ИНТЕЛРОС > №9. 2018 > Глубина Андроник РОМАНОВ
|
РассказАндроник Романов — поэт, прозаик, издатель. Родился в Казахстане, учился последо-вательно — в Карагандинском государственном университете, в КазГу в Алма-Ате и в Литературном институте им. А.М.Горького. Первые публикации — в пятнадцать лет в казахстанской периодике, в журнале «Простор» (1984). Печатался в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь» и др. Живет в Москве. В «Дружбе народов» публикуется впервые.
А вот и он — старый крылатый пылесос с синей надписью «Трансаэро». Поднимаюсь по трапу, вхожу в фюзеляж, вчрево — судя по запаху — сундука для хранения антикварного постельного белья, присыпанного чем-то неожиданно аэрокосмическим. Пузатые телевизоры над креслами подешевевшего от времени бизнес-класса и — свежая блузка стюардессы с легкомысленной пуговкой над пуш-апом. Я ее замечаю сразу. Монотонно напоминая майского жука, сооружение бежит по взлетно-посадочной, отрывается и зависает на два с половиной часа между Москвой и Симферополем. Все! Три дня ни о чем не думать. Немного переговоров, отчет шефу и полнейшее радиомолчание — ни звонков, ни интернета. Повод наконец-таки выспаться. Эта, с пуговкой, улыбаясь, косится то ли на меня, то ли на мой темно-синий семисотдолларовый «пармиджани». Хороший костюм — весомый аргумент. Подозвать и вполголоса предложить что-нибудь в меру экзотическое и дорогое — не сидеть же ей, такому ангелу в прямом и переносном, в местной гостинице, в — страшно сказать! — номере для летного состава. Достаточно разбудить ее девичье «А вдруг это он/тот самый случай (нужное подчеркнуть)...» и она кивнет. Главное, как говорит наш главный бухгалтер, совпасть ложбинками и бугорками. Но эта, вроде бы волнующая фривольность разворачиваться не желает, потому что глаза мои уже закрыты, и я уплываю в ровное гудение турбин.
* * * — Андрей Сергеевич, вы меня слушаете? — Да, — киваю я. — Простите, много работы, еще этот перелет… Я стою у окна в симферопольском гостиничном офисе, смотрю туда, где за деревьями и домами должно быть море. — Я говорил, что протяженность прилегающей береговой полосы — пятьсот семьдесят метров. Дно каменистое, пологое, пляж можно песком засыпать. Фундамент, сами знаете, семь лет стоял. Подрядчиков мы вам обеспечим. Будет шикарный санаторий. — Отель, — поправляю я. — Ну да, отель, — соглашается он. На этот раз я покупаю недостроенный профсоюзный пансионат под Гурзуфом. Не сам, конечно. Моя задача — оценить участок, коммуникации, инфраструктуру и начать переговоры. Если закрою сделку качественно и быстро, как я обычно и делаю, получу обещанный опцион на кусочек активов нашего агентства — пятьсот рублей уставного капитала, офисный стул, стол и, наверное, степлер. Если серьезно, опцион — это доступ к результирующей кормушке. Дивиденды у нас, как говорит главбух, регулярнее зарплаты, и это реальный, если не единственный шанс, не влезая в ипотеку, переехать из хрущевской пещеры в приличную квартиру. Дело, вроде как, не заковыристое — собственник согласен на все, лишь бы платили, конкурентов нет, некому перебить по цене. Конторе — земля под строительство с дальнейшей продажей объекта, а мне — море и три дня на восстановление персональной корпоративной лояльности. Меня в конторе не любят, и есть за что. Я — старший в отделе, на корпоративах не бухаю до хоровых песен и сортирных адюльтеров, в сорок пять в моей шевелюре не больше десятка седых волос, а на моем столе периодически появляются книги с непонятными словами, типа «экзистенциализм» или «викторианская». Все вышеперечисленное в совокупности — отличный способ хронически выбешивать наше пассивно-агрессивное большинство. Но я этого не замечаю. Сознательно. Повторяя про себя, что волка не должно интересовать мнение овец, и все у меня отлично — стратегия, план, инструментарий… Как-то уж слишком часто я говорю себе это. Особенно, когда вот так стою у окна и будто пытаюсь разглядеть что-то важное за дальними многоэтажками, за всей этой суетой и бегом на месте.
