Смерть в Венеции

Я не ослышалась — это ведь русская речь,
где колыбельную льют по лагуне широко?
Дует сирокко, 
кулич из песка не испечь — 
свой календарь и своё колесо у сирокко.
Бледной болезни то розы горят, то костры,
бьётся под пальцами связка тугих интервалов,
камера смотрит на море, на мор — не откры-
вается тот горизонт, что ты мне открывала...

Страсти ли это неправдоподобная хна,
старость ли это, любви заводная шарманка — 
но человек и художник, достигшие дна,
нежно обнимутся,
сердце оближет изнанку
летнего френча, нащупает шёлковый шов,
мальчик в купальнике сделает в облаке сальто,
всё хорошо дорогой, всё теперь хорошо,
мятный туман прошивает буксир «Esmeralda» —

Смотрим сначала — объявлены списки утрат,
чашек фарфоровых ясно видны монограммы,
Густав, начнём из затакта — закат есть затакт,
дальше... слуга перепутает чемоданы.

Эгон Шиле в Пушкинском

Художник умирает от испанки — 
она взметает юбками чуть что,
а что не так — глядит, как неживая,
всю МХК обидой прошивая,
на гвоздь её бросая, как пальто.
Художник умирает от испанки, 
как раз как надо — как до тридцати
мы умирали от своей изнанки,
собственноручно заражённой ранки,
подручной склянки,
господи прости,
что мы на юг смотрели, как на запад,
где нас тепло обманывало, длясь,
как пить не дать, как опрокинуть залпом,
как над пустым подвешенными залом
лететь, искрясь — 
чтобы теперь стоять в музейном зале,
смотреть туда, куда нам показали,
и немоты раскачивать гамак,
окровавленной брезгуя палитрой — 
и всё-таки ликуя пред калиткой
рисунка, предваряющего мрак.
Художник умирает от приманки — 
как лещ в пруду, глотнув варёной манки,
как свет в окне, как тени на полу,
и весь его кадык и сверху галстук — 
продукт столоверчений безопасных
в твоём углу.

Ну от испанки, от испанки ладно,
от спущенных чулок и от помады,
от рыжих прядей, стачанных мослов,
от совершенства, сбитого в грудине,
от женщины, стоящей посредине
картин и слов.

* * *
Я глазами стреляла по тысячу раз на дню
ничего такого сверхъестественного не заметила
пока у официантки в кафе
не упало на пол меню
предварительно взвившись над стулом и баром как метео
А я ещё ничего заказать не успела
ничего можно сказать не узнала на вкус
а меню летело официантка рдела
и зардевшись совсем прошептала
«какой конфуз»
вы встречали конфузы в родных устах 
официанток хотя бы одной из ста..?
вот и я расхотела есть и увидела все как есть
то есть целый город — а это был город Тобольск — 
на опрятном наречии взял развернул меня к северу
где ничего не исчезло
потому что никуда не неслось
а
на холодном колодном (зачеркнуто)
на еловом кондовом (зачеркнуто)
на здоровом каком-то кедровом хранилось сервере.

* * *
Этот сон приодет и накормлен
как билет электронный оформлен
и квитанция бьётся в хвосте
я сама его выбрала как-то
из любовного кровного акта
и шестичасовых новостей

и теперь он мне сертификатом
на покупку того и сего
неразменен храним и уго-
ден в глазу сидит великоватом
Так о чём он?
а в нём будто реверс
на бобине включается через
или лучше подходит поверх
этажей пролетевших подошвы
всех хороших жильцов и хороших
нежильцов замыкающих дверк-
и 
балконов где чистые майки
и 
пружин серебристые спайки
и 
дружин золотистые стайки
и 
один ещё там офицер

* * *
Любимый город засыпает  
в нем наступает тихий час
для    голубей ворон и чаек
собак выгуливавших нас
для всей природы изобильной
архитектурных ордеров
для сводной музыки дебильной
среди скамеек и столов
для всех охранников в охране  
сирен и кодовых замков
для фотографий в инстаграме
и просто камер видеонаблюдения
Открой стальную дверь не жилься
и ты когда в постель    ложишься
кому-кому а нам пожалуй
здесь ничего не угрожало
  
Спи-спи купальник мой спортивный
спи-спи    виталик мой противный
ладонью липкой на спине
(он что ли бреется?
ты что ли бреешься? — я не!)
ко мне уйди не прижимайся даже во сне
  

Нет прижимайся
  
Вчера автобус специальный
у нас показывал мультфильм
смотри смотри идут цыгане  
смотри смотри не открывай
  
А ты открыла (баю-бай)
  
Зато теперь не шелохнёшься
и у подъезда там где мы
втроём читаем шерлокхолмса
никто не выглянет из тьмы
и волосы не встанут дыбом
домой уходит люда дыгас
стучит заветными сабо
все продолжается само
  
Пока любимый
спит как мёртвый
поспевшей    вишенкой на торте
щелчок — и вот идёт волчок
довольный зайку волочёт
сбивает вишенку хвостом
за милицейским за постом
скрывается
  
билетик скомкан
ключи прощаются с тесемкой
летят и падают ничком
и снятся под половичком