисантиметровых шпильках, хотя в гористом Тбилиси все предпочитали обувь без каблуков.

Кэт любила вспоминать первое появление Малики в квартире.

— Знаете, когда Малика вошла с двумя огромными чемоданами и на таких высоченных каблуках, на каких я и постоять-то не решилась бы, даже без чемоданов, я подумала: «Вау!!! Вот это и есть сильная чеченская женщина, о которых я столько слышала».

 Вот уже семь лет Малика тайно утешалась иллюзией любви к парню по имени Мовсар. На какой-то свадьбе он два раза пригласил ее на лезгинку и несколько раз, случайно повстречав, заплатил за нее в маршрутке. Малика посчитала это достаточным поводом влюбиться. Она ничего не знала о нем — ни того, что он предпочитает одежду фирмы «Collin’s», ни того, что его любимая песня — «Город золотой» группы «Аквариум», ни того, что его хобби — вырезание шахматных фигур из дерева. Не потому, что ему это нравилось, а чтобы не свихнуться в перерывах между помощью отцу, который выполнял заказы на изготовление и установку ворот. Такова была теневая экономика, дававшая основной доход семье, где подрастало еще шестеро сыновей. Мовсар неплохо играл в КВН, и ребята из бывшей команды приходили к нему, чтобы уговорить вернуться.

— Ты можешь припомнить, чтобы наши предки играли в КВН, Мовсар? — говорил отец. — Я тоже нет. Не мужское это дело. Вот сварка — это вещь! Я состарюсь, ты продолжишь дело.

Мовсару очень хотелось сказать, что их предки не знали также и что такое сварка, но он молчал.

Малика ничего об этом не знала, но перед глазами у нее всегда стоял трепетный образ Мовсара.

Кэт — высокого роста и полноватого телосложения. Синие маленькие глаза, аккуратный маленький нос и тонкие губы. Она посещала турецкие бани у шиитской Голубой мечети. Одевалась пестро. Рыжие сухие волосы до плеч часто заплетала в несколько косичек, которые завязывала цветными ленточками. Носила ковбойские сапоги с бахромой и кирпичного цвета пончо.

Над кроватью Кэт — огромное количество стикеров с переводами грузинских слов; после обеда она берет уроки языка у двух школьников, а вместо оплаты учит их английскому. Над кроватью Малики — такое же количество стикеров, только с переводами английских слов. Между собой они говорят только по-английски.

Внешне Кэт напоминает Джерри Холливелл из группы «Spice Girls», только постаревшую лет на десять. Ни одна неделя не проходит у нее без похода в «Макдоналдс», где иные церковные служители, выступающие против западных ценностей, тоже не прочь пообедать.

А Малика покупает у уличной армянской торговки за восемьдесят тетри небольшое яблоко, покрытое тонким красным слоем карамели.

 Кэт всегда сопровождала бездомная маленькая белая собачка по кличке Хатуна, которую она приютила, поселившись в Тбилиси. Ошейник Хатуны украшала такая же искусственная розочка, как и на ободке у Кэт в волосах. После «революции роз» такой атрибут стал популярен в одежде грузинок. Хатуна прогуливалась без поводка, да и кто бы посмел держать ее на поводке? Иногда собачка останавливалась и деловито рассматривала неоновые вывески на стильных кафе или ворчала что-то себе под нос.

У Малики не было собачки, зато ее подоконник украшала голубая клетка с попугаем, которого она назвала Саксесс, что в переводе с английского означает «успех». С тех пор как они с Маликой поселились в этой квартире, Саксесс почему-то притих, да и успех запаздывал с визитом. Может, Малика не указала в послании, что именно подразумевает под словом «успех». А может, все дело в птице, которая была смущена идеей своего превращения в амулет для приманивания успеха. Так или иначе, лимонно-бирюзовый попугай молча, с философским видом взирал на мир через окно.

— Саксесс, я никогда тебя не брошу. Если я уеду в Чечню, то только с тобой. Я никогда тебя не оставлю,— каждый день шелестела птице Малика в унисон завываниям ветра, уютно устроившись на подоконнике и спрятавшись за тяжелыми зелеными шторами. Птица уже давно привыкла и бесстрастно наблюдала за происходящим.

 Саксесс для Малики — что-то вроде личного дневника, только птица не могла понять: если девушка выбрала его доверенным лицом, почему она не до конца искренна и открыта? Даже будучи наедине с ним, после каждой рассказанной истории она испуганно озиралась по сторонам.

— Матери моей подруги не стало, как только та открыла ночью дверь. Они забросили гранату… В чем она была виновата? В семь лет остаться без матери… А его они застрелили на глазах у детей. Какая у них психика должна быть, когда они вырастут? Саксесс, почему люди стали такими жестокими?

Попугай только сочувственно пожимал крыльями.

Воспоминания навещали Малику неожиданно, как контролер в тбилисском троллейбусе. От них невозможно было спрятаться даже на шумных вечеринках Кэт.

Малика позиционировала себя мусульманкой, но это нисколько не мешало ей посещать церкви и синагогу. Она считала, что ей необходимо быть в курсе разных религий и учений, чтобы уметь поддерживать разговор с людьми разных конфессий.

Ее левое запястье украшал браслетик, сплетенный из красных ниток с узлами. Американка Кэт объяснила Малике, что такой нитяной красный браслет носят приверженцы религиозного учения каббала и что только красная нитка, купленная в израильском городе Нетивот, обеспечивает чудодейственную защиту от сглаза, а нить, приобретенная на старом рынке Грозного, никак не повлияет на дальнейшую судьбу.

— Я не понимаю, почему ты посещаешь еще и Свидетелей Иеговы? Тебе мало тех мест, где ты бываешь? У меня такое ощущение, что, если бы в Тбилиси существовало общество атеистов, ты бы непременно и их навестила, — говорила Кэт, наполняя собачьим кормом миску.

— Важно знать другие религии, особенно для будущего писателя, то есть для меня. Кроме того, там бесплатно преподают углубленный английский два раза в неделю.

— Ну и что? Я могу преподавать тебе английский, а взамен… взамен ты научишь меня русскому. Или можешь купить мне новые комнатные тапочки синего, нет, фиолетового цвета. Ты же говорила, что преподаватели из Иеговы читают вам какие-то молитвы. — Кэт залезла на дубовый шифоньер и развешивала по потолку толстую искусственную паутину. Она уверяла, что, если ночью подсветить ее снизу, она будет сиять розовым неоном.

— Да, но это после окончания урока… К тому же их не обязательно слушать… Ты же говорила, что без тапочек ногам комфортнее.

— Знаешь… Не обязательно посещать молельные заведения. — Кэт присела на шифоньер, свесив ноги, и посмотрела наверх. — Он всегда с нами…

— Даже когда ты смотришь мультфильм про семью «Барбапапа»?

Кэт посмотрела на листья винограда за окном, которых осталось совсем немного, и на минуту представила, что когда-нибудь будет лежать в могиле и на нее будут падать такие же листья. Она тайно желала, чтобы ее могила оказалась рядом с могилой лучшей подруги детства Джейн, которую в девятом классе сбила мусорная машина. Но сейчас Кэт уже тридцать два года. И если подруге в загробной жизни по-прежнему пятнадцать, они не смогут найти общий язык. Это беспокоит Кэт.

— Неважно, где ты находишься. Важно, что Бог всегда с нами. — Кэт спустилась с далеких облаков.

Их подруга из Голландии Мэри приехала в Тбилиси по европейской программе, чтобы преподавать в грузинских школах английский язык. Недавно она записалась на курсы вышивания крестиком и бисером. Хотя изначально намеревалась посещать уроки церковного пения, но от запаха свечей ее кожа покрывалась жуткими пятнами. Наверное, аллергия.

 Мэри повсюду таскала с собой нитки мулине, деревянные пяльцы и инструкцию по вышиванию крестиком. Ей с легкостью удаются стежок, стебельчатый и гобеленовый швы, а также французский узел. Но Мэри не может дождаться урока по грузинской вышивке. Ее узор отличается сложностью геометрического и растительного орнаментов. А пока вышивает кисет цветным бисером и прислушивается к разговору подруг.

— Я сегодня спросила детей, кто из них верит в Бога, и была удивлена, что все подняли руки. У нас в Голландии это большая редкость. Я им сказала, что я католичка…

— И что?

— Они были шокированы.

— Мэри, будь проще, не задавай детям такие сложные вопросы, — не удержалась Кэт. — И зачем тебе понадобилось говорить о своей религии? Это личное дело каждого.

Но голландка уверяла, что дети задавали не менее личные вопросы о том, есть ли у нее дети и собирается ли она замуж. Мэри тридцать один год, и ее недавно бросил бойфренд. Оповестил об этом через эсэмэс.

Малика пыталась найти свое место в жизни, свой центр, определиться и стать лучшей в чем-то. Пока она не ощущала в себе гармонии и в своем окружении видела таких же людей, как и она, — в постоянном поиске.

На общих вечеринках, которые каждый день устраивала Кэт, Малика познакомилась с молодым французским ученым, который приехал в Грузию изучать кавказский обычай кровной мести. Непонятно, как он успевал заниматься исследованиями, если каждый день пропадал то на свадьбе, то на поминках в Кахетии, в Батуми, Кутаиси или Казбеги.

А с Маликой он больше обсуждал взаимоотношения между мужчинами и женщинами, существование или отсутствие геев и лесбиянок в Чечне. Больше всего его поразило, что чеченская женщина не может выйти замуж за человека другой национальности, а мужчина может жениться на ком ему заблагорассудится.

— Тут много нищих… вижу, как они копаются в мусорном баке в поисках чего-нибудь съедобного или какой-нибудь одежды. Это странно, — говорила Малика французу, откусывая сникерс и запивая кока-колой.

— Но почему? Это нормально. У нас во Франции тоже есть бомжи. А в Швеции они даже выпускают свою газету. — Он тщательно размешивал свой грибной суп-пюре. — Я общался с чеченскими беженцами. Каждый четверг вы обязаны раздавать еду в нескольких семьях. Думаю, за счет этого вы и не нищенствуете, — предположил француз и добавил шепотом: — А еще все чеченские женщины обязаны носить платок. Только не рассказывай об этом Малике, а то она рассердится.

Девушка шутку не оценила. Малика не надевала платок, но уверяла, что покроет голову, если так скажет будущий муж. Однако в глубине души ей, конечно же, хотелось, чтобы этого не случилось.

Кэт сказала, что французский ученый невероятно мил и очень похож на оранжевую умницу Барботину, несмотря на их гендерное различие. Малика в сердцах бросила, что все герои ее мультфильма на одно лицо и невозможно отличить, кто из них мужчина, а кто женщина.

Кэт с детства страдала фобией одиночества. Это началось после развода родителей. Она пожелала остаться с мамой, и, недолго думая, они перебрались из Калифорнии в Вашингтон. А впереди их ждало множество городов, пока мама не нашла постоянную работу в прачечной: она развозила на велосипеде выстиранные вещи по домам. Смена школ и университетов отразилась на характере и поведении Кэт. Отсутствие друзей вылилось в острую социофобию. Но со временем она переборола ее и, обосновавшись в Тбилиси, первым делом зарегистрировалась на международном сайте путешествующих. Любой человек мог оставить свои контакты, чтобы туристы из разных стран мира могли переночевать в его доме. После ночевки гость делился впечатлениями на сайте и давал советы другим желающим, можно ли останавливаться у этого хозяина.

Съемная квартира Кэт и Малики превратилась в настоящий хостел, где останавливалось на ночевку до десяти-пятнадцати иностранцев. Но Кэт и этого было мало. Поэтому она энергично разузнавала через знакомых об иностранцах, которые учатся или работают в Тбилиси, и звала их в гости. Квартира напоминала уже Ноев ковчег, куда все сбегались, чтобы спастись от чего-то и найти долгожданное эфемерное успокоение.

Тени огромных «снежинок» играли на их счастливых лицах. Это были тени от люстры, сделанной одним итальянским дизайнером-путешественником. В небольшой шар с дырочками он воткнул длинные спицы, а на их кончики нанизал бумажные снежинки.

Вначале девушек это забавляло — знакомство с новыми людьми, изучение новых слов, культур.

— Мы дадим вам переночевать, только взамен вы приготовите что-нибудь из своей испанской кухни. Например, лазанью. Что? Нужен шафран? У нас есть. Гости из Индии подарили почти килограмм, — радовалась жизни Кэт. — Я всех угощаю шампанским, а взамен… вы поможете помыть полы в нашей квартире!.. Выгуляете Хатуну перед сном… Почистите клетку Саксесса… Придумаете фасон моего будущего свадебного платья…

Хотя свадьбы у Кэт вовсе не намечалось в ближайшие дни, или даже месяцы, или годы, а может, и тысячелетия.

Идея Кэт поменять обои в их «хрущевке» была встречена положительно. Старые, серо-коричневые, и впрямь навевали хандру. Но каково было удивление Малики, когда Кэт притащила новые, бледно-салатные. Теперь их не покидало ощущение болотной меланхолии.

Вдоль стен, словно солдатики в строю, стояли пустые винные бутылки, из горлышек которых торчали восковые свечи, — дизайнерское новаторство Кэт.

Одна стена в комнате Кэт была обклеена открытками из разных стран мира. Другую украшала мишень в виде увеличенной фотографии ее бывшего бойфренда. Все лицо незнакомого симпатичного блондина было изрешечено дырками.

— Чтоб ты переел гамбургеров, покрылся целлюлитом и задыхался от жира!!! — причитала Кэт, целясь дротиками.

Вокруг мишени по всей стене суперклеем приклеены книги Достоевского, Чехова, Толстого, а также Ги деМопассана и Гюстава Флобера.

— Это виселица книжной индустрии, — грустно объясняла Кэт. — Интернет скоро заменит книги. Они станут винтажным украшением интерьера дома. Грустно, но такова жизнь. Поэтому наши книги не для чтения, а для красоты.

Книги они выкупили за небольшую сумму в подземном переходе у седовласого старика. Те лежали на цементном полу. Продавец рассказывал, что купил их за еще меньшую сумму в доме грузинского писателя, который к тому времени скончался. Вдова, чтобы прокормить себя, решила продать его огромную библиотеку.

Как-то азербайджанцы вымыли пол во всех комнатах, и Кэт восторженно произнесла:

— Я слышала от исламских друзей, что после того как помоешь полы и вообще чисто приберешься, дом посещают ангелы, а шайтаны его покидают. Вот это и произошло у нас сейчас.

Они сидели и наслаждались чистотой, пока в комнату не заскочила после дождливой прогулки Хатуна. (По секрету: она встречается с Джузеппе, но еще не решила, любит ли его, так как пес намного старше и более консервативен во взглядах. А еще он итальянец. Как воспримут это ее уличные товарищи?)

Дойдя на грязных лапах до середины комнаты, собака энергично отряхнулась. Азербайджанцы сослались на чрезмерную занятость и, подталкивая друг друга, поспешили покинуть дом. Кэт ничего не оставалось, как вымыть пол заново. После чего, чтобы выплеснуть злость, она и принялась метать дротики в бывшего бой-френда.

В интернациональных вечеринках — свои прелести. Действительно, здорово каждый день дегустировать разную кухню. Тут и настоящая итальянская паста, приготовленная самими итальянцами, и тушеные овощи с мясом, приготовленные турками, и особый расслабляющий чай, привезенный китайцами, который надо неторопливо попивать, вдыхая дымящиеся благовония.

Как-то раз девушка из Индии по имени Зита предложила провести магическую церемонию прощания с уходящим годом, для чего собрала еще пять женщин, помимо Кэт и Малики, а парней попросила удалиться — иначе волшебство обречено на неминуемый провал. Надели они на себя блестящие тонкие браслеты, кольца и другие украшения, чтобы привлечь магию. Одна американка из Нью-Йорка запротестовала:

— Мне не нравится, когда меня заставляют что-то делать! Хочу, чтобы уважали мой выбор, каким бы он ни был.

Сначала каждая из них по велению Зиты изложила на листке бумаги свои проблемы и обиды, накопившиеся за жизнь. Малика, например, никак не могла забыть, как ее избила родная тетя. Ей было тогда двенадцать лет, и как-то раз после школы она захотела пойти поиграть с детьми. Однако тете понадобилась ее помощь в огороде.

— Но Апти… ему… купили новый конструктор, — запинаясь, пыталась объяснить Малика.

— Апти! Апти!!! — закричала тетя, схватила толстую дощечку и стала бить ею по спине, по рукам, по голове Малики. Та едва успела укрыться в папиной вишневой «Ниве», защелкнув замки.

Раны и синяки больно щипали тело. Малика ждала: вот придут родители и заступятся за нее. Но папе в тот день пришлось уехать в Москву к родственникам, а мама сказала, что по чеченским обычаям невестке не пристало жаловаться на родственников мужа, она должна улыбаться несмотря ни на что и выполнять все их указания.

Зита заявила, что обиды блокируют удачу, необходимо от них избавляться. Поэтому они сожгли все свои обиды в деревянном бочонке. В комнате запахло гарью, все начали кашлять. Затем по кругу передавали стакан с водой и рассказывали о своих мечтах в настоящем времени, как будто бы они уже осуществились. Чистая вода помогает исполнять желания. В заключение церемонии они вышли на улицу, закопали пепел под деревом и полили подслащенной водой.

Однажды Кэт отправила Малику с Яциком из Польши за шоти в ближайшую пекарню. Сопо с излишне ярко накрашенными губами вынесла на балкон ковер и, выкурив сигарету, стала энергично шлепать по нему выбивалкой из ротанга. Ковер сполз с балкона и упал на Гивико и Шалву, которые играли в домино.

— Вай ме-е-е! — хором закричали они.

Сопо лишь громко рассмеялась.

— Рааааа… Гиждеби… Тащите этот ковер сюда! Что вы ковыряетесь в нем? Еще испортите! А это антикварный ковер. От бабушки остался.

Яцик любит рассуждать о капитализме и буржуазной политике. Хотя сразу и не разглядишь в этом человеке с потупленным взором, одетом в розовую футболку с изображением Микки Мауса, задатки политолога.

— Абсолютная свобода вредна для всех. Нужно пропагандировать труд, только он делает человека человеком. — Странно было слышать это от того, кто не работал уже несколько лет.

— Но ты ведь… не работаешь, — удивилась Малика, одновременно пытаясь читать вывески на грузинском языке.

— Такова жизнь.

Малика подумала, что все идеи, законы, приказы могут разными людьми трактоваться по-разному. И если кто-то выдвигает собственные гипотезы, нужно производить впечатление осведомленного человека, время от времени вставляя: «Смотря с какой стороны взглянуть».

Но сейчас она просто помалкивает. И вообще у нее разболелась голова от сложных рассуждений. По дороге Яцикрассказывал, что хочет устроиться на работу в Тбилиси. Правда, еще не определился, кем именно. В качестве примера рассказал об одном менеджере из Италии, который попал под сокращение штатов из-за кризиса и, мечтая начать новую жизнь, переехал в республику Острова Зеленого Мыса, недалеко от Африки. Там из-за ишемии его парализовало. Итальянские друзья привлекли деньги благотворителей, привезли его на родину, оплатили лечение, и он пошел на поправку.

— И что ты хотел этим сказать? — поинтересовалась Малика.

— Что стоит ездить по миру и быть открытым всему. Если бы он не отправился на Острова Зеленого Мыса, то не узнал бы, что у него есть такие хорошие друзья и что в Италии много добрых людей. И что только трагедии вдохновляют нас на подвиги. — Он сам удивился завершению своего логического построения.

— Научись доводить до конца свои дела, мысли, поиски. Никто не сделает это за тебя, — сказала Малика, откусывая горячий шоти.

Возвышенные разговоры о социализме, капитализме, зарождении глобализма как будто бы смело ураганом. Теперь вместо этих китов в океане плавали и бубнили о своем обыденном две небольшие кильки.

— А ты уже нашла свой путь?

— Я думала стать писателем, но для этого нужны талант и тишина. А ты же знаешь, как шумно бывает у нас. И еще не факт, что твою книгу заметят.

— Ты собираешься всю жизнь здесь прожить?