* * * — Эх, Викуся, Викуся… — Меня Еленой Сергевной зовут. — Это присказка такая, Лен Сергевна, — я улыбаюсь полной пожилой крымчанке, у которой час назад снял комнату в Гурзуфе. — А че не в гостинице-то? — Ну, как-то так. Не хочу. — Женат? — Нет. — Все вы здесь неженатые. Ужинать-то будешь? Или на пляж? — Так обед ведь? — Ну, кому обед, а кому скоро ужин, — говорит она, разглядывая меня в упор. — Пройдусь, — говорю я. — Поздно придешь — не стучи, вон ключ на крючочке. — Ага. Спасибо... А что у вас за долгострой за Сельвянкой? — А... Так это... Дом отдыха строили. Пансионат, — говорит хозяйка и крестится. — А почему не достроили? Случилось что? — Ничего не случилось. Разворовали. Где-то тут у меня коврик был. Глянь-ка там, ты-то повыше будешь. Нету? Где же он?.. — Так что с тем санаторием? — спрашиваю я. — Ой, не приведи Господи, — она снова крестится, — Девочка там пропала. — Вот как? А что за девочка? — Шел бы ты, милый человек, гулять. Тебе-то какая печаль? — Ну как же? Интересно. — Интересно ему... Настей звали. В прошлом году. Бухонцевой Валентины внучка. Малая шустрая была. В этом году пошла бы в школу. На стройке той и пропала. С подружками в прятки доигралась. Вот. Там, окромя сторожа, никого не было, и тот пьяный спал. Подружки-то вернулись, а Настеньки нет. Так и не нашли. А она-то сирота была. Да... Родители на серпантине погибли. На бабку с дедом осталась. И, вишь, к мамке с папкой ушла, значит. Вот как. А дед того сторожа зашиб. Да... Не поверил... Теперь в отсидке. — Там, наверное, пляж хороший, раз пансионат. — Не ходил бы туда. Наши никто не ходит. Нехорошее место. — Ясно, — говорю я и выхожу в темный студеный коридор. Вот тебе и санаторий. Теперь понятно, почему нет охотников из местных. Интересно, знает ли шеф. — Ну а что тебя смущает? В Англии каждый второй замок с привидением. — Да какое привидение, Сергей Иваныч?! У объекта дурная репутация. Это не Англия. Большой риск. — Считай, что я тебя услышал. Давай потом. Инженерку смотрел? — Нет еще, конечно. Когда бы я успел? — Почему «конечно»?! Полный отчет по электронке, как обычно. Работай... партнер. И положил трубку. В институтской общаге у меня был приятель по фамилии Ацкий. Как сказал бы один из моих любимых персонажей — мелкая ничтожная личность. Буквально каждый божий день, не считаясь с обстоятельствами окружающей реальности, он находил способ рассказать мне об очередной воображаемой выходке своей воображаемой подруги, имевшей, однако, несчастье быть срисованной с реального прототипа, который регулярно подвергался его — Ацкого — массированному междугороднему дозвону. Всегда с одной и той же целью — Ацкому, как и любой другой половозрелой рептилии, хотелось взаимности, и он был дотошен до тошноты. Мой шеф — полная ему противоположность. Он — редкостная, обожаемая дамами, бессистемная сволочь, существо с головой, полной дельных идей, находящихся, однако, в каком-то ленивом броуновском движении. При всем при этом мы еще и приятельствуем. Спорить с ним бесполезно. И да — «мне бы тоже хотелось иметь свой дом, комнату с цветами, вазу с пионами». Это Лукреция Лерро. Почему я вспомнил Ацкого? Нужно ехать и смотреть объект самому. С этим намерением я и вышел из дома.