— Еще не знаю. Пока работаю менеджером в туристической фирме. Денег хватает на самое нужное. — За две недели пребывания в Грузии Яцик так и не предпринял ни одной попытки найти работу. — Я отдыхала в Польше один месяц, — продолжала Малика. — Детей из Чечни пригласили. Были среди нас дети беженцев из Ингушетии. И когда ты сказал, что тебя зовут Яцик, я вспомнила нашего Яцика. Он присматривал за старшей группой чеченских мальчиков. А нам кто-то рассказал, что, если с нами что-то случится, польских воспитателей посадят в тюрьму. И один мальчик решил это проверить. Он лег на пол и притворился мертвым. Мы все с паническими криками побежали за Яциком. Тот мигом примчался и стал делать ему искусственное дыхание рот в рот, представляешь?

— И что? Это обычный способ.

— Ты не понимаешь. У чеченцев другой менталитет. Тот мальчишка хотел лишь проверить, приедут ли полицейские, а в итоге его все принялись дразнить: «Ну как, понравилось тебе с Яциком?»

Тбилисский Яцик не понял шутки, но сделал вывод, что гомофобия в Чечне имеет место. А через неделю он уехал в Польшу.

Раза два у Кэт и Малики останавливались калифорнийцы, которые путешествовали по Европе на велосипедах, нагруженные огромными рюкзаками. За спиной у них торчали лыжи. Один из них, Дэйв, показался Кэт странноватым, так как в Фейсбуке у него на аватарке вместо фотографии была… могила, вокруг которой обильно разрослись дикие кусты. Как пояснил Дэйв, это было надгробие его покойного отца.

— Не всегда нужно пребывать в празднике. Смотри по сторонам.

Дэйв только недавно стал верить в Бога. А до того считал, что это пережиток прошлого и вообще не модно. Но однажды он сходил на аттракцион 4D под названием «Метро», где открытый вагончик преодолевал препятствия. Надел стерео-очки и приготовился повеселиться от души, но неожиданно вагончик очутился внутри вулкана, где бурлила лава, и на Дэйва хлынул горячий пар.

— Все весело смеялись, а я представил, что это та самая лава, которая обжигает грешников в аду. Мне стало не по себе, захотелось выпрыгнуть, побежать навестить свою престарелую бабушку, позвонить маме. И тогда я понял, что Бог есть.

Кучерявые волосы Дэйва торчали в разные стороны, и даже о самых обыденных вещах, таких как покупка моющего средства для посуды, он говорил воодушевленно. Себя он относил к субкультуре фриганизма7. Нет, он не рылся в мусорных баках, но выступал против слепого следования глобализму в массовом обществе.

— А почему ты путешествуешь?

— У меня есть маленький плюшевый зайчик Сэмми. Он всю жизнь провел рядом с дедушкой и, кроме Калифорнии, ничего не видел. Мне показалось, что Сэмми было бы неплохо повидать мир. Я решил повозить его по разным странам и фотографировать на фоне достопримечательностей. А потом выпустить книгу странствий зайчика, где он будет рассказывать о том, что видел.

Из Франции приехала погостить Эмили, молодая художница, а также дальняя родственница Мередит. Малика умоляла ее показать свои рисунки, но Эмили сказала, что те остались в Европе и вообще в современном искусстве гораздо популярней перформансы, которыми она и занимается последние несколько лет: это когда художник сам изображает какое-то действо, но оно не должно переходить в театр. Француженка утверждала, что лет через десять перформансы станут главным родом искусства, отменив даже паблик стрит арт и граффити. Правозащитные темы она предпочитала всем прочим.

Эмили талантлива не только в перформансах, но и ловко вырезает фигурки из фруктов, из обыкновенных бананов у нее получаются дельфины, из киви и апельсинов — кувшинки, а из яблок — настоящие лебеди. Первые полчаса все боялись испортить их, но потом приступили к дегустации, уютно устроившись на подушках, креслах и диване. Эмили говорила, а все одобрительно чавкали.

— Перформансы Марины Абрамович остаются актуальными во всем мире, хоть ей и за шестьдесят. Последний ее перформанс прошел в МОМА. Она села на стул, а желающие подходили и устраивались напротив. Между ними возникал контакт, они разговаривали глазами. Вы не можете представить, какая очередь там стояла. Это длилось несколько дней. Марина хотела сказать, как важно остановиться, сесть и поговорить без слов.

— Ну, и что в этом необычного? — сказала Малика. — Моя учительница такие перформансы закатывала! Могла в начале урока подойти к окну и разговаривать с мухой. Мы так робели, что начинали слушать внимательно.

— Понимаешь, наше мышление сильно отличается от кавказского. Мы постоянно куда-то спешим, — грустно ответила Эмили. — Надо успеть создать семью, построить карьеру, заработать, родить детей и вырастить их. А ведь нужно осознавать уход времени.

На Кэт эта история произвела большое впечатление, и она вспомнила игру, которой любила забавляться в детстве. Вообще-то она давно в нее не играла, с тех пор как приехала в Тбилиси, но об этом знала только Хатуна и догадывалась Малика. Она запрыгивала в первую попавшуюся маршрутку и ехала до конечной остановки, понятия не имея куда. Иногда могла сойти на любой остановке, перейти на другую сторону и сесть в автобус, идущий в обратную сторону. Потом запутывалась, и приходилось спрашивать у прохожих, как доехать до площади Тависуплеба. Однажды она поинтересовалась у соседки по маршрутке:

— А какая конечная остановка?

— Африка, — ответила та.

Кэт решила, что над ней решили пошутить, и задала этот же вопрос водителю. Тот ответил:

— Африка.

 Потом местные жители объяснили ей, что этот район на самом деле называют Африкой, потому что он находится на окраине города. Кэт долго смеялась.

Однажды конечная остановка незнакомой маршрутки оказалась кладбищем.

— Приехали навестить кого-то? — спросил шофер, поправляя фуражку.

— Да, — ответила Кэт.

— Без цветов?

Кэт потупила взгляд.

— А разве тут не продаются?

— Это кладбище, да-ра-гая, а не рынок.

Холод пронизывал ее, она скукожилась. Серые разводы акварелью раскрашивали небо и отражались в редких лужах вдоль железного забора. Вот несколько человек зажгли свечи и плачут над одной могилой.

Кэт больше всего боялась одиночества и избегала таких мест, похорон и грустных историй. Ее все чаще посещали мысли о смерти. И она решила, что хотела бы покоиться в такой же скромной могилке под маленьким деревянным крестом. А вместо цветов предпочла бы черные и белые воздушные шарики.

— Последняя маршрутка! Торопитесь! Если не ночевать приехали. Все мы успеем здесь побывать.

Маршрутка затарахтела, тронулась с места и помчалась навстречу густому лиственному парку. Веяло хвойной корой. За окнами шумел ветер. Из радиоприемника доносились жаркие дебаты. Отношения между Россией и Грузией — основная тема. На могилках еще горели свечи, и чем дальше отъезжала маршрутка, тем меньше становились огоньки. Хорошо, что они продолжают гореть, а то бы грустно было тем, которые ушли от нас, подумала Кэт и стала напевать себе под нос песню Фрэнка Синатры «Странники в ночи».

Первый раз она услышала о Фрэнке Синатре от дедушки. Его звали Джон. Он был африканского происхождения.

— Самое главное в жизни, Кэт, — умение слушать и отсеивать мусор. Неважно, музыка это или люди, дом или отдых, город или чистое поле. Главное для человека — это вкус, остальное приложится со временем, — повторял он.

Джон подходил к граммофону, осторожно снимал с полки пластинку Фрэнка Синатры, бережно доставал из бумажного чехла, уютно устраивался в бархатном кресле, закрывал глаза и качал головой в такт песне. Иногда подпевал. Иногда щелкал пальцами. Иногда притопывал ногами. А то и вскакивал с кресла и с закрытыми глазами подтанцовывал.

Он ценил людей, которые не четко изъявляли свою позицию, а приходили к новым заключениям в ходе размышлений, и не планировал жизнь заранее, любил, чтобы она сама становилась захватывающей и интересной. Джон преподавал в детском церковном хоре. Сколько раз его уговаривали взяться за взрослый, но он отказывался: «В детском пении нет фальши. Я говорю не о нотной грамоте, а о чем-то большем».

Поэтому Кэт не может смириться с тем, что дедушка Джон ушел в мир иной и некому настроить струны Кэт, чтобы избежать фальши.

Шли дни, страничка Кэт на сайте путешествующих пополнялась десятками положительных откликов от тех, кто останавливался в их съемной квартире. Она притягивала желающих, как магнит. Все чаще в ответах о цели поездки приезжих звучало: «Хочу написать книгу о моих путешествиях», «Непременно напишу книгу о своих поездках»...

Будущих писателей становилось все больше и больше. Порой Малике не хотелось общаться с ними. Она уходила к Саксессу и устраивалась на подоконнике.

— Саксесс, привет. Я всегда разговариваю с тобой на русском. Прости. Я же не знаю, кто ты по национальности. Из Чечни твои предки не могли быть… В Грузии ты вполне мог выучить грузинский, но я не говорю на нем. Языки очень трудно даются, видишь, сколько лет я английский учу? Мне звонила сегодня мама. Кажется, она заболела, но я посоветовала пить больше чая с лимоном и вареньем, делать ингаляцию и есть фрукты. Как ты думаешь, я же… правильно посоветовала? Но я уверена, что с ней рядом папа. А еще, представь, мама подстригла волосы до плеч. Папа был против, но мама настояла. Наверное, маму все соседи осуждают. Ведь по исламу не принято стричь волосы, так как в Судный день мы все предстанем нагими, и закрыть наготу можно будет только волосами. — Малика запнулась, потом открыла рот, намереваясь произнести что-то еще, но передумала.

 

 Кэт решила пойти в «Макдоналдс» и попросила Дэйва составить ей компанию. Тот согласился, но наотрез отказался там есть.

— Мне близка философия Жижека8 , а он утверждал в своих публичных лекциях, что призывы пить кока-колу, спасать тропические леса и голодающих в Гватемале ему претят. Я с ним солидарен.

— Дэйв, опять ты о Жижеке, ну сколько можно? А Эмили придумывает дизайн моего свадебного платья, — заулыбалась она.

— Ты выходишь замуж?

— Нет, но, согласись, лучше пусть платье будет наготове в чемоданчике. На всякий случай…

Хатуна с розочкой на ошейнике смотрела то на Дэйва, который уже несколько дней не брил бороду и все больше становился похожим на отшельника или моджахеда, то на Кэт, которая от бигмаков и чизбургеров с каждым днем становилась все пышнее. Два вечных странника в поисках уюта и смысла жизни. Она не могла больше их лицезреть и решила подождать у выхода.

 

Малика дружила с кистинкой Самирой, студенткой Тбилисского университета. Та родом из Панкисского ущелья, и фамилия у нее заканчивается на «швили», что в переводе с грузинского означает «ребенок». Кистинцы — потомки чеченцев, которые двести лет назад переселились в Грузию. Когда в 1944 году началась депортация чечено-ингушского народа, Грузия предложила им добавить к фамилиям окончание «швили», чтобы уберечь от переселения. Так чеченцы стали грузинами.

— Кто-то издал указ, и нас не выселили, — просто объяснила Самира.

— Но кто? — заволновалась Малика. — Ведь этот человек — грузинский Оскар Шиндлер.

— Малика, перестань, вай ме-е-е… Я так и знала, что твои походы в синагогу добром не кончатся. Как ты не можешь понять? Грузия спасла! Грузия!

Чеченских семей в Тбилиси не так много, большинство живет в Панкисском ущелье. Молодежь, которая учится в вузах, снимает квартиры. Самира снимала комнату на окраине города — там намного дешевле. Хоть она и любила поговорить о любви к исламу, в ее комнате висела православная икона. По ее словам, так захотела хозяйка, а она не стала ей перечить.

Несколько лет Самира прожила у тетки в Бельгии, но потом передумала и вернулась в Тбилиси. Ее замучили депрессия и их эротические скульптуры, приелся даже бельгийский шоколад. Язык давался с трудом.

— Знаешь, я раньше не задумывалась над многими важными вещами. Там у меня не было друзей. Если я болела, то могла несколько дней пролежать дома, и никто бы не хватился меня: все работают, всем некогда. А я сидела на пособии в ожидании гражданства. Они охотнее дают гражданство семьям. И потом, я не хотела бы, состарившись, доживать последние дни в доме престарелых. А если я умру, где меня похоронят?

— Неважно, где тебя похоронят. Мы все живем на одной земле. — Малика с удовольствием поглощалаприготовленные Самирой хинкали.

Они долго спорили о том, что чеченцы, проживающие в Европе, всегда стараются перевезти умерших в Чечню, чтобы не хоронить на чужбине. Но зачем тогда уезжать? И почему они возвращаются в Чечню лечить зубы, проводить медицинские обследования, почему покупают в Чечне земельные участки и квартиры на будущее?

— А ты знаешь, что наши устроили? — Самира расплылась в улыбке. — На площади Тависуплеба станцевали лезгинку, засняли на мобильные телефоны и выложили в Youtube. Приехала полиция и их оштрафовала. Но они молодцы, правда?

Может, Самире этот поступок показался невероятно смелым, но Малика поняла его как реакцию на давление со стороны местной власти: беженцам ничего не остается, как выплескивать свое национальное самосознание вот так, на площади Тависуплеба.

Малика хотела рассказать подруге, что последние годы Шиндлер прожил в нищете, существуя на пособие от еврейских учреждений и подарки от спасенных им людей, но передумала, вспомнив дебаты об эмблеме одной кавказской организации, призванной объединить молодежь разных конфессий. Кистинцев возмутило, что крест будет вверху, а полумесяц, олицетворяющий ислам, внизу. Малика имела неосторожность поинтересоваться, а где же будет расположена звезда Давида, на что ей ответили, что евреев в их организации нет, как и атеистов. Если они не могут достигнуть единомыслия в вопросе всего лишь об эмблеме, как они собираются работать в организации под названием «Кавказская дружба»? О каком объединении Кавказа можно говорить? И зачем они продолжают ездить в другие страны и, раздувая щеки, твердить о кавказском единстве?

Тревожные мысли Малики прервала новая гостья Самиры, ее землячка, кистинка Хеда лет пятидесяти. Крашеная блондинка, невероятно подтянутая, с горделивой осанкой, она так и излучала флюиды гордости просто за то, что она существует. Хеда зарабатывает, продавая разноцветные вязанные крючком браслеты и колье. Все восхищались ее работами.

— Я в советское время часто приезжала в Чечню. Работала даже учительницей в школе. Потом война. А тебесколько лет? — поинтересовалась Хеда, разворачивая свои пакеты.

— Двадцать два.

— Не замужем?

— Нет.

— Это плохо. У меня иностранцы все скупают. Наши не купят. Иностранцы приезжают отдыхать в Панкисскоеущелье. Они так любят чеченцев! Я иногда бываю их гидом. У нас там так красиво! — Хеда устремила перед собой восторженный взгляд, будто тамошняя красота воочию предстала перед ней. — Когда я в Тбилиси, все равно тянет домой, в Панкиси. Наш род там знаешь какой уважаемый!

— Самира говорит, что их род там тоже самый уважаемый, — пролепетала Малика.

— Нет, — покачала головой Хеда. — Это наш род самый уважаемый. Мы не принимаем людей других национальностей в наш тейп, как некоторые. У нас чистый тейп, без примесей всяких. Мы чистокровные чеченцы. И очень этим гордимся. А ты, я слышала, одна сюда приехала? Когда уезжаешь?

— А почему я должна уехать? — нервно засмеялась Малика.

— Хочешь выйти замуж и здесь остаться? Кто он?

— Это шутка?

— Как тебя родители отпустили?

— У меня тут родственники живут.

— Работают? Какая зарплата?

— Нет, на пособие живут.

Самира поспешно стала собирать грязную посуду со стола.

— Понятно. А тебе знаешь как подошли бы браслет и колье из белых розочек? Давай быстро крючком свяжу, у меня все с собой. Ты же сможешь заплатить прямо сейчас? Завтра утром я еду в Панкиси, и мне нужны деньги.

Через час все было готово. Вместо замысловатого узора это были наспех нанизанные петли и торчащие с разных концов узелки.

— Интересно… — протяжно вздохнула Самира, так и не сумев найти подходящего слова.

— Сто лари! — улыбнулась Хеда.

— Что?! Это пятая часть моей заработной платы!!!

— Ты получаешь пятьсот лари?! — хором выдохнули Самира и Хеда.

— Нет, я получаю семьсот, но… но это очень дорого! — возмутилась Малика. — За эти деньги я могла бы купить золотые сережки.

— Я знаю, сколько стоит моя работа. — Хеда поправила платок, жестикулируя правой рукой. — Нельзя себя недооценивать. Скоро сайт запустят, где будут мои украшения, и я выйду на мировой уровень. — Она напомнила об участии своей бижутерии в каких-то сельских и районных выставках так, будто они выставлялись в Лувре или Эрмитаже, и, получив наконец заветную сумму, добавила: — Дай мне тебя обнять, моя сестра. Моя мусульманская сестра. Мы же вайнахи, одна кровь, и должны держаться вместе, помогать друг другу, — после чего, сославшись на усталость, поспешно удалилась.

А Малика отправилась на вечерние курсы английского языка, что находились у метро «Текникури Университети».

— Гамарджобат9 , гамарджобат, — весело оглядываясь по сторонам, произнесла она.

Учительница задала ей вопрос по-грузински, но потом, вспомнив, что Малика не знает языка, перевела:

— Малика, ответь на английском, на каком кладбище ты бы хотела быть похороненной?

Малика о многом думала в тот день: о стране, куда бы хотела переехать, чтобы начать новую жизнь, о том, что неплохо бы сменить косметолога, о том, чтобы договориться с Кэт и для уюта накупить комнатных цветов, о том, чтобы освоить в совершенстве английский язык, научиться делать из яблока лебедей, как Эмили… О чем только она не размышляла, но только не о смерти! Пока она думала, что ответить, несколько человек хором отчеканили:

— Мтацминдас пантеони!

— А почему именно там?

— Там хоронят известных писателей и общественных деятелей Грузии.

— То есть ты мечтаешь прославиться и стать полезным стране?

— Да, я все сделаю для этого, — заявил один юноша.

— Малика, а ты хочешь, чтобы тебя похоронили на Мтацминдас пантеони?

— Нет, я не хочу быть успешной на кладбище.

— Что?!

— Неважно… — растерянно ответила Малика после небольшой заминки. — Я хочу, чтобы на мои похороны пришло много людей и я не чувствовала бы себя одинокой в этот… очень сложный для меня день.

В аудитории наступило ошеломленное молчание.

 Малика решила больше не появляться на курсах, хоть Джейсон и настаивал доходить, ведь оплачено за целый месяц. Или забрать оставшуюся сумму, но Малику в тот момент тревожило совершенно другое. Она же записалась туда, чтобы отвлечься от грустных мыслей, которые часто терзали ее — о смерти, о конце света, о страхе перед предстоящей старостью, — и вовсе не хотела задумываться о будущих похоронах и самом печальном в ее жизни — о пережитых войнах.

 

Приближался день рождения Кэт. Мередит предупредила всех и собрала деньги на подарок.

— А ты уверена, что этого будет достаточно? — спросила Малика.

— Главное — внимание, — ответила Мередит.

Но на всякий случай Малика поехала к железнодорожному вокзалу, вдоль которого раскинулся большой ювелирный рынок, и купила маленькие серебряные сережки в виде морских звездочек. В представлении Малики день рождения — это когда целый день трудишься на кухне, и к концу дня стол ломится от обилия еды. А потом до утра моешь посуду. Каково же было ее удивление, когда она увидела около пятидесяти пар обуви у входной двери и… на круглом столе в комнате две небольшие миски, в одну из которых было высыпано содержимое одной пачки чипсов с сыром, а в другую — чипсов со вкусом болгарского перца. Рядом стояли две трехлитровые бутылки с пивом «Натахтари» и кока-колой и одноразовые пластмассовые стаканчики. В стороне покачивалось несколько надувных шариков. Бумажные клоунские колпаки торчали у приглашенных на головах, а под носами были приклеены усы.

— Что ты стоишь? Заходи. Надевай! — заулыбалась именинница.

— А теперь ТООООРТ! — закричали все дружно.

В воображении Малики предстал двухэтажный торт с розочками и красивой надписью «С днем рождения, Кэт!» Вот именинница, загадав желание, старательно пытается задуть свечи, но так как их тридцать три, получается не сразу. Сахарная пудра поднимается с поверхности торта и оседает на лицах. Но на самом деле Малика увидела маленький, с кулак, шоколадный кекс, на котором одиноко догорала маленькая свечка.

— Тоооорт! — восторженно воскликнула Кэт, задула свечку и съела кекс.

— А теперь подарок!!! Подарок!!! — снова закричали присутствующие.

Под бурные овации внесли огромную коробку, обернутую праздничной бумагой и перевязанную алой лентой.

— Друзья, огромное спасибо! Вау!!! — запрыгала Кэт и достала из коробки большую пластмассовую лейку желтого цвета. — Это самый полезный и нужный подарок! — вынесла она вердикт.

Малика, уйдя в свою комнату, долго не могла оправиться от происходящего.

 — Саксесс… звонила мама. Ей намного лучше. Она прислала мне через Вестерн Юнион триста долларов. Думаю, хватит на ближайший месяц. А папа сказал, чтобы я больше улыбалась, тогда на фотографиях я получаюсь гораздо лучше. И еще он сказал, что умерла та бабушка, соседка. Сколько себя помню, она все умирала. А ей уже было девяносто лет. Родители часто ходили к ней, так как она боялась умереть одна. И вот ее не стало. Саксесс, мы не знаем, сколько нам отмерено. Но мне бы хотелось прожить мало, но ярко.

Кэт проводила гостей и слушала Фрэнка Синатру, вырезая сердечки из бумаги. Затем она раскрашивала их маркером в красный цвет, а на обороте писала письма будущему избраннику, приговаривая:

— Не смейся, Хатуна. Без любви нет жизни. Вот влюбишься — поймешь.

Хатуна, между тем, давно встречалась с Джузеппе и не понаслышке знала, что такое любовь.

Как-то Малику пригласила на день рождения Мэри из Голландии. Она решила позвать только самых близких друзей на гламурную улицу Шарден, в кафе «KGB still watching you» с советской атрибутикой: старые коммунистические плакаты, пожелтевшие папки с делами осужденных…

— Эй, посмотрите под столом, нет ли подслушивающих устройств! — смеялась Кэт.

Малике взгрустнулось, и она, взглянув на всех словно со стороны, вспомнила, как классная руководительница после первой войны в Чечне спросила у школьников, какая у них мечта. И Малика неожиданно сказала, что мечтает уехать в Америку и жить там.

— Ты хочешь уехать в Америку, оставив нас в Грозном? — спросила учительница. — А кто же будет восстанавливать республику, очищать город от развалин, разбивать парки, сажать деревья?

— Строители, архитекторы и дендрологи, — ответила Малика.

— А если и они решат покинуть Грозный, как ты?

— Тогда его восстановят те, кто разрушил.

Неожиданно на дне рождения оказался двоюродный брат Самиры Ильяс, недавно съездивший в Грозный.

— Ты из Чечни? — обратился он к Малике. — Я там был на прошлой неделе. Люди такие хмурые ходят, огрызаются. Не понравилось. Со злыми лицами. — Он состроил брезгливую гримасу. — И бурчат что-то себе под нос. Раньше такого не было. Я думаю, они несчастливы.

— Все? — уточнила Малика.

— В Ингушетии мне больше понравилось. А в Грозном… Только неделю смог там выдержать и уехал. А вообще-то в Грузии лучше. — Малика ничего не ответила. Но парень не унимался. — В России чеченцы обрусели. Столько русских слов используют в чеченской речи, — продолжал он по-русски. — Самые чистые чеченцы живут в Грузии, потому что вас высылали в Казахстан и вы многое у казахов переняли. А мы как два века назад сюда переехали, так и живем в Панкиси, сохранив наши традиции и обычаи. Даже те, кто несколько веков назад попали в Турцию, турками стали. Вот у вас окончания фамилий на ов или ова…

— А у вас на швили, — улыбнулась Малика.

Дальше их разговор перешел в полемику. Этого парня Малика знала заочно. Во время военных событий в Чечне он пытался устроиться в одну грузинскую фирму в Тбилиси. Директор фирмы по фамилии понял, что это кистинец, но решил проверить характер человека.

— А вы случайно… не кистинец?

— Нет, не кистинец, это мамина фамилия. А так… папа грузин, — смешался парень.

— Жаль… Я-то думал, что вы чеченец, и хотел помочь вам устроиться на работу. Мы ведь понимаем, какое там сейчас горе. Я вырос и жил в Грозном. Но нет так нет. До свидания.

В «КГБ» просидели до полуночи, потом все пошли в кафе «Чача», чтобы продолжить празднование, а Малика собиралась лечь спать, потому что ей нужно было рано на работу, но неожиданно раздался звонок из Франции.

— Привет. Как дела? Спасибо тебе за идею перформанса с двумя людьми, которые кружатся, взявшись за руки. Помнишь, ты придумала? А потом один отпускает руки, и другой падает на землю.

Малика терла глаза, пытаясь проснуться. За дверью, судя по всему, шла бразильская вечеринка.

— Эмили, это ты?

— Да, я! Не разбудила? Вспомни, ты подала мне эту идею. Этот перформанс представят во Франции… Ты рада? — смеялась Эмили.

Но связь прервалась. Сел мобильный Малики, и заряжать его не было сил.

Рада ли была Малика? Она хотела выразить в этом перформансе боль взаимоотношений между людьми. Когда все хорошо, люди словно держатся за руки и кружатся, но потом одному надоедает, и он отпускает руки. И ему абсолютно все равно, что другой упадет и ему станет больно. Это жестоко и несправедливо, но такова жизнь.

Когда Малика жила в Чечне, в нее был влюблен один гитарист. Он подарил ей золотой браслет и взял с нее слово, что она не выйдет замуж и дождется его возвращения из Польши. Порой он не ночевал дома, прятался, так как воевал во вторую войну в Чечне. Его разыскивали. Он удачно перебрался в Польшу и звал ее к себе. Наверное, забыл чеченские обычаи. Но это неважно. Тем более, что Малика никогда не любила его.

Она как-то отправилась на местное радио, чтобы передать диск с его песнями. Целый час простояла во дворе под моросившим дождем; вышел сотрудник с сигаретой, в мятой одежде. Было такое ощущение, что он только что пробудился ото сна.

— Это ты принесла диск? — Он сделал затяжку и выдохнул дым.

— Да, вы берете? Вам понравилось?

— Как тебе сказать?.. Тексты песен отличные, но… — Он снова сделал затяжку. — Качество записи ужасное… Может, вы не доплатили аранжировщику или не смогли найти профессионала с качественной студией?

— А… он сделал нам бесплатно, — воскликнула Малика.

— Ну, вот оно и видно. — Очередная затяжка.

Промокшая, перепрыгивая через лужи, Малика поплелась домой.

У каждого в жизни свой перформанс. Вот и она сейчас держится за Саксесса и Кэт. Хотя ее в последнее время раздражают чрезмерная молчаливость Саксесса и шумные вечеринки Кэт. Скоро кому-то из них станет тошно, так как человек не может долго кружиться с другим человеком. Нужна передышка. И кто-то обязательно отпустит руки.

В последнее время Кэт стала говорить очень общо и отвлеченно. Может, это связано с участившимися поездками на маршрутке или ежедневными утренними занятиями йогой? А может, с тем что она приступила к чтению Франца Кафки?

— Войны во всем мире происходят из зависти, а не из-за земли, женщин и власти. Все это объединяет одно слово — зависть, — говорила Кэт, тщательно орудуя зубной нитью перед потрескавшимся зеркалом в ванной. — Скоро наступит глобальное потепление. Наводнения в разных странах — это только предпосылки. Солнце в этом не виновато. Это мы загрязняем атмосферу. Люди стали черствыми, утратили милосердие. — Теперь Кэт яростно рвала старые наволочки на тряпки. — Я тебе рассказывала о Софии Бутелло, известной хип-хоп исполнительнице? Ее заметил сам Майкл Джексон и пригласил участвовать в его концерте, но у нее был контракт с Мадонной, пришлось отказаться. Теперь она лицо Nike и… Впрочем, зачем тебе все это знать? Не забивай голову ненужной информацией. Ты мечтаешь найти свое место? Не живи годами, живи днями.

— А ты считаешь, что уже нашла себя?

— Мое счастье — в общении с людьми. Эмоции.

Саксесс в клетке и Хатуна на коврике о чем-то бормотали во сне.

 

В обед Малика встретилась с подругой из Чечни — Палехат. Это старинное чеченское женское имя. «Пал» в переводе означает — чепуха, а «лех» — собирать, подбирать. Палехат на самом деле собирательница чепухи. Она высокая, жесты и мимика у нее немного мужеподобные.

— О, как вам идут эти сережки. Какая красота! Можно потрогать?! — восклицала она, например, а Маликеговорила, что терпеть не может не то что сережки, а даже то, что человек добровольно разрешает проколоть себе уши.

— О, я обожаю Дагестан и все народности, которые там проживают! Кубачинские мастера, Каспийское море, крепость Гуниб, махачкалинский коньяк… — В узком же кругу она выражала открытую неприязнь к дагестанцам. Ее раздражало их «колхозное поведение», манера речи и то, что в Махачкале «не на что смотреть, кроме как на летающие в воздухе целлофановые пакеты».

Она с легкостью имитировала рабочую обстановку и чуткость к окружающим.

Палехат работает в Чечне ведущим специалистом в департаменте образования, у которого договор с каким-то грузинским вузом приглашать талантливых студентов, интересующихся Кавказом, на стажировку и конференции. Она признавалась, что эти поездки спасают ее от домашней рутины. В одном дворе живут две семьи. Жена брата любит посплетничать о том, что Палехат абсолютно неинтересно. Брат Палехат Ибрагим одно время страшно пил. Был наркоманом. Родственники решили привить ему веру, ожидая, что он изменится. И чудо произошло, однако он так сильно ударился в религию, что стал поучать всех в доме, как нужно молиться и что должен делать истинный мусульманин.

Сейчас Палехат с Маликой гуляли по проспекту Шота Руставели, где Палехат покупала подарки для друзей и знакомых. Килограмм бразильского кофе уютно устроился на дне сумочки Палехат.

— Моя подруга Зайбат, которая работает в департаменте культуры, просто помешана на кофе. Вот она обрадуется. Неважно, что стоит дорого. Ведь Зайбат помогла оформить документы на получение званий и грамот моим родственникам. О, какой аромат! Подарю этот парфюм Анисе, она часто замещает меня на работе. А вот этот «Дживанши», пожалуй, подарю Миле…

— А ей за что? — поинтересовалась Малика, но Палехат, похоже, не заметила иронии.

— А за то, что познакомила меня три года назад с одним парнем из правительства. Мужем и женой мы не стали, зато теперь появились связи в правительстве.

Малика подумала: интересно, а с ней она ради какой выгоды общается?

— Ты знаешь, я такой человек… Мне не жалко денег ради тех людей, которые … ко мне… ммм… хорошо относятся. Может, когда-нибудь… мне понадобится их помощь. А какие у тебя тут намечаются перспективы?

— Я устроилась на работу менеджером. На квартплату, одежду, еду хватает.

— У тебя заниженная самооценка. Я бы даже сказала, что у тебя ее вообще нет. Приезжай в Грозный. Я договорюсь, устроим тебя в школу. Будешь преподавать… географию или вести… кружок шитья.

— Я не умею ни шить, ни преподавать. Это не мое.

— А что твое? Крутиться надо в этой жизни, милочка.

— Я хотела стать… писателем… но…

— Стоп! Ты забыла мой девиз: «Никаких пессимистов вокруг меня». Это блокирует возможности, без которых не складывается карьера. А я хочу стать в будущем министром образования…

— Чечни?

— России.

Во время военных действий в Чечне Палехат уехала с семьей в Москву, но любит говорить, что пережила войну. Как некоторые чеченцы после первой военной кампании любили привирать о своих военных подвигах. Троюродный дядя Малики Товсолт рассказывал, будто защищал президентский дворец, но когда другие подавали бумаги на получение военных наград, никуда не пошел, сказав: «Я воевал не ради них». А на соседней улице Хусейн, который был ранен во время разгона митинга в центре Грозного, получил через знакомых звание Народного героя.

Малика часто задумывалась над тем, по кому или по чему она будет больше всего скучать, когда покинет Тбилиси.

 

На следующий день Кэт познакомилась с бразильцами и устроила очередную вечеринку с путешественниками из Дании. Она в тот день сильно напилась и, размахивая руками, кричала:

— Не смейте шутить со мной! Моя подруга — чеченка из самой Чечни!!! Не верите? Да вот же она — с ножом!

Все посмотрели на Малику, которая в тот момент действительно нарезала ножом шоти.

Как ни было ей это неприятно, Малика отправилась ночевать к Мередит. У Мередит дома темно и тихо, как в зиндане. Она экономит на электричестве. На книжных полках — собрания сочинений Маркса и Ленина. В прихожей на стене изображено огромное дерево, и каждый новый гость должен пририсовать листочек и вписать свое имя. Проходя эту обязательную церемонию, Малика подумала, что, окажись это дерево в их съемной квартире, оно оделось бы пышной листвой за несколько дней.

— Я же тебе говорила: приходи ко мне ночевать! Даже в моей культуре это ненормально, когда такое количество людей собирается дома. Ладно в неделю раз-другой, но не каждый же день.

Мередит постелила Малике в большой комнате, и та, не привыкшая спать в такой тишине, мгновенно уснула, даже не заметив большого количества пропущенных звонков и эсэмэсок. Это подруга из Чечни спешила сообщить, что ее троюродный брат тайно уехал в Египет учиться в исламском университете, ни с кем не попрощавшись, оставив дома троих детей и беременную жену. Его матери вызвали «скорую», но она умерла, не доехав до больницы. Отец попросил всех родных говорить, что сын уехал на заработки в Санкт-Петербург.

На следующий вечер Кэт решила отпраздновать свой новый маникюр и собрала по этому случаю тридцать человек. Малике она пообещала, что вечеринка закончится не позже двух часов ночи и что никто не останется ночевать. Дэйв притащил с собой африканский барабан из «Чачи» и блистал виртуозным исполнением. С барабаном Малика готова была смириться, но ее терпению пришел конец, когда армянин стал играть на дудуке. А впереди ее ожидал еще больший сюрприз: она получила эсэмэс сообщение от Кэт: «Малика, ты не против, если останутся три индейца из Америки? Они завтра обещали научить нас всех делать боевую раскраску лица». В ответ Малика настрочила из своей спальни: «У меня есть выбор?»

Через несколько минут отворилась с тяжелым скрипом дверь и появилась Кэт.

— Знаешь, мне всегда нравилось кавказское гостеприимство. Я считаю, что это самый лучший обычай в мире.

— Но то, что творится у нас в доме, — перебор.

— Как ты не можешь понять: то, что с нами происходит сейчас, это настоящий подарок. Все эти люди, обычаи, традиции, культуры... Когда еще мы сможем это увидеть? Когда-нибудь мы окажемся дома, ты в Чечне, я в Америке, и что? Жизнь должна быть разнообразной…

— Ты очень красиво говоришь, Кэт. Но мне утром на работу, мне нужно высыпаться. И еще я хочу стать писателем, а тут шумно. — Она посмотрела на Саксесса. — Для него тоже слишком шумно, и даже Хатуне это не нравится. Человек должен иметь хотя бы два дня тишины, чтобы разобраться со своей жизнью и побыть в уединении.

— О, для уединения можно устроиться в монастыре, в морге или в библиотеке. Не переживай. Мы все успеем отдохнуть в могиле.

— Конечно, никто не избежит этой участи. Но пока мы живем… Ладно, пусть остаются сегодня, но завтра у нас точно никто не будет ночевать.

— Обожаю тебя, — закричала Кэт. — Но я бы тебе посоветовала обратиться к психоаналитику.

— У чеченцев не принято ходить к психологам и делиться с чужими людьми личными проблемами.

У чеченцев не принято ходить к психологам, но они охотно делятся семейными проблемами с местными муллами. И каждый такой визит завершается одинаково: «Молись. Все трудности — это испытания. Значит, Он тебя любит».

 

Малика давно мечтала, чтобы в их квартире наконец наступил день тишины, но ее радость омрачилась исчезновением собачки Хатуны.

— Хатуна! Хатуна! — кричали Малика, Мередит, трое индейцев в роучах10, Дэйв и другие, бегая по узким улочкам Тбилиси. На них с кружевных деревянных балконов взирали тбилисцы.

Мэри заглядывала во все водосточные люки. Дэйв не пропускал ни одного мусорного бака. Индейцы смотрели на реку и кликали собачку. Наверное, они ожидали, что она вынырнет из воды. Кэт плакала навзрыд. От нее пахло валерьянкой. Прохожие останавливались и интересовались, когда именно потерялась женщина? На что, к большому своему удивлению, получали ответ, что это вовсе не женщина, а собачка. Шалва и Гивико тоже недоумевали, как можно так убиваться из-за собаки, но им было интересно, чем все это закончится, поэтому и они примкнули к поисковой группе. Впрочем, их участие длилось недолго, только до начала вечерних новостей, которых они не могли пропустить. Шалвуинтересовало, чем закончится недавний визит Хилари Клинтон в Грузию и как он отразится на экономике и инфраструктуре Тбилиси.

Хатуна покинула квартиру в тот момент, когда Кэт играла с индейцами в игру «Исполни желание» и первым заданием оказалось влезть на стол и десять минут прогавкать.

«Пожалуй, мне пора, — подумала собачка. — Это уже без меня».

Долго еще Кэт хранила миски и жилетики Хатуны. В доме пахло шерстью собачки, поэтому Малика решила выстирать постельное белье и чехлы с кресел и дивана. А все комнаты опрыскала дихлофосом, но на этот раз она не считала убитых мух. Не сезон.

Малика давно хотела признаться подруге, что довольно долго ждала тишины в их доме, но не знала, что она достанется такой ценой. Меньше всего ей хотелось, чтобы Хатуна ушла. И теперь она чувствует свою невольную вину. Но ее отвлекли телефонные разговоры Кэт, та созывала гостей на очередную вечеринку, на сей раз по случаю дня рождения Фрэнка Синатры, 12 декабря.

Так получилось, что именно после этой вечеринки скончался Саксесс…

У попугаев слабые сердца, они не выдерживают боли. Малика решила, что это она переборщила со своими ежедневными военными воспоминаниями, и ее чувство вины удвоилось.

Попугай любил разглядывать стаю снегирей, которые прилетали на куст рябины под окном и клевали ягоды. А Саксесс все сидел в клетке. Видимо, он задумался над тем, что зима закончится, наступит весна, а ему суждено сидеть тут и дальше, слушая жалобы и плач Малики. И он предпочел умереть.

В тот же день все собрались проститься с Саксессом. У чеченцев принято хоронить покойного в день смерти. Но если человек скончался после обеда или вечером, то лучше дождаться утра.

Хатуна пришла на похороны, но стояла в отдалении, прячась за деревьями.

Малика пополнила счет в ближайшем терминале и нервно набрала знакомый номер.

 — Алло, мама? Папа? Попугай умер… Нет, я его кормила. Нет, у нас тепло. Почему эхо отдается в телефоне? Что? Нас подслушивают? Им что, больше подслушивать некого?! Почему бандитов не подслушивают? Что? Пожалуйста, не клади трубку. Он погиб, потому что я постоянно рассказывала о войне и жаловалась… Это я убила его. Вы хорошо меня слышите? Как я могла задушить? Я имею в виду, что своим нытьем убила! Да, спасибо, мама, за поддержку, я знаю, что я не от мира сего! У вас все хорошо? Я скоро приеду. И я вас люблю.

Мобильный телефон, приобретенный за тридцать лари в билайн-центре, утонул в кармане ее пальто. Голые ветви деревьев, покрытые снегом. Наверное, попугай любил наблюдать за погодой. И, быть может, задумывался, в какой именно сезон ему суждено умереть. Малике вдруг захотелось, чтобы ее похороны тоже были зимой. Хотя раньше она думала, что могильщикам будет тяжело копать замерзшую землю. Но сейчас ей не было их жалко. В конце концов, им платят за это. И еще она мечтала, чтобы после похорон все поиграли в снежки и от души повеселились.