* * * От шоссе пришлось идти пешком хрустящей под ногами щебенкой, туда, куда махнул рукой местный извозчик. Дорога спускалась к морю, огибая гору, покрытую густым лесом. Через четыреста метров за очередным поворотом я увидел приоткрытые, некогда выкрашенные в тон окружающей зелени, а теперь изрядно поржавевшие металлические ворота. За ними начиналось принципиально иное пространство. В контексте окружающего ландшафта строительство казалась грандиозным. От ворот до главного корпуса должна была, видимо, идти двухполосная асфальтовая дорога. Сам главный корпус напоминал остов авианосца в брошенном судостроительном доке. Коробка первого этажа на широкой основе, разросшийся до приличных джунглей парк, вагончики, времянки, скамейки, сетки для просеивания песка, вросшие в бетон ведра, строительная техника, даже два кузовных камаза с разбитыми глазницами фар. Отменное место для съемок дешевых боевиков, игр в прятки и возможности провалиться в одну из коммуникационных дыр. Я поднимаюсь по бетонной лестнице на открытый ветрам недостроенный второй этаж и сразу вижу ее — девочку лет семи. Она стоит довольно далеко, лицом к морю, на самом краю стены, раскинув руки, словно балансируя, легкая в легком белом платьице. Очень опасно так... Я не успеваю ее окликнуть. Она делает шаг вперед и вниз. У меня перехватывает дыхание. — Здравствуйте, — раздается за спиной. Я вздрагиваю всем телом и оборачиваюсь. Рядом стоит женщина лет тридцати пяти, в таком же, как у девочки, легком белом платье. — Там батут, — говорит она, улыбаясь моей растерянности. — Что? — Батут. Аниматоры бросили его на пляже, а мальчишки принесли сюда, прыгать с этажа. Там невысоко. Она поворачивается и громко зовет: — Настя! Настя! — Я здесь, мамочка. И — быстрые босоножки по доскам настила где-то там, внизу. Женщина улыбается, прислушиваясь, потом смотрит на мой модный принт и узкие джинсовые шорты: — А вы отдыхающий? — Хотелось бы так думать. — А хотите, я покажу вам море? — Конечно, — улыбаюсь я, — покажите мне море. Мы спускаемся вниз, к пляжу. Идем неторопливо, ландшафтом, переваливающимся листьями и корнями за ограды и бордюры дизайн-проекта. Я — все еще складывающий очевидные признаки в закономерность, она — с легкой улыбкой, блуждающей между нескрываемой грустью и приветливостью. — Вы где-то здесь живете? — спрашиваю. — Да. Там, — жест скорее неопределенный, похожий на полет плоского камня, задевающего гладь озера: там-там-там-там, раз-два-три-четыре… — Вы что будете, рыбу или курицу?.. — неожиданно спрашивает она. — Вы приглашаете? — улыбаюсь я. — А почему бы и нет? Мы с Настей живем одни. Гости — большая редкость. А вы кажетесь хорошим человеком, кстати. — Вы думаете, это кстати? Вы ведь меня совсем не знаете. Вдруг я какой-нибудь маниак? Я именно так и говорю: «ма-ни-ак». — А давайте я сама попробую рассказать о вас. Когда-то у меня это, знаете ли, неплохо получалось. — Вы психолог? На гадалку вы как-то не очень похожи. — Я не помню, — смеется она. Мы выходим на хваленый пятисотметровый пляж, с левой стороны которого — живописная отвесная скала, врезающаяся в материк, с правой — все остальное видимое пространство — лазурный горизонт, сопрягающий осязаемое с воображением. Я стягиваю кроссовки у бетонной плиты, так и не ставшей частью недостроенного волнореза, и с удовольствием опускаюсь на горячую гальку. — Настя, не ходи в воду! Ты же сегодня купалась! — Ну, мам! Я немножечко! — Ладно! Только немножечко. — Как вас зовут? — Я смотрю из-под ладони на ее каштановые волосы, мягкий овал лица и думаю, что для приведения она слишком красива. — Погодите. Давайте сначала с вами разберемся. Я смеюсь: — Ну, давайте. Вы меня уже порядком заинтриговали. — Разве? Не кажется ли вам, уважаемый незнакомец, что это вы сами изрядно постарались? — Я приехал, чтобы купить эти руины. Я риэлтор. А вот откуда эти ваши «изрядно» и «будьте любезны», еще предстоит выяснить. — Вы в этом уверены? — В чем именно? В том, что вы мне интересны? Абсолютно. — В том, что вы риэлтор. Мне почему-то так не кажется. — А кто я, по-вашему? — Я довольно долго наблюдаю за людьми. Простите, Андрей, но вы не самый сложный ребус. Как вы ходите, говорите и при этом стараетесь не смотреть мне в глаза... Вы кто угодно, только не тот, за кого себя выдаете. Я вздрагиваю и выдыхаю: — Полагаю, как и вы. Она смеется, взмахивает рукой и, повернувшись лицом к морскому бризу, торжественно объявляет: — Позвольте представить... Черное море! Море, это Андрей!
* * * — Простите, вам курицу или рыбу? — Мама, а дяденька спит? — Не буди его, милая. Сядь на место. Пристегнись.