Зита решила провести кремацию попугая, а пепел поместила в золотистый глиняный флакончик с плотно закрытой крышкой. Мэри в память о бедном попугайчике вышила портрет Саксесса цветным бисером.

Малика долго не могла решить, везти ли прах попугая с собой в Чечню и тем самым сдержать слово, данное Саксессу. Но потом вспомнила таможенников на границе, которые наверняка придрались бы к сосуду с пеплом. И она поняла, что лучше выпустить его на свободу, хотя бы после смерти…

Решили рассеять пепел над Курой, чтобы Саксесса хоть в загробной жизни покинуло чувство затворничества. Лицо Малики в черных полосках пепла: две — на лбу и по одной на щеках, носу и подбородке. Так посоветовали индейцы. Друзья стали дружно отбивать на барабанах веселый ритм. Африканское племя никогда не грустит по усопшему, так как считается, что его жизнь и общение с ним продолжится в загробном мире.

А китайские друзья в знак солидарности зажгли воздушные желтые светильники и пустили в небо. Это было самое трогательное и красивое прощание, на каком Малике доводилось присутствовать. Она никогда не любила салюты, вместо них она предпочла бы воздушные китайские светильники. Фейерверки и салюты напоминают ей войну и вселяют тревогу. Чеченская пословица гласит: «Увиденное в детстве подобно надписи, высеченной на камне».

— Уходи свободным… уходи свободным, — шептала Малика, сдерживая слезы.

У чеченцев не принято говорить «до свидания» или «здравствуйте». Здороваясь и прощаясь, они говорят: «Приходи свободным!», «Уходи свободным!» или: «Оставайся свободным!»

Человек приходит в жизнь с пустыми руками и уходит так же, без ничего.

Первая одежда, в которую его одевают, — белая пеленка, и при погребении заворачивают в белый саван. Белый цвет — цвет чистоты и свободы. Даже на древних вайнахских башнях поверх многоступенчатой крыши ставили небольшой белый камень треугольной формы. Как олицетворение вечности и чистоты.

Вечеринки по просьбе Малики отменили на семь дней, пока не закончится траур. Она грустно продолжала ходить на работу. Пила только чай с лимоном, есть отказывалась. Она исхудала и жаловалась на непрекращающуюся головную боль.

Кэт зажгла четыре конфорки газовой плиты и оставила открытой дверь зажженной духовки. Хозяйка квартиры Софико обещала разобраться с необъяснимым отключением отопления в ближайшую неделю, но пока она находилась на отдыхе в Казбеги.

 Мередит сочла нужным предупредить, что нельзя газ оставлять долгое время горящим, если на поверхности не стоят кастрюля или сковородка, так как от этого у людей начинает высыхать мозг и наступает отупение. Но Кэт убедила всех, что за одну ночь это не отразится на их умственных способностях.

Обогревались только кухня и гостиная, до спален тепло не доходило. Кто-то предложил разжечь костер на железном противне, поставив его на два кирпича. Все дружно отвергли эту идею. Но от шашлыков не отказался никто. Попросили у Шалвы мангал и шампуры. Через полчаса на балконе приятно потрескивали дрова. А еще через час были готовы шашлыки из баранины. Только для Мередит сделали отдельный — из кусков баклажана и болгарского перца, поскольку она вегетарианка. Удивительно, но вегетарианство ничуть не мешало Мередит носить кожаные обувь, пояса, сумки и бумажники.

Кэт пожертвовала годовым запасом ароматизированных свечек, предназначенных для ее будущей супружеской жизни. Комнаты Малики и Кэт наполнились десятками звезд из ароматизированных свечей в медных подставках. Мередитпредложила изобразить фигурками с помощью свечей знак мира и сфотографироваться для инстаграма. Малика написала свечками имя «Саксесс» и расплакалась навзрыд.

— Я, наверное, уеду в Чечню… на следующей неделе, — сказала она, уставившись на одну из ароматизированных свечек. — Навсегда.

— Интересное предложение?

— Нет. Просто так.

— Что ты там будешь делать без работы? Так и в депрессию впасть недолго.

— Откуда ты знаешь, что там?

— Я читала в газете…

— Мама и родственники звонят, просят, чтобы я приехала домой.

— Ты должна им сказать, что у тебя есть право жить так, как ты считаешь нужным. У тебя есть право…

— Кэт, успокойся, — прервала ее Малика. — Послушай, это Чечня. Это не Европа и не Америка.

— Нет, ты скажи: у меня есть право! — не унималась Кэт. — Ар ю окей?

— Я окей. Просто я не знаю, чего хочу от жизни. К чему стремиться…

— Езжай в Европу. — Джейсон повторял это с того дня, как они познакомились.

— Чтобы жить на беженское пособие? Я не знаю английского!

— А что, все ваши едут туда с сертификатами о сдаче международного языкового экзамена?

— У каждого своя судьба. Богу виднее, как нами распорядиться, но Он также дает все, что бы мы ни попросили. Только просить нужно искренно и сосредоточиться на одном желании. Посмотри, сколько свечей горит в этой комнате. Выбери одну и говори только с ней. — Кэт взяла одну свечу. Лицо ее озарилось дрожащим светом.

— Я не просила смерти Саксесса… — сказала Малика. По ее лицу снова покатились слезы.

Зашли двое местных веселых парней, и все вместе стали курить какую-то траву. Малика удалилась в спальню и плотно прикрыла дверь, за которой еще долго смеялись и пели. Дэйв хвастался, как он из Голландии провез в спичечном коробке траву и никто из таможенников ничего не заметил.

— Ребята, смотрите, гондолы плывут. Эй, прокатите нас по Венеции. Люди! Мы плывем на гондолах!!! А-а-а, у меня кружится голова.

— Эта гондола сегодня перевернется или нет? — процедила сквозь зубы Малика, кутаясь в одеяло.

Рано утром они проснулись от того, что квартира наполнилась дымом, что-то горело. Нет, загорелись не гондолы, а брюки и свитер Дэйва: забыли задуть одну свечу. Кэт уверяла, что не стоит беспокоиться из-за таких мелочей, она может дать несколько адресов магазинов секонд-хэнд, но Дэйв еще больше разозлился. Оказалось, что свитер принадлежал его покойному отцу и вязала его мама, когда была беременна Дэйвом.

 Кэт позвонила хозяйке и потребовала немедленно приехать и решить проблему с отоплением.

Малика направилась в писательский клуб, но так и не смогла дочитать до конца небольшое эссе, написанное на смерть Саксесса, — заплакала и выбежала из зала. Потом вернулась, взяла забытую вышивку Мередит с портретом Саксесса, извинилась и захлопнула дверь.

Зайдя в пункт обмена валюты, она обменяла лари на рубли в предвидении отъезда и в центре, на площади Тависуплеба, встретила Кэт с аккуратно подведенными стрелками на веках.

— Малика, я думаю, что мы с тобой выглядим очень молодо, как тинэйджерки, ты не находишь?

— Возраст прибавляют носогубные складки. У нас они не так ярко выражены. А если обозначатся, мы обратимся за помощью к ботоксу.

Малика не знала, что Кэт давно делает уколы ботокса.

— И мы всегда улыбаемся, как девочки. И мужья наши будут младше нас.

Впереди них шла мама с мальчиком на руках. Ребенок внимательно разглядывал двух незнакомок, а потом с ужасом произнес:

— Де-да, ка-ле-би! (Мама, тети.)

— Ки, калеби (да, тети), — подтвердила мама.

Малика и Кэт переглянулись и одновременно разразились хохотом. Чтобы как-то сгладить разочарование, они купили у уличной торговки по яблоку в карамели.

— Мы так давно не общались наедине. И многого не знаем друг о друге.

— Это правда.

— Кем ты мечтала стать в детстве?

— Мне хотелось мыть звезды на небе. Мама рассказала сказку про человека, который каждую неделю по пятницам мыл звезды. Всем было некогда, все на работе, в делах, и он осознавал, что кроме него это никто не сделает. Мне хотелось ему помочь.

— А я… боялась стать взрослой. Мне казалось, что чем старше становятся люди, тем выше. И я представляла, как вырастаю над песочницей, потом над домами и над всей Землей. Мне становилось так одиноко и не с кем былопоговорить. После развода мама часто влезала в долги или брала что-то в кредит. Я была маленькая и не понимала, как можно расстраиваться из-за того, что каких-то бумажек больше или меньше. Мне хотелось заиметь машинку по печатанью таких купюр, чтобы мама больше не плакала из-за них.

— Кэт, ты очень хороший человек, несмотря на…

— Вечеринки?

— Да. Ты думала над тем, куда мы движемся и что с нами будет? Для чего мы здесь?

— В Тбилиси?

— Нет, на этой земле.

— Я хочу над этим задуматься, но вот, к примеру, сегодня вечером приезжает Мик, немецкий молодой ученый…

— Что?! — яблоко выпало из рук Малики. — И где он собирается спать?

— На кухне есть свободное место.

— Кэт, когда ты успеваешь с ними договариваться? Ты не можешь убрать свою анкету с сайта?

Кэт лишь тяжело вздохнула в ответ.

Минут десять они молча гуляли по проспекту Костава. Малика успокаивала себя тем, что скоро покинет этот город. А новую квартиру искать не было ни сил, ни желания. Она и так сменила уже шесть квартир. Одна находилась слишком далеко от работы, в другой не было душа, в последней хозяйка донимала ее вечерними разговорами.

— Мы с чеченцами всегда были братьями. Как они могли пойти в Цхинвал воевать? Говорят, они наших военных предупреждали, чтобы уходили. Вай ме, когда в Рачу стали привозить первые трупы… Я чуть с ума не сошла! Чеченцы же могли не ехать. Вот ингуши молодцы, не поехали. Ингуши раньше христианами были, нашими братьями…

У Малики из родственников никто не воевал, но после таких разговоров ей казалось, что эти претензии касались лично ее.

Вечером к Кэт приехал тот самый Мик, молодой ученый из Берлина, исследовать проблему грузинского национализма. Мик предпочитает спорить о фашизме и национализме, всячески пытается доказать, что национальные меньшинства более закомплексованы. Ненавидит, когда кто-то точит карандаш ножом или лезвием. А еще он боится отсутствия альтернативы. Ему, как всем исследователям, которые проводят изыскания в разных странах, надоел извечный вопрос, не шпион ли он.

— Представьте себе, вам задали такой вопрос, и вы, почесав в затылке, с тяжелым вздохом сознаетесь: «Да, вы правы» — и все ликуют.

Мику родители с детства старались привить уважение ко всем расам и для этого купили африканскую куклу. На ужин по поводу его приезда приготовили хинкали и бадриджаны.

Хозяйке квартиры Софико так и не удалось починить отопление, поэтому она вызвала мастеров, которые в углу гостиной возвели настоящий камин. Квартира стала постепенно прогреваться.

Мик рассказал, что в социальных сетях случайно увидел фашистскую атрибутику на граффити недалеко от Тбилиси. Ему стало интересно, и он не задумываясь поменял первоначальную тему кандидатской о «лагерной» теме в произведениях Александра Солженицына.

— А почему вас интересуют проблемы именно России и Грузии? Разве в Германии нет никаких проблем?

— Я просто чувствую, что мне это интересно. А нужно заниматься исследованиями только тех тем, которые тебя задевают. Понимаете, я долго изучал стрит-арт на стенах Тбилиси. Правильная свастика под углом, 14/88, WhitePride, «Грузия только для белых», кельтский крест... Об этом могут знать только настоящие фашисты. А еще рассказывали, что есть бритоголовые, которые ходят по улицам с флагом, на котором фашистский знак.

— Это невозможно! — возмутилась Самира. — Просто маленькие дети хулиганят. Как можно об этом писать диссертацию?

— Эта не баловство. Такие вещи не могут знать обычные люди, только те, кто в теме.

Когда-то и Малика подумывала стать ученым. Но ее планы поменялись после визита к четвероюродной сестре по материнской линии в Германию, где та писала диссертацию о различиях кавказских диалектов и их происхождении.

Ее звали Хава. Двадцать восемь лет. Много лет назад поехала в Берлин по программе обмена студентов и осталась. Каждый год на летние каникулы приезжает в Чечню. Родственники уговаривают приехать насовсем, чтобы скорее выйти замуж и избавить их от лишних расспросов окружающих, а то их репутация уже под угрозой.

— Зачем тебе эти дипломы? Все равно тут нужные связи ценятся больше, чем знания. Представь, выйдешь замуж за фермера или в какое-нибудь горное селение. Там твои дипломы никому не нужны.

Когда Малика увидела встречавшую ее в Берлине Хаву, то сразу не смогла и узнать. Ей навстречу шла девушка в обтягивающих черных лосинах и футболке с надписью «My life, my rules» (Моя жизнь, мои правила). В одной руке она держала поводок, собака все время порывалась бежать куда-то. А в другой — большой пакет кошачьего наполнителя. Как выяснилось, Хава в свободное время подрабатывает, присматривает за домашними питомцами. Ей за это платят пятьсот евро в месяц. Эти деньги идут на фитнес и билеты на концерты известных певцов.

У Хавы беспорядочно распущенные волосы чуть ниже плеч, рваные кеды.

— Тут не обращают внимания на одежду. И на людей.

— Как? На людей не смотрят?

— Можешь полгода прожить в доме и не знать, кто твои соседи. А у нас все в курсе чужих дел, вплоть до заработной платы и личной жизни. Тут же главное, подготовил ли ты вовремя эссе, статью, какие исследования провел, — объясняла Хава.

Ее комната в общежитии напомнила спичечный коробок — три метра на четыре. Голые стены, потолок низкий и скошен, как чердак. Крохотные закутки: душ, кухня, туалет. Небольшая кровать, в углу столик, на нем ноутбук, книги с торчащими разноцветными закладками. Толстые книги сложены и вдоль стены на полу.

— Понимаешь, тут ничто не отвлекает. Библиотека внизу, научный руководитель в своем кабинете, всегда могу позвонить. Он даст совет. А у нас там нужно бегать за ним…

— Хава, ты читала Коран? — не удержалась Малика.

— Нет, я хочу прочитать его в оригинале.

— Ты изучаешь арабский?

— Нет, но, как приеду в Чечню, начну.

— Мы никогда не читали с тобой книги других религий и даже свою — Коран. Мы так мало знаем об этом.

— Малика, ты с ума сошла?! Тебя не должны посещать сомнения. Ты выбрала религию наших предков. И точка.

Возвращаясь из Германии в Москву, Малика решила, что не будет ученым. Если уедет за границу, не хочет жить в спичечном коробке и смотреть за питомцами богатых людей. А если останется в Чечне, — бегать за научным руководителем.

— А ты зачем сюда приехала? — вопрос Мика прозвучал неожиданно.

— Потому что планета общая, и я имею полное право быть там, где я хочу, — улыбнулась Малика.

— А мама, папа как отпустили? На Кавказе же с этим строго. Ты чеченка?

— Прости, но я не хочу отвечать на «вопросы паспортного контроля», — оборвала Малика.

— Я хочу узнать больше о ваших обычаях…

— Мик, мой дедушка воевал в Отечественную войну. Фашисты перестреляли весь их взвод. Деда ранили, он лежал, истекая кровью. Фашисты обходили лежавших на земле и добивали живых. Один из немцев долго смотрел на деда, держа пистолет на взводе, но выстрелил в сторону. Затем, быстро оглянувшись по сторонам, достал из рюкзака ломтик хлеба, положил рядом и ушел. Важен человек и его поступки, независимо от национальности.

— Мик, прости, но ты не мог бы прийти в другой день? — неожиданно сказала Кэт. — Уже ночь, и я не готова обсуждать тему твоей диссертации.

В ту же ночь Мик написал на страничке Кэт: «Люди, ни в коем случае не останавливайтесь в доме у Кэт. Там живут люди, которые не уважают чужое мнение!»

 

Назавтра — день рождения Самиры. Каждый год она сама себе покупает огромный букет роз на день рождения, День святого Валентина и на 8-е марта. Перед подругами делает вид, что цветы дарит ее парень, вымышленный, конечно.

Малика покупает красивую бижутерию для подруги. Торжество проходит в азербайджанском ресторане. Лезгинка. Кистинцы шепчутся о Малике: «Она действительно чеченка? Наверное, мама не чеченка. Как ее отпустили?»

К Малике подходит Бека, грузин двадцати трех лет. Приехал после окончания Московского университета погостить к родственникам. Недавно устроился в адвокатскую контору. Узнал, что друг приглашен на день рождения, и напросился в компанию. В Малику влюбляется с первого взгляда. Он не знает, что в Чечне даже разговор о свадьбе чеченской девушки с человеком другой национальности недопустим.

— Привет. Меня Бека зовут. А тебя как?— улыбается он.

— Привет. Малика.

— Я не здесь живу. Только недавно приехал. — Бека производит впечатление смелого и целеустремленного человека.

— Я поняла, что ты не местный.

— К тебе боятся подойти, ты знаешь?

— Знаю, — Малика прячет улыбку и внимательно смотрит в его зеленые глаза.

— Ты очень красивая. Давай встретимся.

— Это невозможно.

— У тебя есть парень?

— Нет.

— Тогда что мешает?

— Я скоро уезжаю.

— Дай мне свой номер.

— Нет, даже и не проси.

— Я так просто не отстану от тебя! — Он перекрикивает музыку, но именно в этот момент кто-то ее выключает, и его слышат все. — Вот, возьми мой сотовый и впиши свой номер.

— Нет, я ухожу. — Малика поспешно хватает пальто и вызывает такси по мобильному.

Он достает из кармана бумажку, берет у кого-то ручку и быстро черкает свой номер.

— Я не уйду, пока ты не возьмешь.

Они стояли у заснеженной дороги. Мимо стремительно проносились машины. Снег валил густыми хлопьями. Волосы, уложенные мастером Артуром, трепал ветер. Малика напевала про себя песню Фрэнка Синатры: «Let it snow». В одной руке она держала листок с номером мобильного Беки, в другой — черный клатч. Когда подъехало такси, она повернулась к Беке, протянула ему листочек и, сказав: «Прости, я правда не хотела тебя обидеть», — решительно села в машину.

Калитка с причудливыми коваными узорами оказалась запертой. Малика выкрикивала имена всех, кто мог бы выйти открыть ей, но никто не отозвался. Обзвонила знакомых, которые могли находиться в их квартире, никто не взял трубку.

Из их квартиры на полную мощность неслась песня Джастина Тимберлэйка «Sexy Вack». Малика лепила и бросала снежки, но они не долетали до заветного окна Кэт. В конце концов она выбилась из сил и рухнула в сугроб. Глядя на небо, она пыталась найти падающую звезду. Ей вспоминалась та далекая холодная ночь, до начала военных действий, когда она ездила с родителями в пастушью кошару в Наурский район. Им с мамой пришлось сесть в кузов грузовика, так как в кабину сел папин дядя. Маме как снохе было положено уступить место. Грузовик мчался. Мама крепко обнимала ее, и когда ветви деревьев ударялись о кузов, осыпая их снегом, они громко смеялись.

Малика стала плакать.

— Вай ме-е-е. Рах деба? — поинтересовалась прохожая и подала ей руку.

— У нас калитка закрыта… А трубку никто не берет, — зашмыгала носом Малика.

— Не реви! Ты же не одна. Можешь в любой дом зайти, никто не прогонит. Это Грузия! Конечно, в такое позднее время люди по домам сидят и калитки запирают. Раньше, при Шеварднадзе, такое было бы невозможно представить. А теперь везде криминал! Манана меня зовут. Тут недалеко живу, пойдем, отогреешься, — улыбнулась пожилая женщина с редкими зубами.

Манана получала пособие для малоимущих и подрабатывала уборкой в чужих домах и огородах. Ей шестьдесят два года, но на вид можно дать все семьдесят. Она живет с дочерью в однокомнатной квартире. На самом деле у них была всего одна комната, сразу за входной дверью, разделенная на четыре части кружевными занавесками. Досталась по наследству от покойной матери. Но комната была намного больше спичечного коробка Хавы.

У маленького стола, уютно устроившись и обмотав вязаным свитером ноги, штудировала алгебру ее улыбающаяся дочь. На ней были дутая куртка, шапка и перчатки с открытыми пальцами. Она все время дула на пальцы, пытаясь их согреть. Когда они разговаривали, изо рта вырывался белый пар. Небольшая газовая плита с одной конфоркой стояла под столом.

— Здесь у нас и кухня, и ванная одновременно. Ставим тазик и моемся. А это зал.

В «зале» стояли телевизор, полка с книжками и кресло. В третьей комнате — одна кровать, на которой спали Манана с дочерью, и еще в одной комнате спала ее пожилая больная сестра. Та иногда постанывала и отхаркивалась в тазик, который задвигала под кровать. Манана взяла с подоконника апельсин и, разрезав его, заварила кофе в турке.

— Это все, чем могу тебя угостить, — улыбнулась она.

— Не нужно! Может, я пойду? — Малика лихорадочно обзванивала знакомых, но слышала лишь гудки в ответ.

— А ты кто по национальности?

— Чеченка.

— О, чеченка! У нас в Грузии Алла Дудаева живет. Ее часто по телевизору показывают. Такая добрая и мужественная женщина. Я ее очень уважаю. Хоть и не разбираюсь в политике…

Они просидели так еще час, пока не перезвонила Кэт, которая, стараясь перекричать Бритни Спирс, заорала:

— Где тебя носит? Ты собираешься домой сегодня?!

Дэйв утром, узнав эту историю, был в шоке. Малика пыталась сосредоточиться на новом рассказе.

— О чем ты пишешь? — спросил Дэйв.

— Оглянись вокруг. Все, что ты видишь, — это то, о чем я пишу. О жизни.

— Ты собираешься домой?

— Да, Дэйв, не всю же жизнь слушать твои барабаны и признания в любви.

— Вот об этом я и хотел говорить. Предлагаю выйти за меня замуж и жить в Калифорнии. Буду подавать тебе гамбургер в постель.

— Дэйв, из-за тебя я опаздываю на семинар по противодействию насилию над женщинами.

Семинар был рассчитан на несколько дней, но Малика ушла оттуда, как только увидела знакомую, Тамилу. Та еще в детстве прославилась как человек с садистскими наклонностями. В летнем лагере издевалась над маленькой сиротой. Заставляла мыть полы в ее комнате, стирать ее вещи и избивала. И даже продала золотое колечко, доставшееся девочке от покойной мамы. И вот эта Тамила с назидательным видом учила всех бороться против издевательств над женщинами.

Малике стало тошно, и она решила незаметно удалиться. У выхода столкнулась с Зарой. Три года назад та вышла замуж за кистинца и переехала в Тбилиси.

— О, Малика!

— Зара, оставайся свободной.

— Ты работаешь?

— А… Да.

— Кем работаешь? И сколько тебе платят? Ты замужем?

— На какой вопрос мне ответить?

— Тебе сложно ответить на все, чего ты испугалась? — Зара поправила платок на голове.

— Работаю… менеджером в туристическом агентстве. Не замужем. 720 лари.

— О, ваааа, серьезно? Как тебе идет эта губная помада, похорошела. Почему не заходишь ко мне? Мы же чеченцы и должны держаться вместе. Мы же мусульмане. Мы братья и сестры. А еще говорят, что ты пишешь повести. Тебе платят?

— Но я же пишу не ради денег. Ради денег я работаю, а это — для души. Зара, я спешу.

— Так и не скажешь, сколько тебе платят? Тогда зачем писать? А как тебя родители отпустили?

Малика с трудом сдерживала себя. Перед ней словно стоял человек с другой планеты.

 Был в ее жизни момент, когда она даже хотела эмигрировать в Европу и стала наводить справки у знакомых, живущих за границей. Друг троюродного брата Лечи несколько лет назад уехал в Польшу. В Украине сел на поезд, заплатил проводнику, и тот перевез его через границу. Полгода спустя к нему присоединились жена с двумя детьми. Теперь их семья жила на пособие.

Лечи не советовал Малике приезжать одной: в Европе настороженно относятся к одиночкам. Они вызывают подозрение, спокойно смотрят лишь на семейные пары. Лечи подчеркивал, что остается там только ради детей, чтобы дать им образование, а потом они вернутся.

— Тут многие только и делают что сидят в интернете, редко кто пытается заработать. Есть чеченцы, которые выучили язык и нашли работу. А эти только и следят друг за другом, кто что сделал, чтобы всем миром накинуться и осудить…

После общения с Лечи Малика приуныла. Она поняла, что всех зарубежных чеченцев связывают тоска по родине, накопленные былые обиды, радикальное отношение к действующей власти, поклонение национальной идентичности и нежелание понять другую культуру, особенно старшее поколение твердит, что чеченцы стали не те, и жизнь не та. Они покидают республику из-за того, что не видят перспективы для реализации собственного потенциала, в надежде на радужное будущее — но пассивно живут за счет пособия.

Если Малика соберется приехать, то Лечи просил привезти диски с записями чеченских свадеб и народной музыки, учебники родного языка, национальные костюмы и вайнахские украшения. Удивительно, почему они не могут музыку и книги скачать в интернете, ведь сегодня это не так трудно сделать? А если Малика собирается стать писателем, то Лечи рекомендовал писать только о депортации чечено-ингушского народа, о чеченской войне и чеченских обычаях и традициях.

— Пиши о нас только хорошее. Лишь тогда тебя полюбит весь чеченский народ, — говорил он ей по скайпу.

 Но Малика всегда считала, что писатель не обязан плыть по течению в общем русле и стараться понравиться всем.

 

Тем временем Кэт влюбляется в Агостино, а Агостино в Кэт. И они решают через несколько недель пожениться.

— Будет свадьба! — объявила всем Кэт, счастливая, в ободке из белых искусственных роз на голове и с золотистыми блестками на щеках.

Дэйв как раз коротал время за просмотром документального фильма Би-би-си «Прогулка с монстрами: жизнь до динозавров». От удивления он подпрыгнул и рассыпал свой поп-корн из бумажного стакана.

— За кого?

— За Агостино. А что?

— Сколько дней вы знаете друг друга? Может, рановато со свадьбой? — поинтересовался Дэйв, собирая с полу поп-корн.

— Мы знакомы достаточно. Тем более что у меня есть свадебное платье, которое сшила Эмили.

— Свадьба состоится в Тбилиси?

— Нет, мы отпразднуем ее в Польше, чтобы у Малики не возникло трудностей с визой.

— Малика, ты слышишь?

— А что я могу сказать? — ответила Малика, выходя из своей спальни. — Главное, чтобы Кэт была счастлива.

— Ты решила соблюдать нейтралитет. Но в политике — это самое ужасное. А в жизни — вдвойне. Нейтралитет — хуже войны!

— Что ты знаешь о войне, Дэйв? То, что показывают в документальных фильмах Би-би-си?

— Сорри… — вмешалась Кэт. — Но мы говорим сейчас о моей свадьбе! К черту войну! Скажите, вы рады или нет?

— Мы рады, просто вы мало знакомы. У него есть брат или сестра?

— Я спрошу, не проблема.

— О чем он мечтает? — не унимался Дэйв.

— Я спрошу. Все, пресс-конференция окончена! Прошу всех к столу.

Чтобы лучше узнать друг друга, Агостино и Кэт решили поехать в Венецию, на целый месяц. Раньше Кэт о Венеции предпочитала не говорить. В школьные годы она побывала там на летних каникулах и запомнила только запах сырости и помет от множества голубей повсюду.

— Малика, собирайся, мы идем в индийский ресторан «Махараджа»! Познакомлю тебя с Сэмом. Я ему сказала, что ты мусульманка. А там свинину не подают.

— Сэм? Какой еще Сэм?

Сэм — в прошлом журналист, освещавший все горячие точки, в том числе боевые действия в Чеченской республике. Теперь читает лекции по конфликтологии в разных странах мира. В журналистике разочаровался, так как пришел к выводу, что снимать плачущих, убитых горем матерей и детей, рядом с которыми лежат трупы их близких, неэтично. Некоторые фотографии Сэма даже не разрешали выставлять, поскольку они могли слишком глубоко травмировать психику. Но тогда он считал, что должен показать все как есть, чтобы мир узнал, как жестоко лицо войны. И чтобы политики не развязывали войны. Малика заметила, что мышца под правым глазом Сэма дергалась и руки, покрытые шрамами, немного дрожали.

— Убивать можно, а смотреть нельзя?! — с горечью произнесла она.

Им принесли заказ. Ароматные небольшие лепешки со всевозможными соусами. Ели руками.

Сэм блондин. Длинные густые волосы с проседью, которые постоянно падали на лоб, и он откидывал их назад, серые внимательные глаза. Белая рубашка, поверх которой надет вязаный синий жилет, и военные брюки.

На второй войне в Чечне он пробыл недолго, быстро покинул республику через грузинскую границу. Объяснял, что в той войне никакие правила не соблюдались.

— А разве на войне соблюдаются какие-то правила? — удивилась Кэт.

— Конечно. Женевская и Гаагская конвенции, которые входят в Международное гуманитарное право... Правила поведения в вооруженных конфликтах. Существуют виды оружия и боеприпасов, которые запрещены.

— А если они запрещены, почему их выпускают? Не легче ли запретить их производство? — возмутилась Малика.

— В идеале это верно, но мы-то понимаем, что не все так просто. Я много встречаю в моей среде людей, которые написали десятки книг о войне в Чечне, но сами при этом ни разу не побывали не то что на войне, а просто в Чечне.

— А вы писали книги?

— Я участвую только в научных конференциях, где нет прессы. Не хочу зарабатывать деньги за счет чьих-то слез.

Наступила неловкая пауза.

— Вот как после таких рассказов есть этот десерт? — сказала Кэт, давно хотевшая сменить тему разговора.

— О, простите, я вовсе не хотел портить вам настроение.

Сэм охотно поделился другими, невоенными наблюдениями. Например, о том, что у чеченцев все связано с деньгами. Во время свадьбы, когда невеста выходит из дома родителей, обязательно надо дать за нее выкуп. Деньги дают также родственникам жены, которые передают ее родственникам мужа. Детям, перекрывающим дорогу свадебному кортежу. Если девушка красиво танцует на свадьбе, в ее сторону бросают денежные купюры, а потом тамада собирает их и передает ей.

Во время похорон, свадеб, поминок родственники всегда помогают друг другу деньгами или продуктами. Каждую пятницу в мечетях молящиеся вносят деньги в общую казну, чтобы их потом раздали нуждающимся.

Но больше всего Сэма поразила стрельба из автоматов во время свадебной процессии и исполнения лезгинки.

— А еще помню, невесту привезли в дом мужа. Не успела она выйти из машины, как свекровь начала осыпать ее конфетами из глубокой пиалы. Сладости падали на землю, и дети их подбирали. А потом свекровь протянула одну конфету невестке, та откусила, а свекровь доела и обняла сноху. Я так понял, чтобы жизнь была сладкой. Кстати, а почему у вас в похоронных процессиях не бывает женщин?

— Потому что женщины плачут, а на мусульманских кладбищах плакать не принято, — объяснила Малика.

— Нет. — Кэт сморщила нос. — Я бы не согласилась. Как можно?

— Ну, такие обычаи у нас. Меня тоже многое в других культурах не устраивает, но это не значит, что я не уважаю чужие традиции.

— А что может тебя не устраивать в наших традициях? — удивились Кэт.

— Много чего. Давайте сменим тему.

— Кэт, ты надолго в Тбилиси? — спросил Сэм.

— Я выхожу замуж.

— Как?! Еще неделю назад ты говорила, что у тебя нет бойфренда.

— Мы с ним познакомились на следующий день после нашего с тобой чата. Ты что, не рад?

— Кэт, вы знакомы всего несколько дней!

— Но я люблю его.

Их беседу прервал звонок подруги Сэма из Америки. Она суррогатная мать и после искусственного оплодотворения ждет ребенка для одной семьи, проживающей в Европе. Подругу сейчас мучает сильный токсикоз, и она хотела бы, чтобы близкий человек был рядом. Она согласилась стать суррогатной матерью, чтобы заработать деньги на онкологическую операцию для любимой бабушки. Сэма нисколько не смущает эта ситуация, и они хотят пожениться, как только она родит.

— Вы же христиане! — воскликнула Малика.

 — А в исламе запрещен суицид, самоубийц не разрешается хоронить на общем кладбище. Но во время войны в Чечне очень многие люди кончали собой, и их семьи скрывали этот факт.

— Это не одно и то же. Война — совсем другое дело.

— Рак — тоже война, — ответил Сэм.

Кэт, Агостино и еще несколько человек курили в гостиной. Обкуренная Мередит взобралась на стол и пела песню итальянских партизан «Bella Ciao».

Малика, прикрыв трубку ладонью, шепотом разговаривала с матерью.

— Мама, привет. Что делаешь? Не скучай. Я скоро приеду. Что? Плохо слышно. Нет, я не уволилась. Приеду домой на месяц, потом вернусь. За границу? Кто тебе это сказал? Нет, это неправда. А папа дома? Почему он никогда не берет трубку? Занят? Скажи, что я люблю его. Он спрашивает обо мне? Все хорошо, я довольна квартирой. Тут не соскучишься. Мама, я не грущу. И не плачу, просто хлюпаю носом, потому что простудилась. Я уже собрала вещи. Что тебе привезти? Себя? Хорошо.

Рано утром они передают ключи хозяйке Софико, которая строго, как жандарм, обходит все комнаты.

— Если передумаете снимать квартиру, обязательно сообщите за две недели, чтобы я могла найти других постояльцев. Я буду скучать. Кай гогонеби. (Хорошие девочки.) Когда вернетесь, обязательно повезу вас в деревню. — Малика и Кэт улыбнулись, так как она не в первый раз приглашала. — Нет, на этот раз точно. Я вас в Рачу повезу и научу готовить хинкали. Малика, привези мне футболку с надписью: «Если чо — я чеченка», а ты, Кэт, привези мне сувенирную венецианскую маску. Сакартвело гаимарджос! Пошли. Нам еще несколько домов обойти надо, — скомандовала она мужу.

Сопо, как всегда с идеальным маникюром и красными губами, жарила баклажаны. Пес Джузеппе от нечего делать ловил падающие снежинки. За Маликой приехал таксист Сергей и, загрузив чемоданы, дожидался в сторонке.

— Знаешь, что каждую снежинку на землю приносят ангелы с небес? — сказала Малика, обращаясь к Кэт.

— Невероятно, столько ангелов сейчас с нами, а мы не ценим этого. В детстве я всегда боялась ходить по снегу, представляешь? — откликнулась та.

— А я, когда была маленькой, всегда спешила первой пройтись по снегу, а потом обернуться и с гордостью смотреть на свои следы.

— Вот так, когда состаримся, пройдем длинный путь, мы тоже обернемся, чтобы взглянуть на свои следы и увидеть, что мы натворили. Малика, ты была мне как сестра. Нет, не перебивай, дай мне закончить. — Синие глаза Кэт наполнились слезами. — Я не знаю, что нас ждет впереди, но будь верна внутреннему голосу. Никогда не плачь. Знай, что у тебя есть я и есть Он, — она указала пальцем в небо. — Поверь, Он любит всех нас и думает о каждом. Не забывай благодарить за все что имеешь: за еду, одежду, деньги. Даже если у тебя рубль или тетри в кармане. И еще я разговаривала с Агостино. После окончания моего и твоего контракта мы можем поехать и поработать в Италии.

Малика рассмеялась.

— Что ты смеешься, как ненормальная? Слушай, там есть школа для пожилых людей по изучению редких и исчезающих языков. Будешь преподавать чеченский… Я тоже до утра думала, чем бы себя занять в Италии, и наконецпридумала. Ни за что не догадаешься, я буду преподавать грузинский язык…

— Но ты же не знаешь грузинского языка!

— Я могу их обучить алфавиту. Или скороговоркам.

— А может, лучше разукрашивать венецианские маски?

— Я подумаю над твоим предложением. О жилье не думай, дом у Агостино трехэтажный. Достался от покойного отца. Место найдется для всех. Вечеринки будем устраивать. Вот и Мередит поедет с нами.

— А другая сторона в курсе?

— Мередит?

— Нет. Агостино, что она будет жить в твоем, то есть в его доме?

— Он любит меня.

Малика посмотрела на Агостино, который лепил снежки и бросал в Дэйва. А тот изображал, будто его подстрелили.

— Мэри будет учить итальянских бабушек вышивке крестиком и бисером. Упс, про Дэйва-то мы забыли…

— Может, его устроят работать э… как его, гондольером?

— Дэйва? Пусть сам выплывает отсюда. Должен понимать, что всю жизнь нельзя провести в путешествиях. Пора взрослеть. Всему когда-то приходит конец.

— И дружбе?

— Да, когда человек умирает, а бывает и раньше. Хатуну вспомни.

— И поэтому ты не придешь ко мне на кладбище, раз дружба заканчивается после смерти?

— Посмотрим.

Малика увидела старушек Диану и Элинэ, которые, держась за руки, осторожно возвращались из пекарни. Странно, но если следовать логике перформанса, придуманного Маликой, то они живут вот так, держась за руки, кружатся вокруг себя уже много лет.

Таксист нервно засигналил.

— Что за голливудское у вас там прощание?!

— Вай ме-е-е, — хором протянули Малика и Кэт и засмеялись.

 

Малика приехала в Чечню поздно вечером. На двух блокпостах ее долго допрашивали. Хотелось плакать, но она дала слово Кэт.

На следующий день Малика навестила могилы погибших родителей… Их нет в живых, и общение по мобильному телефону с ними — фантазия. Просто Малике хотелось, чтобы у нее была полноценная семья, как у других, чтобы дома ее ждала мама. Друзья в Грузии об этом не догадываются.

Родители Малики, Хасан и Элина, погибли во вторую войну. Их вишневая «Нива» хотела объехать длинную колонну и направилась в объезд. На обочине дороги была заложена мина.

Интересно, о чем думал тот человек, который ее закладывал? Задумывался ли он над тем, кто погибнет от нее? Или этот человек бездушно, как робот, выполнял приказ? Ведь ходят слухи, что во всем мире в армию предпочитают брать людей с низким IQ, наверное, чтобы они тупо выполняли приказы. А может, минер плакал?

Родителей собирали по кускам.

Звонки Малики маме и папе — иллюзия ее мира. Ими она успокаивается. Ей не хочется верить, что их больше нет. Родители часто навещают ее во сне. Приходят счастливые, в белых одеждах и с угощением. У чеченцев такой сон считается хорошим, плохо, когда мертвые приходят просить еду во сне. Тогда нужно сразу же трем нуждающимся семьям раздать продукты, а прежде чем отдать, рукой провести над ней и прочесть молитву, чтобы на том свете эта еда дошла до них.

Элина мечтала, что ее дочь станет акробаткой, которая ходит по канату, улыбается и ничего не боится. В мечтах дочь представлялась ей в блестящем костюме, машущей рукой публике.

А Хасан видел в ней швею — как главную героиню мексиканского сериала «Просто Мария», которая ему втайне нравилась. Во время первой войны отца Малики прозвали «Бибиси». За то, что он был в курсе всех новостей, которые слушал по своему автомобильному радиоприемнику.

У «Бибиси» была сестра, Кэйпа, страдавшая умственными отклонениями. Она жила вместе с ними до двадцати пяти лет, пока не стала нападать на людей. Ее часто забирали в психбольницу в село Закан-юрт. А потом определили туда на постоянное лечение. Она перестала узнавать брата, отца, маму, кричала, когда кто-то к ней подходил. И успокаивалась только тогда, когда ей давали гуашь, банку с водой и кисть. Тогда она уютно устраивалась перед окном и рисовала ветки сосен с елочными игрушками и снежинками, напевая полушепотом колыбельную. Над своей кроватью в больнице она огромным гвоздем прибила куколку, сделанную ее мамой. Куклу в свадебном белом платье…

В психбольнице Закан-юрта находились тогда и вполне здоровые люди, но из-за громадных долгов, с которыми они не рассчитались бы и за всю жизнь, приходилось прятаться. Психбольница напоминала спасательный круг, наверное, как съемная квартира Кэт и Малики. И ничего, что рядом в палате были сумасшедшие люди. Главное — теперь, после череды бессонных ночей по неизвестным дворам и сараям, им спится спокойнее. И пусть родственники стирают с ворот надписи: «Верни долг!»

 Психбольницу во время первой войны покинули врачи и доктора. Больные стали сами спасаться кто куда. Многие умерли или пропали без вести. Где сейчас Кэйпа, не знает никто. Но когда Хасан и Элина в поисках ее поехали в психбольницу, то узнали на осколках стекла ее рисунки.

После смерти родителей Малику определили на воспитание к Анжеле, двоюродной тете папы. Тридцатипятилетняя Анжела, два раза побывавшая замужем и собиравшаяся выйти в третий раз, никак не предполагала, что на нее ляжет такая ответственность. Поэтому, когда узнала, что девушке предложили работу в Грузии, охотно дала согласие.

Анжела без ума от комплиментов, украшений, платков со стразами, одежды тигровых расцветок, от омолаживающих масок, кремов и различных обертываний для коррекции фигуры. А если вместо ожидаемого естественно-каштанового цвета волос в салоне красоты получается рыжий или с красноватым оттенком, она приходит в ярость.

Анжела втайне опасается остаться без детей, без мужа и доживать свой век одна.

В двухкомнатной квартире Анжелы так тепло, что можно ходить в одной футболке и без носков. Сначала очень трудно к этому привыкнуть. Ведь в Грузии так тепло в квартирах не бывает. Малика привезла ей бижутерию и пиджаки.

— Вот в этом пиджаке и с этими сережками пойду завтра на работу. А в красном пиджаке с красным ожерельем — послезавтра, — решала трудные ребусы Анжела, всматриваясь в силиконовые губы, татуированные алой подводкой. Брови тоже обрисованы коричневым татуажем, как у царицы Нефертити.

— Ты знаешь, что людей с татуажем не хоронят по мусульманским обычаям? Даже брови нельзя выщипывать и волосы отрезать. Представляешь?

— А ботоксом накачивать губы можно?

— Женщина обязана быть красивой для мужчины, есть такая сунна, мне кажется. Я считаю, что можно подровнять нос и накачать губы.

Тетя осталась довольна подарками и еще долго крутилась перед высоким зеркалом. Пока от усталости не свалилась в постель и не уснула. Ее айфон до утра вибрировал от звонков ухажеров, и чехол, усыпанный стразами, поблескивал в свете, падавшем от уличных фонарей.

В ее обязанности на работе входит сидеть в приемной рядом с кабинетом начальника и приносить кофе, чай и конфеты для него и его гостей. А еще она отправляет факсы и обзванивает необходимых людей. Ей бывает очень скучно, поэтому она торчит в «Одноклассниках», где ей часто набиваются в друзья бутики, косметические салоны и рекламные газеты.

Говоря о политических предпочтениях, следует заметить, что Анжелу абсолютно не волнует, кто находится у власти, лишь бы ей вовремя платили ее секретарскую зарплату, ибо она не может прожить и неделю без посещения салона красоты.

Анжела интересовалась женихами племянницы и тем, имеются ли в Грузии богатые кавалеры, а также — что там дарят на свиданиях. Поначалу Малика смеялась, но потом ее охватило тревожное недоумение: неужели тетю на самом деле ничего больше не интересует? Хотя, с другой стороны, будь Анжела такой же строгой опекуншей, как другие, она никогда бы не отпустила Малику в Грузию.

Кэт прислала по эсэмэс фотографию: они с Агостино, довольные, на фоне гондол. Подпись гласила: «Италия ждет тебя».

Спустя неделю Малика побывала на встрече одноклассников в Грозном. Место проведения — ресторан «Японский дворик». В приглушенном томном свете они фотографировались, строя рожки друг другу. Кто-то скромно сидел на диване, а кто-то не зевал и уже выпрашивал номера телефонов у красивых девушек за соседними столиками.

Некоторые опаздывали на встречу. В частности Зара, которая устроилась на работу в аппарат правительства. Зарауже в школе отличалась хитростью, всегда знала, где нужно улыбаться, а где оставаться серьезной. Никто не сомневался в осуществлении ее амбициозных планов. Любила доносить учителям, за что привечалась ими и во время мероприятий в актовом зале всегда сидела в первых рядах. Зара названивала каждые десять минут.

— Еще не собрались? А кто уже пришел? Я немного задерживаюсь — дела, но постараюсь прийти.

Зара часто меняла мобильные номера, так как, узнав, что она работает в правительстве, ей названивали незнакомые люди с просьбой решить их проблемы: срочно вывезти сына на лечение в Америку, занести в Красную книгу редкие травы, растущие в горных районах Чечни, проложить в какое-то село долгожданную дорогу…

Слушая их, Зара обычно просматривала модные журналы, выбирая, скажем, платье от Dolce Gabbana.

Точно известно, что не придут Муслим, Абу, Пэпа и Супьян.

Пэпа умер в девятнадцать лет. Он был отличником в школе, носил очень сильные очки, поехал учиться в Москву, сдал вступительные экзамены на пятерки, но через год вернулся домой с какой-то непонятной болезнью. Он не выходил из дома, лежал на кровати исхудавший, обессиленный, с потускневшим взглядом и ничего не ел, только пил воду. Однажды он попросил мать открыть окно, так как ненавидел запах медикаментов. Почему-то именно в этот день соседи решили сжечь старые автомобильные шины. Из-за густого черного дыма, валившего с их двора, мать Пэпы не увидела смерть сына. Когда дым рассеялся, мальчик уже был холодным.

Мать собрала книги Пэпы и сожгла их перед домом, полив керосином. Она, как и ее односельчане, имела привычку быстро прощаться с прошлым. Село озарилось красным огнем. А на следующий день пошел «снег» — это кружился в воздухе пепел от сгоревших книг. Как бы обрадовался Пэпа, он всегда мечтал увидеть снег летом.

Муслима, тогда еще десятиклассника, ночью похитили люди в военной форме. Он дружил с ваххабитами, играл в компьютерные игры, слушал «Queen», и ему была совершенно безразлична нетрадиционная ориентация Фредди Меркури.

Его мама в ночной рубашке выбежала во двор и на коленях умоляла отпустить Муслима. Ей посоветовали зайти в дом, чтобы не простудиться. Их не волновало, что это ее сын, что ей не нужна жизнь без него и плевать ей на простуду. Родители Муслима делали запросы в суд, прокуратуру, в администрацию района… В восьмом классе Муслим победил в школьном конкурсе на «лучший скворечник», и в безумии отчаяния его мама показывала эту грамоту в прокуратуре, но до сих пор неизвестно, где он находится. И жив ли?

А Абу умер от шальной пули… Он ехал в свадебном кортеже друга. Из окон автомобилей мужчины выставили автоматы, пистолеты и палили в небо. У одного из стрелявших затекла рука, и ствол чуть опустился. Именно в этот момент Абу высунулся из окна — хотел сосчитать количество машин в колонне, чтобы похвастаться на следующий день перед друзьями. Но счет был прерван случайной пулей.

Супьян? В народе его дразнили — «с утра пьян». Испытывая судьбу, он лазал по заброшенным домам и развалинам даже после того, как подорвался на мине и лишился руки. Скончался он в лесу, когда ходил с тетей собирать черемшу в запретной местности, где часто проводились операции по поимке боевиков. На этот раз он наступил на мину последний раз. Его тете вместо черемши пришлось собирать его останки.

Малике тяжело листать альбом с фотографиями. Везде — лица четырех покойных мальчиков.

— А Седа не придет?

— Нет. Вышла замуж. Двое детей. Муж ревнивый. Она не выходит из дому.

Седа в юности собирала редкие волосы под кепку, ходила в шортах, закатав рукава рубашки, разгружала с кузова трактора овес и ячмень большими ведрами. Как-то младшего двоюродного брата Седы избили старшеклассники. Она подкараулила их на следующий день. Отобрала школьные рюкзаки и закинула на прицеп, груженный навозом. Побила обоих, привела к двоюродному брату и заставила извиниться. И только по вечерам, на чеченских танцах, она превращалась в грациозную лебедь. Красила губы вишневой помадой и надевала платье, подчеркивавшее фигуру.

За ней ухаживал парень, занимавшийся бизнесом и ездивший на собственном джипе. Седу никто не спрашивал, все решили родственники, сыграли свадьбу. Теперь она сидит дома, смотрит за двумя детьми и ждет третьего.

Седа после замужества, по мнению родственников мужа, сошла с ума: целовала цветы и деревья, разговаривала с ними. Мулла долго читал молитвы на арабском языке, потом вынес вердикт: джинны коснулись ее рук. Теперь муж Седы каждую неделю приносил для нее из мечети две канистры воды, напитанной молитвами.

— А что с Айной?

— Неудачно вышла замуж, вернулась домой. Братья, охраняя ее честь, контролируют все ее выходы в свет.

Айна была тихой, закомплексованной и самой молчаливой девочкой в классе. И поэтому, когда в девятом классе она вышла замуж, новость всех ошеломила. После замужества она благодаря родственным связям работала акушеркой в родильном доме. Очень доходный заработок по местным меркам. Если акушерка сообщает родственникам мужа о рождении мальчика, ей дают до пяти тысяч рублей. Если рождается девочка, — до трех. Скольких новорожденных Айнедовелось купать и пеленать! Она мечтала в один прекрасный день искупать и своего. Весть о бесплодии повергла ее в депрессию. Муж за очередной чашкой чая с молоком озвучил решение: «Разводимся!»

Айна сменила работу и теперь целыми днями прокручивает фарш на рынке. Бизнес доходный. Рынок посещает и бывший муж, который, завидев ее, опускает глаза и идет покупать фарш у других продавцов.

Не придет и Таиса... В детстве она посмотрела фильм о супер-героях, которые умеют летать. Ей тоже захотелось полететь… со второго этажа. Она осталась жива, но стала калекой на всю жизнь. Сначала ее в инвалидной коляске привозила в школу мама. Но чем старше становилась Таиса, тем больше стыдилась своего положения. Теперь она целыми днями сидела одна в комнате и наблюдала за разноцветными рыбками в трех аквариумах. Сиделки у Таисы все время менялись, так как она часто закатывала истерики и била кулаками по потерявшим чувствительность ногам.

Стены ее комнаты вместо обоев обклеены рентгеновскими снимками и результатами МРТ. Она считает, что нужно смотреть действительности в глаза.

Малика заметила, как неохотно официантки обслуживают их стол и, наоборот, суетятся вокруг мужчин в выутюженных костюмах и при галстуках.

— Это сотрудники аппарата правительства, поэтому и обслуживают их в первую очередь, — пояснили Малике.

Подошла Оксана. Она чеченка, но первой любовью ее отца была русская женщина с этим именем, в честь нее Оксану и назвали. Оксана, как и Малика, не замужем. Поэтому не обошлось без шуток в их адрес.

— Вы, девочки, поторопитесь, после двадцати вы уже никому не нужны.

— Мои года — мое богатство, — пропела Оксана.

— Не переживай, нашему бывшему учителю физкультуры тридцать восемь, а он еще не женат. Так что у тебя есть шанс, Малика.

Но Малика переживала не по этому поводу, а из-за того, что бывшим одноклассникам не о чем было говорить.

Несколько лет назад Оксанина мама подарила ей и Малике небольшой отрез ткани, чтобы они пошли к швее и заказали себе две мини-юбки с запахом (ударение на втором слоге). Довольная швея сняла мерки, но через неделю неожиданно надела хиджаб и отказалась шить.

— Мини-юбки носить грех. Если я их вам сошью, на том свете с меня спросят, — поучала швея. — Я сделала две наволочки для себя, теперь эта материя принесет больше пользы, иншааллах, и ваш грех можно считать прощенным.

Идрис, одноклассник Малики, студент медицинского факультета, кичился тем, как он за деньги родителей «сдает» каждую сессию. Он показал двумя пальцами небольшое расстояние и пояснил, что за три года учебы даже вот столько не прочел. И все одобрительно засмеялись. Интересно, кто попадет на его операционный стол?

— А вы знаете… что тут продолжают исчезать люди?

— Малика, успокойся. Начиталась газетных уток. Не порть нам настроение, — вспылил Идрис.

— Представь, что твои близкие исчезнут.

— Если исчезнут, то как-нибудь решим этот вопрос. Не беспокойся. А если случилось, значит Аллах так захотел. Улыбайся — это сунна. Мне папа часто говорит: «Улыбайся — люди любят идиотов», — засмеялся Идрис.

Они сфотографировались на мобильные телефоны и пообещали собраться еще раз. Но Малика решила, что для нее это последняя встреча.

К их счету добавили десять процентов за обслуживание. И не вернули сорок восемь рублей сдачи. «А-а-а, мелочь. Пусть оставят себе», — отмахнулся Идрис.

Кто уехал на джипе, кто на такси, кто на автобусе или маршрутке, а кто и ушел пешком.

Малика прокручивала в памяти видео, которое показал на мобильном телефоне Идрис: после развала Чечено-Ингушетии идут митинги оппозиции, и каждая группа людей предъявляет свои требования. Доходило до абсурда. Представители села Шалажи Урус-Мартановского района провозгласили создание независимой республики. Их предводитель готов был возглавить ее, опираясь на бойцов своего отряда.

— Мы, граждане России и Шалажинского суверенного государства, в скором времени станем жить как братья. Все у нас будет справедливо и прекрасно на зависть другим народам мира. Я убежден, что российское государство будет сильнее Америки и всех остальных государств. Ура!

— Ура! — подтвердила толпа.

Спустя годы он даже написал брошюру «Государство Шалажи, или Как я стал первым президентом». Малика поинтересовалась у Идриса, что стало с ним сейчас. Оказалось, этот человек пытается судиться с самим Джеймсом Кэмероном, уверяя, что тот украл его сценарий с сайта Проза.ру и снял по нему свой фильм «Аватар».

Смеркалось. Малика зашла в местную библиотеку. В читальном зале кроме сотрудников никого нет. Может, из-за позднего времени. Малика никогда не знает заранее, какую книгу попросит. Это как игра. Сейчас она выпаливает два имени:

— Фредерик Бегбедер и Вуди Аллен.

 Библиотекарши удивленно переглянулась.

— Как вы сказали? Федирик Биг…Биг?

Малике не захотелось повторять, она медленно развернулась и пошла к выходу.

И вдруг ее окликнули. К ней приближался незнакомый пожилой мужчина в строгом костюме, теребивший между пальцами дужки очков и сверливший Малику взглядом. Седой незнакомец заговорил медленно, тихо, но настойчиво.

— Что за авторов ты назвала? Иностранные? А кого-нибудь из чеченских знаешь? Послушай меня. Нохчи — самая великая, древняя и лучшая нация. Запомни! Читай Арсанукаева, Айдамирова, Бадуева…

— Простите, мне надо идти, и я вас не знаю.

— О детях Ноя слышала? Так вот. Его звали на самом деле Нох, а не Ной. Оттуда и пошло слово — нохчо, то есть чеченец. В первую очередь ты чеченская девушка и должна думать о потомстве, а не о карьере. Об очаге, муже и семье. Единственная женщина в политике, которую я уважаю, это Маргарет Тэтчер. Почему, знаешь? Потому что она умела готовить и была прекрасной домохозяйкой и матерью. — Пожилой человек тыкал указательным пальцем в пространство, как будто выступал на сцене.

Малика сделала попытку уйти, но незнакомец не отставал.

— Что ты делаешь? Хочешь нам Запад навязать? Не получится, так и передай тем, кто тебя сюда послал.

— Никто меня не посылал! Почему я не могу читать литературу разных народов?

— Европа и Америка нам не нужны. У нас все свое. Будем отталкиваться от своих корней и собственной высоконравственной культуры. Наша нация самая древняя, с самой высокой культурой, поэтому нас и истребляют. — Незнакомец наступал на Малику, и ей ничего не оставалось, кроме как медленно пятиться в проходе между стеллажами. Видно, у него давно не было благодарных слушателей, и он решил отыграться на ней. Малика могла оставить его и выбежать, но мешало воспитание: не могла она так обойтись со старым человеком.

— Эти бесконечные споры по поводу того, кто древнее, ни к чему не приведут! — попыталась она возразить.

— Вот видишь, ты разговариваешь как настоящий Запад. Иблисы и шайтаны сейчас твои друзья. Их дома престарелых — разве это культура?

— А вы были на Западе? В каких странах вы жили?

— Я не был, но знаю. И ты не должна мне перечить, я намного старше тебя, и ты обязана слушать все, что я говорю! Чтить законы предков!

— Что вы хотите от меня? — взмолилась Малика. — Разве вы не читали, как трагично заканчивались из-за этих законов судьбы людей в произведениях Саида Бадуева? Как они погибали?

 — Зато достойно погибали. Достойно! И время тут ни при чем. — Он внимательно посмотрел на нее и, как будто выйдя из образа, спокойно добавил: — Прочитай «Загадку и причину гибели Хазарского каганата», может, поймешь, что я хотел тебе сказать.

С облегчением Малика выскочила на свежий воздух, присела на лавочку перевести дух и вспомнила выписанные когда-то слова Шопенгауэра. Достала блокнот и сверилась с записью: «Самая дешевая гордость — это гордость национальная. Она обнаруживает в субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться, ведь иначе он не стал бы обращаться к тому, что разделяется кроме него еще многими миллионами людей. Но убогий человек, не имеющий ничего, чем бы он мог гордиться, хватается за единственное и гордится нацией, к которой он принадлежит, он готов с чувством умиления защищать все ее недостатки и глупости».

На следующий день Малика решила пойти на почту и отправить иностранным друзьям открытки. Пока она бегло надписывала конверты и засовывала в них аляповатые новогодние открытки, ее окликнула незнакомая девушка в зеленом хиджабе, поверх которого блестели стразы на атласной белой чухте11.

— Бехк ма биллахь (прости), я отсылаю бандероль в Париж… но не могу указать свои данные. — Она замялась. — Не можешь ли ты дать свои координаты?

— Да, конечно, — ответила Малика и тут же пожалела. Но согласие было дано, и она выпалила фамилию и имя наугад. — Хусинат Сапарбаева. — Адрес она назвала покойной бабушки, однако номер телефона пришлось дать свой, так как незнакомка оказалась напористой — захотела услышать гудок, чтобы проверить. Домой Малика шла расстроенная и злилась на себя за то, что не смогла отказать незнакомой девушке. Откуда ей знать, что в той бандероли?

Уже через неделю ей названивала из Франции чеченская семья.

— Бонжуууур, Хусинат. Твой номер нам указала племянница, которая живет в Грозном. Если посылка до нас не дойдет, она вернется обратно. Пожалуйста, подойди тогда с паспортом на почту и забери ее.

Паспорт? Как же она сразу не додумалась? Может, поменять номер мобильного? Или, если позвонят, сказать, что она Малика Исрапилова и ей некогда разговаривать, так как она идет забирать троих детей из детского сада?

Хотя зачем придумывать, все равно через несколько недель она снова уедет в Грузию. А если придет по почте план от религиозных экстремистов? Например, по захвату Шатойской или Чеберлоевской администрации?

В личных сообщениях с того французского номера поступали фотографии и тексты с призывом носить хиджабы, с рассуждениями о Судном дне, об умирающих в лесах моджахедах и о том, что все неверные, гомосексуалисты, а также слушающие музыку будут гореть в аду.

Призывы Малики: «Пожалуйста, больше не пишите мне» результата не возымели. Прошло еще две недели, и Малику вызвали на главпочтамт. В закрытом помещении ее ждали сотрудники правоохранительных органов.

— Добрый день, Хусимат Сапарбаева. Присаживайтесь. Перейдем к делу. Что это такое? — Человек в форме показал ей коробку, в которой лежали ичкерийские флаги и книга Джохара Дудаева «Тернистый путь к свободе».

— Это не моя посылка. И меня зовут Малика, вот мой паспорт. — Они внимательно изучили документ. — Одна девушка на почте посылала бандероль и попросила у меня разрешения указать мои данные в обратном адресе, так как свои она дать не могла. Я просто хотела ей помочь, и отказаться было неудобно. Но я назвала не настоящие имя и адрес.

С Маликой проговорили целый час и отпустили. Растерянная, она зашла в кафе и заказала чашку кофе.

— И все?! — возмутилась официантка. Малика только кивнула.

 Кружка дрожала в руке у Малики, но она старалась убедить себя, что это из-за холода. Ее тревожные мысли прервал новый собеседник. Длинная борода, тюбетейка, дутая черная куртка. Малика не была готова к новым знакомствам, поэтому демонстративно достала журнал со сканвордами.

— Меня Сулиман зовут.

— Здесь занято, — ответила Малика.

— Нормально отвечай. Слышишь, э? Кроссворды тебе не помогут, когда попадешь на тот свет и будешь гореть в аду. Платок надень. Брат куда смотрит, отец куда смотрит?

— У меня нет ни отца, ни брата, и это мое личное дело.

— Ты что, э? Какое личное? Лиричное… Телевизор надо смотреть. Мы, чеченцы, обязаны присматривать друг за другом. Особенно за чеченками. Две войны ничему не научили наш народ. Память потеряли. Триста тысяч погибших чеченцев, вслушайся в цифры! Война в Сирии. Это ли не преступление против ислама? Асад убивает правоверных, он поборник сатаны. — Незнакомец производил впечатление зомби, запрограммированного на религиозную пропаганду.

— Я пришла выпить кофе и побыть одна.

— Да не перебивай ты. Политика США направлена против ислама. Масонский заговор.

— Так кто виноват — масоны или США?

— Тц… Тц… Тц… — сокрушенно поцокал он языком. — В тебе сидит шайтан. Обратись к мулле. Ничего, скоро Даджаль12 спустится, недолго осталось. Уже в космосе, говорят, слышали непонятные звуки. Ты вообще ничего не знаешь. Принцессу Диану убили, потому что она хотела стать мусульманкой. Очистись, пока не поздно, очистись!

Малика закрыла журнал, кофе остыл. Не то что его пить, но и жить расхотелось!

Незнакомец неожиданно разрумянился: в кафе вошли несколько девушек в обтягивающих тигровых юбках и с распущенными длинными волосами.

— О, какие девушки! Серьезно, краше чеченских девушек не сыскать на белом свете…

Малика вышла из кафе и побрела в сторону рынка «Беркат». Здесь торгуют в закрытых помещениях, с кондиционерами. Но Малика больше любит наблюдать за торговлей на открытом воздухе. Вот женщина в дутой куртке, укутанная шерстяным пуховым платком, продает свежую рыбу. Спрос на рыбу большой. Сейчас не каждый купит баранину или говядину, не зная, скорее, не кто зарезал, а какие молитвы при этом произносились. Нельзя быть уверенным, что мясо халяль. А рыбу, считается, можно есть даже не халяльную.

Рядом девушка зажигает спичку, плавно водит ею поверх своего товара и шепчет молитву. Тонкий белый дым змейкой вьется за спичкой. Таким образом она убирает сглаз со своего товара.

Чуть правее — лавка с галошами и резиновыми сапогами, их охотно берут жители сел.

— Вчера четыре пары продала галош и одну пару резиновых сапог. Сейчас сезон, поэтому так хорошо продаются, — делится женщина, которая оказалась дипломированным учителем математики. Рядом ее маленькая дочка старается согреться возле горящей газовой конфорки.

Чуть правее, за ларьком нижнего белья, продает шаурму молодой парень. Это тоже новое веяние, ведь у чеченцев не принято мужчинам вот так в ларьках готовить еду. Малика знает его. Раньше он был певцом, но из-за отсутствия спонсорской поддержки пришлось уйти со сцены. Он женат, у него уже трое детей. Чтобы прокормить семью, он расстался с мечтой вокалиста.

Грустная тетя Таня, пожилая ссутулившаяся женщина, продает черемшу. Когда-то давно, в советские годы, она работала стюардессой на международных авиалиниях. Во время первой военной кампании ей с соседями пришлось тринадцать дней прожить в подвале, питаясь одними сухарями и водой. Однажды они узнали, что в Грозный прибыла делегация из Москвы. Наспех натянули на палку белую простыню и направились к президентскому дворцу, прямо через взрывы и пролетающие пули. Охранники провели их в подвальное помещение. Таня увидела делегацию из Москвы, сидящую за накрытым столом с представителями чеченского правительства.

— Мы хотим знать, какая помощь будет нам оказана, чтобы выехать отсюда? И долго ли будут продолжаться военные действия? — спросила тетя Таня.

Их заверили, что в скором времени все закончится и выезжать никуда им не придется. Непрошеным гостям ничего не оставалось, кроме как покинуть помещение. Таня до сих пор не может простить, что им даже не предложили поесть.

Если посмотреть сверху на эту часть рынка, видны разные навесы: из шифера, из брезента, из клеенки, из ткани, из досок. Под ними продавцы с разными судьбами и с разными налоговыми крышами. Но никто не задумывается над тем, какая у них там жизнь.

Почти на каждом углу — женщины с весами. Почему люди так любят взвешиваться на рынке? Вот женщина встает на весы. Девяносто семь килограммов.

— Ну, еще чуть-чуть, Тамара, — подкалывает она сама себя. — До ста осталось совсем немного. Постарайся, ты сможешь. Я в тебя верю.

Дед с длинной бородой продает брошюры со священными сурами и плакаты с расписанием намазов. Делает он это весело, с азартом расхваливая свой товар и себя заодно.

 Время намаза. С нескольких минаретов доносится азан — призыв к молитве. Несколько лет назад звучал только один азан, сейчас перекликаются десятки. Некоторые мужчины и женщины оставляют свои ларьки, достают кто коврики, кто развернутый ящик из картона или идут в маленькую мечеть посреди рынка.

Малика решила поиграть в игру Кэт. Пошла на остановку и села в первый попавшийся автобус. Внутри расклеены плакаты, разделенные на две части. На одной — женщина в платке на фоне зеленой листвы, на другой — девушка с распущенными волосами на фоне огня. И подпись: «Девушка, задумайся, где лучше».

 Вместо музыки из динамиков льется проповедь религиозного деятеля.

Двое парней в мусульманской одежде повторяют суры на арабском языке, уткнувшись в учебники. Какой-то старик перебирает четки и рассказывает, что недавно вернулся из Мекки. Все дружно порадовались за него, поздравили и заплатили за его билет.

 На правой руке водителя — черная шерстяная перчатка. Сейчас многие водители надевают такие, чтобы случайно не коснуться голой рукой, когда девушка будет передавать деньги за проезд. Еще двое молодых парней жали кнопки на своих электронных четках, которые носят на указательном пальце.

Только сейчас Малика заметила, что она единственная девушка без платка, поэтому, наверное, все так на нее косились. Она занервничала, из ее рук выпала иллюстрированная энциклопедия «Древний Египет». Она поспешила поднять книгу, но ее опередила незнакомая женщина лет шестидесяти.

— Пойдем, там сзади места свободны. Лайла меня зовут. Такие книжки читаешь. На историческом учишься?

— Нет, просто интересуюсь.

— Ну, ты второй незомбированный человек, которого я встречаю в последнее время. А первый — учитель истории на пенсии. Приезжал за сладостями для диабетиков в нашу аптеку. Мы с ним вот так же в автобусе обсуждали роль чеченской женщины в произведениях современных писателей. Так к нам еще одна женщина подсела: давно, говорит, не слушала таких умных бесед. А раньше как было? Все в Чеховскую государственную библиотеку ходили. Люди были начитанными…

— Но тогда еще не было интернета, мобильных телефонов.

— Это тоже верно. Но я считаю, что мы, пройдя через две войны, должны быть терпимее. Мне не по душе национализм. Раньше в Грозном было столько национальностей, а как дружно жили! И наши родители учили нас, что главное не национальность, а поступки человека… В девяносто девятом году нам на сутки открыли «коридор». Мне нужно было вывезти больного отца. С трудом договорилась с водителем маршрутки. Не передать, что творилось на Терском хребте! Люди шли пешком, ехали на машинах. И надо ж такому случиться: наша маршрутка сломалась, а дело уже к вечеру. Подхожу к федералам, умоляю помочь сдвинуть маршрутку или перетащить отца в их автомобиль. Военные в ответ: «Не имеем права. У нас приказ». А один из молодых солдат сказал своим: «Доложите старшему, что я нарушил приказ» — и помог. Она разрыдалась.

— Все хорошо, Лайла. Война закончилась. У нас мир…

— Знаю… Мир. Отец скончался через несколько дней. Но благодаря этому солдатику я смогла похоронить его по мусульманскому обычаю. Вспоминаю своего помощника-солдата. Как его наказали? Жив ли он?

— На Автобазе кто-нибудь выходит? — поинтересовался шофер.

Лайла сошла, а Малика продолжила путь в автобусе под звуки зикра. Случайно глянув в окно, она увидела знакомую остановку и тоже вышла. Это был поселок Катаяма в пригороде Грозного, где жил дядя Али.

Она издали узнала его дом: большие ворота, высокий кирпичной забор, закрывающий дом почти до крыши. В Чечне многие строят такие заборы — от чужих взглядов. Большой навес между двумя домами. Навес нужен для предстоящих свадеб и похорон, да и все теплое время года чеченцы проводят там. Это и своего рода летняя кухня, и столовая, и приемная для гостей. За навесом — русская баня и огород, засаженный кукурузой и картошкой. Чуть дальше — коровник и хлев. Куры гуляют по огороду. Вдоль сарая — дрова, заготовленные на случай, если отключат газ.

На веревке сушатся куски марли, с помощью которых цедят молоко. Доносится звук сепаратора из сарая. Это жена Али отделяет сметану. Над входной дверью — старинная подкова. Говорят, приносят удачу. Неподалеку — низкая табуретка, рядом тазик и кувшин, видимо, кто-то совершил омовение.

Из сарая выходит полноватая женщина, держится за поясницу и, тяжело отдышавшись, здоровается с Маликой:

— Приходи свободной, лягушка-путешественница. Хорошо, что платок надела. Сама догадалась? Что ты обижаешься? Я старшая и могу сказать что хочу, наставить на путь праведный. Ну, как там Анжела, еще не нашла жениха?

В кухне шумно. За столом все аппетитно уплетают жижиг-галнаш: макают галушки с вареным мясом в чесночный соус, сделанный из картофельного пюре, жареного лука и моркови, и запивают мясным бульоном. Малика здоровается со всеми. Ее засыпают вопросами

— Как Грузия? Зарплаты хватает? Еда? Есть где жить? Я против твоих поездок туда, но ты же не слушаешься никого. Если что случится, вина на мне будет, а не на Анжеле. Вот выйдешь замуж, пусть твой муж все решает. Иди, поешь. Как там семья Хасановых?

— Я их редко вижу. Они в Панкисском ущелье живут.

— Это Грузия?

— Да, но в пяти часах от Тбилиси.

— Случайно, не те Хасановы, чей сын в охране Масхадова работал? — оживляется дядя.

— Да, поэтому им лучше там оставаться. Хоть тяжело, еле сводят концы с концами.

— Детей сколько?

— Четверо сыновей.

— Чтобы долго жили, — улыбнулся дядя Али. — Жаль, что нет хотя бы одной девочки.

— Если там тяжело, почему в Европу не переберутся?

— В Грузии горы. И как ни крути, это Кавказ. А Европа… — Дядя Али сморщился, как будто закусил лимоном.

— Да, говорят, они там на какое-то пособие живут.

— Пусть живут. Как состарятся, наверное, приедут сюда. А пока время мутное. Малика, достань из шифоньера коробку. Да, эту. Вот, недавно сосед совершил хадж в Медину. Посмотри, какие красивые четки привез мне. И носовой платок. Сын у него работает в министерстве, как-то получилось поехать.

Малика поспешила сесть за стол. А разговор дяди Али и усатого соседа продолжился. Сегодня похоронили одного человека рядом с могилой покойной матери дяди Али. А его больной отец хотел, чтобы эта земля сохранилась для него.

— Самое обидное, что там был наш родственник Закир. Дебил! Наверное, рот разинул и стоял, — возмущался Али.

Малика не могла понять сути спора. С одной стороны, жалко дедушку, который мечтал быть похороненным рядом с женой. Но с другой — какая разница? Это же наша общая земля, которую дал нам Аллах. И не сами ли старики говорят, что мы встретимся в загробном мире, где бы ни были похоронены?

Родственники отняли у Малики дом, поселив с тетей Анжелой. Нет, сначала отобрали пол-огорода, а потом, наверное, подумали, что не стоит мелочиться, и отобрали дом. И ничего. Родителей она любила, но их уже нет…

Вечером Малика ехала в маршрутке домой. Из одного пакета пахло сметаной, творогом, айраном и молоком. Из другого — старинным сундуком: Малике подарили несколько отрезов шелка, шифона, фланели, велюра и вельвета. Ткани остались от покойной бабушки. Она собирала их на приданое будущей дочке, но та так и не родилась. Поэтому бабушка завещала отдавать по несколько отрезов ткани в год внучке.

Малика тоже могла не появиться на свет. Несколько лет ее мама страдала бесплодием, пока не посоветовали ей попросить ребенка у Хеды, матери Кунта-Хаджи Кишиева, святого праведника. Паломничество в Введенский район далось тяжело. Палило солнце, но мама не собиралась сдаваться. Это сегодня «Хедина гробница» восстановлена и отделана богатым строительным материалом. А тогда это была обыкновенная комната, в центре которой возвышалась гробница, покрытая зеленым бархатом. Мама Малики сделала три круга и вспомнила, что не выучила специальную молитву, но не растерялась:

— Хеда, очень хочу, чтобы у меня родилась дочь. Без детей нет семьи. Обещаю прийти и отблагодарить тебя.

И Аллах послал им дочь, которую назвали Маликой. Хотя все советовали назвать Хедой, но так звали мать мужа, а жена не имеет права называть детей по имени родственников мужа.

 

На следующий день Малика поспешила на тренинг по правам человека, куда ее пригласила Оксана. Собрались местные девушки и женщины. Руководили процессом иностранные правозащитницы в платках. Они передавали друг другу искусственный цветок и представлялись.

— Внимание: задание. Жил-был король. Ему понадобилось срочно покинуть по важным делам королевство. Будучи ревнивцем, он издал указ, запрещающий всем выходить за стены королевства в позднее время. Первой ослушалась королева и поспешила к тайному другу. А когда вернулась, стражники ее не пустили, так как не могли нарушить приказ короля. Королева обратилась к лодочнику, знавшему тайный ход. «Заплати одну золотую монету», — сказал лодочник. Королева сказала, что готова заплатить десять, когда вернется в королевство. Лодочник не поверил, что она королева, и отказался. Тогда королева попросила золотую монету взаймы у подруги, но и та отказалась, опасаясь гнева короля. Отчаявшаяся королева решила проскочить через ворота, когда стражники отвлекутся. Но они замахнулись копьями, не разглядев, и убили королеву… Внимание, вопрос: «Кто виновен в смерти королевы?»

Разделили всех на пять групп и раздали листочки, где каждый должен был составить иерархию виновности героев.

— Что тут думать?! — поправляя вязаные серые гольфы, воскликнула полноватая женщина. — Королева виновата!

— Конечно, королева! Не ослушайся она короля, была бы жива! — подхватила другая.

— И что за тайный друг? Она замужняя женщина! — подметила третья. — Пусть теперь в аду горит!

Из разных групп хором прозвучало: «Королева виновата». Иностранные правозащитницы зафиксировали результат на доске маркером.

— Вы знаете, — смущенно начала одна из них, — удивительно, что кавказские женщины склонны обвинять именно женщину. Ведь вы должны ратовать за права женщины. В Европе обвинили бы короля за то, что издал такой дурацкийзакон. Но если подойти с юридической точки зрения, то ответ на вопрос: «Кто виновен в смерти?», конечно же, — «стражники». Они нанесли смертельный удар.

Все заулыбались.

— Простите, в одной швейцарской газете я прочла, что чеченские адаты почитаются в республике выше конституции. Правильно я понимаю, что, если женщина забеременеет до свадьбы, ее убьют?

— Это невозможно! Хочу сказать, что она никогда не будет беременной до свадьбы, — возмутилась чеченская правозащитница.

— Но если такое все же случится?

— Ее просто… — Чеченка не могла подобрать нужного слова. — Убьют.

Наступила тишина.

— Но ты же правозащитница! Ты обязана защищать права женщин и вообще людей, — повысила голос иностранная гостья. — Неужели так думают все правозащитники Чечни?

— Я думаю, да. Это наши адаты, передаваемые из поколения в поколение. И мы никогда не сможем воспринять ваши европейские ценности. Это Кавказ. Хотя мы очень гостеприимный народ и рады гостям.

Малика решила больше не ходить на такие тренинги. А правозащитники поехали на кладбище в село Кошкельды на могилу убитой чеченской правозащитницы Натальи Эстемировой.

По дороге Малика завернула к своей подруге Зезаг, которая рисовала непонятные картины. На заборе ее дома вот уже пятнадцать лет написано: «Продается».

 Когда Малика открыла ворота, Зезаг пропалывала клумбу.

— Пойдем в дом, заварю тебе чай с мятой и новые картины покажу.

В мастерской звучала песня запрещенного барда Тимура Муцураева:

 

Часы пробили, и кончен жизненный отсчет.

И ты в могиле, а душу дьявол унесет.

И страшным вихрем средь небес ее умчит,

И долго-долго старуха-смерть вам вслед глядит…

 

Папки с рисунками, набросками, эскизами были разбросаны по полкам. В ящиках беспорядочно валялись краски, угли, карандаши, кисти и железные перья. Натянутые холсты, картоны, ватманы ждали своего часа. На стенах висели рисунки: цветное кладбище, летающие сумки, мегаполис, где только в одном окне горит свет, выключенные лампы и поднятые вверх руки.

— Прости, но… — запнулась Малика. — Тут написано «Певица», а я кроме летающих книг и контуров города ничего не вижу. Где же певица?

— Она на концерте. — Зезаг удивительно спокойна. — Каждый человек в погоне за чем-то особым не замечает, что пропускает в жизни что-то важное.

— Поэтому ты не рисуешь пейзажей, натюрмортов, портретов?

— Я просто их не рисую, без объяснений. Продавать картины тоже не буду. Искусство невозможно оценить в деньгах.

— А как ты оцениваешь картины? По выставкам, галереям, музеям?

— Думаю, оценят после смерти — искусствоведы, эксперты.

— Ты рисуешь для них?

Повисла неловкая пауза.

— Для себя. А потом — как получится.

Зезаг рассказала, что скоро выходит замуж. Показала на мобильном телефоне фотографию возлюбленного. Парень с рыжей бородой в красной футболке с надписью «СССР» стоял на фоне ичкерийского флага, подняв вверх большой палец.

Сели за стол, начались воспоминания.

— А помнишь, какие письма написали Диана и Мака этому… Серажди в лагерь беженцев? — вспоминала Зезаг. — Хорошо, что я их решила прочесть до блокпоста, как чувствовала. Да вот оно, у меня до сих пор хранится. «Привет, Серажди! Узнала, что Зезаг едет к вам в палаточный городок в Ингушетию, и не удержалась, решила написать тебе. Помнишь папину снайперскую винтовку? Нам пришлось продать ее боевикам. Правда, всей суммы у них не оказалось. Они заплатили триста долларов, а на остальное дали автомат. Мы его спрятали в огороде, обмазав специальным маслом. Когда война закончится, продадим. На сто долларов купили у федералов всякие тушенки и сгущенки. Остальные деньги запрятали. Как война закончится, куплю себе обновки.

Все, керосинка заканчивается. Всем привет от меня. Скоро встретимся. Твоя Диана».

И еще письмо: «Салам, Серажди! Как вы там? Мать умерла позавчера. На кладбище похоронить не удалось, сильно бомбили. Закопали в огороде, даже белого савана не нашлось. Как война закончится, похороню нормально. Султана помнишь, все время у бревна болтал? После очередной зачистки федералов повесился на детских качелях. До утра скрип качелей не давал нам спать. Я начала делать намаз. Так спокойнее на душе стало. Сестра Диана».

— А помнишь, как все село заступилось за русского дезертира, когда Тагир хотел его застрелить? Сказали: иди на войне убивай, а этого не трогай. Тагир еще сказал, что у нас все ненормальные, все коммунисты.

Выйдя за ворота Зезаг, Малика встретила старушку Кельмат по прозвищу Яга. Прозвище ей дали вовсе не дети, а, как ни странно, взрослые. Одежда на ней висит, как на вешалке. Поверх какого-нибудь халата — жилет из шкуры. Поясница перевязана пуховым серым платком. На лице несколько бородавок. Концы головного платка она запихивает у щек, точно как Баба-Яга.

 Кельмат прославилась после того дня, когда в село привезли первых погибших 11 декабря 1994 года. Издали с похорон доносился плач женщин. А Кельмат тем временем спешила к дому тех, кто на митингах призывал бороться за независимость Ичкерии, чтобы излить злость, вспыхнувшую, когда она увидела трупы — кто без ноги, кто без руки, кто без головы. Встала она напротив двухэтажного дома и что есть силы закричала:

— Выходите, мать вашу! Выходите и сбивайте самолеты посохами! Вы же так похвалялись… А теперь спрятались, шакалы?! Сбивайте, мать-перемать, эти проклятые самолеты! — кричала Кельмат, грозно размахивая тростью.

Тогда еще маленькие Малика и Зезаг стали хихикать, услышав матерные слова. Из уст старой бабушки они звучали комично. Но неожиданно им по-настоящему стало жалко старушку Кельмат. Они ничего не поняли из того, что она говорила, но почувствовали, что ей очень больно за происходящее.

— Ну, сбивайте же! Шакалы! — крикнула она еще раз, а потом опустилась на землю и тихо заплакала. Они подбежали и помогли ей встать.

Никто так и не вышел из того дома. А Кельмат, хоть и была самым далеким от политики человеком, с тех пор прослыла оппозиционеркой.

— Оставайтесь свободной, Кельмат, — поздоровалась Малика.

— Приходи свободной. — Руки у старушки дрожали, она еле удерживала трость.

— Бабушка, чем-нибудь могу вам помочь?

— Нана и дада давно умерли твои… Хоть бы пожили ради тебя еще несколько лет. Снятся тебе? Не скучаешь по ним? — Последние два вопроса обычно задают тем, кто потерял одного из родителей или обоих… — Не скучай. Я за всех четки перебираю. Ходить не могу, правда, но пальцы еще, хвала Аллаху, двигаются. Главное — двигаться. Не останавливайся. Иди.

Малика остановилась возле нескольких акаций на окраине села. Во время войны щенята собаки бабы Раисы вмиг осиротели. Шальная пуля задела ногу, и собачка хромала, а потом исчезла. Говорят, собаки, предчувствуя приближение смерти, уходят подальше, чтобы никто не видел их конца. Когда Малика с другими детьми ходила к лесополосе за хворостом, она часто слышала, как выли от холода четверо новорожденных щенят. Когда выпал снег, они сдохли. Малика с ребятами решили их похоронить. Вырыли четыре небольшие ямки и поверх каждой вместо могильной плиты, какие ставятся на мусульманских кладбищах, поставили крестики из палочек. Так как баба Раиса была христианкой, решили, что собака была одной веры с ней.

 Обойдя село вдоль и поперек, ничего, кроме воспоминаний, Малика не обнаружила.

 

Спустя несколько дней она везет Анжелу на рейсовой маршрутке в Нальчик для обследования почек.

— Тут никто нормально не сможет сделать описание УЗИ и МРТ. Видела я этих студентов-медиков во дворе университета. Все пары прогуливали в своих белых халатах, — говорит Анжела.

— Значит, ты тоже прогуливала?

— Я ладно, от меня жизнь людей не зависит. Я всего лишь экономист. А они медики, поняла?

— Может, и в наших больницах есть доктора, которые приехали из других городов России или из заграницы?

— Умоляю, Малика. Кто из наших захочет отдать свои рабочие места?

— Я сказала Оксане, что везу тебя на обследование…

— Что?! Что еще за Оксана? Я же велела тебе никому не говорить, куда мы едем! Ни один мужчина не женится на больной женщине, особенно в Чечне, — Анжела схватилась за голову.

— А как же любовь?

— Малика — это Чечня. Главное — внешний вид, богатство, сколько тебе лет и из какого ты рода! И здоровье!!!

У Анжелы обнаружили в почках камни и песок. Порекомендовали срочно прооперироваться. Но она наотрез отказалась: если ее кавалер узнает, он прекратит все отношения. Результаты обследования выбросила в первый попавшийся мусорный бак.

Добравшись домой, тетя Анжела сразу же легла спать. А впечатлительная Малика вспомнила историю чеченки, которая тоже приезжала в Нальчик обследоваться. Когда-то она перенесла трудные роды, ребенка врачи не смогли спасти, а сама она ослепла. Но больше всего поражало решение мужа и его родственников: они объявили о разводе, объяснив, что их роду нужно продолжение. Муж женился на другой девушке, а слепой женщине пришлось вернуться к родителям. Через год зрение неожиданно вернулось, и бывший муж, узнав об этом, развелся с молоденькой женой, послал подальше своих родственников и снова отправил сватов к бывшей жене. Но та прогнала их и велела передать, что, если даже это будет последний мужчина на земле, она все равно за него не выйдет.

Скоро Новый год. Как весело отмечали этот праздник раньше, когда были живы родители! С каждым годом все меньше чеченских семей празднуют дома Новый год. И сейчас Малика получала эсэмэски следующего содержания: «Нохчи13, которые покупают елку и накрывают стол на Новый, типа, год! Если вам больше некуда тратить деньги, у меня есть адреса нуждающихся. Обращайтесь!» Или «стихотворное»: «Здравствуй, Дедушка Мороз, кяфир14  бородатый... Праздник куфра15  нам принес, мушрик16  ты проклятый». Последнее сообщение ее добило: «Как можно водить хороводы вокруг елки? Это не Кааба, чтобы ходить кругами вокруг нее».

Она не могла понять, почему некоторые люди так озлобились. Почему стали маниакально следить за чужими жизнями? Почему сделались самозваными судьями? Не празднуешь — не празднуй, это личное дело каждого. Некоторые публично, в социальных сетях, рекламируют свои милосердные деяния. Но ведь ислам не приветствует показной благотворительности. У Малики двоюродный дядя взял из родильного дома отказного ребенка и растит как своего, но он никогда не кичился этим. А тетя Анжела, несмотря на все ее стразы и наклеенные ресницы, тайно передает мягкие игрушки и пакеты с продуктами, подаренные кавалерами, детям в ПВР17 .

По дороге Малика ненароком забрела в картинную галерею. Там готовились к выставке. Звучала композиция «Мой город» покойного чеченского композитора Аднана Шахбулатова. Между организаторами шла перепалка по поводу картин, на которых были изображены девушки с приоткрытыми плечами и распущенными волосами.

— Может, накинуть на них болеро или шарф? — смеялся один.

— А давайте, чтобы получилось креативно, завесим картину черной материей и подпишем: «Скрытые… потому что так надо!»

— Да вы что? — возмутился автор картины. — Это же моя дипломная работа. Все преподаватели в Москве хвалили.

— Прости, но до лучших времен отложим, — с сочувствием ответили сотрудники галереи и вместо этой повесили картину с вайнахским пейзажем, где на фоне сторожевых башен весело резвились на лужайке лани, олени, рыси и серны.

Сотрудники галереи долго не могли решить, повесить ли картину, где девушка сидит у окна в шляпе. Но поскольку ее голова была покрыта, ей все же дали зеленый свет.

— Пожалуйста, не забудьте передать художнику, что расстояние между глазами должно соизмеряться с длиной самого глаза. А шляпка ничего, стильная, — заметила Малика.

Все разом взглянули на глаза, и вправду они были чрезмерно близко посажены. А Малика, глядя на шляпу, вспомнила даму в возрасте, заслуженную учительницу ЧИАССР Тамрико Гивиевну, во время войны не пожелавшую покинуть свой дом из-за больного супруга: на ней всегда были деловые костюмы, туфли-лодочки, разные сумочки к каждому костюму, перчатки и непременный атрибут — шляпа. Когда начинали бомбить, Тамрико Гивиевна бежала в подвал, непременно надев… шляпку. Ее дети возмущались:

— Мама-а-а, ты что-о-о? Какая шляпа?! Война-а-а!!! Не смеши людей!

А однажды утром все увидели в шляпе сквозное отверстие — память о снайпере… Шляпа спасла ТамрикоГивиевну.

Малика давно не виделась с подругой Гитой. Индийским именем ту назвала тетя в честь героини фильма «Зита и Гита». Малика перед встречей решила сделать маникюр, но нужного лака цвета коробочек от Тиффани никак не могла найти. Она тщетно перебирала флакончики в пластмассовой корзинке.

— Я тебе говорю: такого цвета не найдешь, — увещевала ее укутанная от холода продавщица. — И вообще, настоящая чеченка не должна красить ногти в непонятные и вульгарные цвета!

У самой продавщицы ногти были кроваво-красными.

— Простите, я настоящая чеченка, но мне нравится именно такой цвет, и он очень моден сейчас.

— Очнись! Ты намаз делаешь? Ты в курсе, что с накрашенными ногтями нельзя молиться? Представь, что жена твоего брата покрыла ногти таким лаком… — кипела продавщица.

— Мне абсолютно все равно, какого цвета будут ее ногти. Главное, чтобы она была хорошим человеком. Если бы все было так просто, проблемы можно было бы решать с помощью жидкости для снятия лака.

До Малики начинало доходить, от чего она так хотела спрятаться, уезжая отсюда. Тут поучения, даже высказанные из самых добрых побуждений, порою граничили с тиранией.

 Гита каждую неделю в кого-то влюблялась. Малика запуталась в ее ухажерах: встречается с Арсеном, созванивается по мобильному с Хасаном, переписывается в «Одноклассниках» с Исламом, по эсэмэс — с Бекханом, а ее счет пополняет Саламбек…

Так Гита расцвечивает серую жизнь в финансовой фирме, где работает. Она выпрямляет свои курчавые от природы волосы, носит обтягивающие юбки и нагло заставляет всех ухажеров покупать ей подарки. Больше всего она страшится остаться без внимания окружающих.

— Представляешь, он сейчас в Америке, а такие сообщения присылает!.. — Гита расплылась в улыбке. — Он спортсмен, накачанный. У него есть жена и дети, но по исламу он может жениться еще три раза. Так что у меня есть шанс. А самое главное, он искренний и порядочный человек, — отчеканила Гита, делая селфи для Бекхана.

— Искренний? Он рассказал своей жене о том, что вы встречаетесь?

— Ты о чем?! Нет, конечно. Как могло тебе прийти такое в голову? И вообще, ты на себя посмотри, Малика. Все осуждают тебя за то, что ты живешь в Грузии.

— Грузия не так далеко. Мне нравится их кухня, люди… Семь часов — и ты там. Семь часов — и дома. И это Кавказ.

— Моя мама говорила, что грузины не любят другие национальности.

— А мы, чеченцы? Мы даже себя делим на горных и равнинных, на девять тукхумов и сто сорок с лишним тейпов…

— Тебе нужно начать делать намаз — и все станет на свои места. Ты уже должна думать головой. Тебе двадцать два года. Анжела больная, судя по слухам, скоро замуж выскочит. А ты останешься одна. Нужно молиться.

Делать намаз и тайно встречаться с чужими мужьями. Это по ее мнению было нормальным.

 

Дверь квартиры оказалась открытой. Малика решила, что тетя забыла ее закрыть.

— Тетя Анжела, представляешь, жена Али поправилась еще на пятнадцать килограммов. И спрашивает: а у Анжелы женихи есть?.. Тетя? Тетя?!

Пачка тянучек, купленных по дороге, упала на старинный ковер. Анжела лежала с открытыми глазами, из уголка рта вытекла тоненькая струйка крови.

— Нет! Нет! Тетя!!!

Ноги у Малики подкосились, она упала в обморок.

Поминки прошли как во сне во дворе у дяди Али.

— Приходила Жанна… не помнишь? Ну, она инсульт перенесла после обыска, когда ее сына увезли. Две тысячи рублей от нее. Держи. Еще Петимат, та, которая химиотерапию от рака перенесла в Китае. Вот три тысячи от нее. От Вахи, который сахаром болеет уже десять лет, — одна тысяча. Кто еще тебе деньги передавал-то?.. А, вот Ларисины еще две тысячи… — бегло перечисляла жена Али.

— А у нее что? — не выдержала Малика.

— У нее на ноге лопнул сосуд. Ее прооперировали и сказали, что сосуд просто был пережат, поэтому переполнился кровью и лопнул…

Раньше, когда говорили о том или ином человеке, его определяли по должности, по имуществу, по автомобилю. Сейчас стали указывать на болезни…

Малику уже ничего не удерживало в Грозном.

Пришла эсэмэска от Кэт: «Малика, приезжай срочно домой. Я вернулась в Грузию. С Агостино не сошлись характерами. Он не собирался на мне жениться. Хорошо готовить я так и не научилась. А у них там это очень важно. Я купила нам всем маски, устроим вечер венецианского маскарада».

Через две недели Малика уехала в Грузию.

Впервые в жизни ей перед отъездом не поставили ведро чистой воды на пороге. Это чеченский языческий обычай. Богиню воды называли Хинана. Считается, если посмотреть на эту воду перед дальней дорогой, то дорога будет такой же чистой и спокойной, как вода в ведре. Малика не знает, сохранилась ли эта традиция. Ислам ведь не приемлет язычество.

Ее мама Элина рассказывала, что во время затянувшейся засухи дети и женщины, украсив себя венками из полевых цветов, ходили от дома к дому и пели песни, вымаливая у Дели (так Бога называют чеченцы) дождя. В каждом доме хозяева обязаны были облить их водой и вынести угощение. Обойдя все село, дети и женщины с собранной едой шли на окраину села и устраивали пиршество, которое заканчивалось детскими играми и танцами взрослых.

 И надо же так случиться, что на следующий день наступил настоящий потоп. Разразился ливень, и вода в некоторых местах поднялась на целый метр. Три дня, не переставая, лил дождь. По улицам перемещались только в резиновых сапогах выше колен. Кусты помидоров и огурцов плыли по улицам, а за ними — детские игрушки, огородные чучела, тюки сена. Вонь от застоявшейся воды стояла несколько недель. Все утята, цыплята, индюшата, находившиеся в сараях, утонули…

На обратном пути в Грузию у железнодорожного вокзала Владикавказа Малике попался толстый и лохматый таксист-балкарец, который согласился довезти ее до Тбилиси. Хотя она заплатила за всю машину, он по дороге взял еще трех пассажиров.

— Ты заплатила, чтобы тебя довезли за эту сумму! А кого я подсаживаю, кого не подсаживаю, тебя не касается. Все! — констатировал таксист.

Однако Малике пришлось добавить еще 500 рублей, чтобы он не продолжал рассказывать о притеснениях балкарцев кабардинцами и о том, что их народы не были в восторге от соединения в одну республику.

Незаметно пролетели шесть часов — и вот Малика уже в Грузии. На автовокзале ее ждала растрепанная Кэт с табличкой, на которой написала вместо имени: «Come free!»18

Спустя три дня устроили вечеринку в честь возвращения. Квартира за время их отсутствия успела насквозь промерзнуть.

— О, какого красивого джигита ты мне привезла! Давай поставим его рядом с грузинской красавицей. — Кэт взяла глиняного сувенирного чеченского джигита и устроила рядом с куклой в грузинском национальном костюме. — Я не смогла найти себе пару, а вот моя кукла нашла.

Кэт поделилась сумасшедшей идеей: выйти на улицу и утеплить дерево напротив их балкона. Для этого она еще в Италии связала длинный красный шарф. На Кэт сильно повлиял уход Хатуны из дома, и она стала бережнее относиться ко всему, что ее окружало. Она обвязала ствол дерева шарфом. Может, дерево и не было радо такой обновке, но его никто не спрашивал. Кэт посчитала нужным так с ним поступить.

— Теперь ему будет тепло, — улыбнулась она, и подбородок у нее задрожал. Глаза наполнились слезами. — Надеюсь, оно почувствует нашу заботу, и ему станет не так плохо в этой жизни. Дерево, мы любим тебя, как и все, что создал Бог на Земле.

Малика вспомнила легенду о тейпе кесалой. Как-то зимой два кесалойца разожгли огромный костер. Завидев огонь, сбежались жители близлежащей округи. Приблизившись, долго молчали, потом кто-то поинтересовался, зачем они жгут костер.

— Мы решили согреть землю, — спокойно ответили кесалойцы.

На укутывание дерева вышли посмотреть все жители «итальянского» дворика. Сопо выбежала прямо с миской, в которой перемешивала ореховый соус для бадриджанов.

— Вай ме-е-е… — воскликнула она, увидев плачущую Кэт.

Снег шел еще долго.

 

Через несколько месяцев Малика и Кэт навсегда покинут Тбилиси. Кэт влюбится в американца и уедет жить в Нью-Йорк. Она создаст общественную организацию и будет помогать бездомным собакам. Выйдет замуж, и у нее родится дочь, которую она назовет Маликой. Жизнь наполнится смыслом и покоем.

Ежедневные вечеринки закончатся, на смену им придут тихие вечера с семьей перед камином. За домом, в саду, будут жариться стейки для мужа и дочери, а для Кэт — куски болгарских перцев и помидоров. Каждую субботу будет составляться список продуктов перед поездкой в супермаркет. Кэт больше не будет плести косички с разноцветными ленточками. Вместо них ее лицо будет обрамлять строгая прическа из окрашенных в естественный каштановый цвет волос, а к фигуре добавятся двадцать три килограмма. Носить она теперь будет бесформенные футболки и свитера, украшенные изображениями оленей и пингвинов. Что останется неизменным? Она будет по-прежнему слушать Фрэнка Синатру.

Малика получит грант и уедет учиться в Лондон. Встретит будущего мужа. Детей у них не будет. Они усыновят мальчика, мать которого умерла от рака. Писателем Малика так и не станет, но у нее откроется талант, о котором она и не подозревала: она начнет рисовать самодельные открытки. Ими заинтересуется местный бизнесмен и предложит открыть небольшую фирму по их изготовлению, которая в дальнейшем перерастет в довольно крупный бизнес. Назовет она фирму «Саксесс», в честь умершего попугая.

Жить с мужем и сыном она будет в двухэтажном доме, и их семья ни в чем не будет нуждаться. Малика откроет фонд помощи раковым больным в Чечне.

Их друзья-путешественники продолжат ездить в разные страны и познавать мир. Собранный материал пригодится им в написании мемуаров. Книги издадут, но ни одна из них не станет известной. Они будут пылиться на полках книжных магазинов.

Атеистка Мередит переберется из Ирландии в Италию и примкнет к коммунистам. Они будут устраивать массовые беспорядки, требуя справедливости и соблюдения прав человека.

А любительница вышивания бисером Мэри вернется на родину в Голландию. Она забросит шитье и откроет небольшой тир. А еще запишется в школу румбы и будет участвовать в местных конкурсах. Мэри превратится в философа и станет во всем искать смысл. Над входной дверью своей квартиры она повесит табличку: «Прежде чем зайти сюда, подумай: нужен ли ты здесь?»

Дэйва разочарует одна из последних речей любимого философа, он решительно поменяет былые принципы и идеалы и станет ведущим одной из программ калифорнийского телевидения. Он больше не будет считать постыдным мелькать на экране и сниматься для обложек журналов. Наоборот, уверится, что благодаря известности можно помогать людям, поскольку она открывает многие двери.

Все они будут жить в разных уголках мира, но их всегда будут объединять воспоминания, связанные с маленьким «итальянским» двориком на окраине Тбилиси.

 

_______________________________

1 Грузинское ругательство.

2 Кукурузу не хотите? (груз.).

3 Не хочу (груз.).

4 Ой, мама (груз.).

5 Что происходит? (груз.).

6 Мамин хлеб (груз.).

7 Фриганизм — стиль жизни, отрицающий принципы потребительства.

8 Славой Жижек — словенский культуролог и социальный философ фрейдомарксист-ского толка.

9 Здравствуйте (груз.).

10 Индейские головные уборы из перьев.

11 Чухта — головной убор замужней женщины у народов Кавказа — шапочка, плотно закрывающая волосы.

12 Даджаль в исламе — это сущность, которая должна появиться перед концом света.

13 Чеченцы (чеч.).

14 Кяфир — то же, что гяур, то есть неверный.

15 Куфр — неверие.

16 Мушрик — язычник.

17 Пункт Временного Размещения.

18 Come free (англ.) — приходи свободной.