* * * — А чем закончилась история с Ацким? Я открываю глаза и вижу ее лицо прямо над собой, в зените шатра волос, в просветах между которыми искрится солнце. Моя голова на ее коленях. Привкус моря смешивается с запахом чистой белой ткани, нагретой солнцем. Настя рядом, сосредоточенно складывает из камешков что-то похожее на пирамиду. До меня медленно доходит смысл ее вопроса. Забытое ощущение полного спокойствия. — Откуда вы знаете про Ацкого? Я же вам не рассказывал. — А мы снова на «вы»? — Я как-то пропустил момент... Не важно. — Хорошо, — говорит она и дальше, уже нарочито переигрывая: — Я в ВАШЕМ смартфоне прочла черновик рассказа, который ВЫ назвали «Глубина». Когда ВЫ спали. Простите мне мое женское любопытство. Это ТАК непорядочно. — Ну вот, что вы улыбаетесь? Это, действительно, нехорошо. Ведете себя как ваша семилетняя дочь, ей-богу!.. — Зато у меня теперь есть доказательства. Ты не тот, за кого себя выдаешь. Так чем закончилась история с Ацким? — Ну да, я помню — я не самый сложный ребус... А почему ты не спросишь меня — реальный ли это персонаж? Вдруг это метафора? — А какая разница? Ты общаешься со своими бывшими? — Ну да, я предпочитаю дружить. — Это понятно. Тебя когда-нибудь бросали? Женщина, с которой ты недолго встречался, и вдруг раз — и все. — В смысле? — Простой вопрос. От тебя когда-нибудь уходила женщина? — А что, я похож на… — Того, кого бросают? Давай обойдемся без этого. Я уже взрослая девочка. Она снова улыбается. — Ладно. Хорошо. Было, — принимаю я правила этой странной игры. — Что ты испытывал? Боль? Точнее можешь описать? — Куда уж конкретнее? — Тебе обязательно со мной спорить? — Ладно, прости. Спрашивай. — Она, эта женщина, бросила тебя буквально? Переехала в другой город, забанила тебя в Фейсбуке? Как это случилось? — Да нет. Никуда не уехала. — То есть физически ничего не изменилось? Ты по-прежнему можешь ей позвонить, увидеться с ней? Правда? — В принципе, да. Мы особо не ссорились. Делить нам нечего. — Я думаю, при желании ты мог бы с ней сблизиться снова. Теоретически. Понимаешь, о чем я? Что я пытаюсь сказать? Никакого расставания в реальности не происходит, все творится в твоей голове. — Слушай, пойдем просто поплаваем. — Мы здесь не для этого. Ты можешь сосредоточиться? Нельзя всю жизнь отшучиваться и откладывать на потом. Потом ведь может никогда и не наступить. Тут же корчу лицом скучающего школьника. — Я пытаюсь сказать тебе что-то важное! — сердится она. — Воображение создает реальность, а не наоборот, как ты думаешь. Это ведь ты сам решаешь — быть тебе риэлтором или писателем, счастливым или брошенным. Понимаешь? Единственная необратимость — это смерть. Смотри! Она встает, поднимает камень и подбрасывает его вверх. Я смотрю на него, и мне кажется, что в наивысшей точке подъема он зависает намного дольше положенного. А потом начинает падать.
* * * — Мама! — Не бойся милая, обними мамочку. Настя! Настя, посмотри на меня. Все будет хорошо! Слышишь меня? Не бойся! Все будет хорошо! Хлопок и жуткий свист воздуха, разрывающего оболочку фюзеляжа. Треск рвущейся ткани. Удар…
* * * Я открываю глаза и вижу почти у самого лица наливающееся пунцовым, с тонкими проколами звезд, вечернее небо.Солнце уже коснулось края морского горизонта. Я поднимаюсь, стягиваю прилипшую к спине футболку, оставляю ее в песке вместе с шортами, иду к ленивой кромке воды, захожу в теплое переливающееся море. Плыву. Солнце почти целиком погрузилось, будто ушло под воду, я ныряю за ним следом и вижу его. В далекой бурлящей океанской глубине огромное, окруженное невероятного размера светящимися пузырями, поднимающимися к поверхности, завораживающее и желанное, огромное тонущее солнце.
* * * — Алло. — Ты спишь, что ли? Помнишь, что завтра летишь в Гурзуф? Василич сказал, что тебя с утра в офисе не было. Документы забери. — Не поеду я, Сергей Иваныч. Приболел. Сон дурацкий приснился. Давай Евтюхова пошлем. — Какого Евтюхова, Андрей? Ты что? — Дай мне лучше отпуск, Сергей Иваныч. У меня от недосыпа уже крыша едет, устал я. — Не помню, чтобы ты так легко сдавался. Что случилось? — Мне вообще нужно крепко подумать, своим ли я делом занимаюсь... — Да ты что такое говоришь?! Ты же переговорщик от Бога! Давай не дури. Ты когда такой мнительный стал? — Тебе бы такое приснилось... Как будто я уснул в самолете, который разбился. Типа, сон во сне. — Что-то ты, друг, загоняешься... Евтюхов не потянет. Тогда уж сам поеду. А с опционом придется подождать, Андрей Сергеевич. — Ну, придется, значит, подождем. — Давай-ка реально в отпуск... Недели хватит? — Не знаю. Поеду куда-нибудь. Кстати, место там красивое. В Гурзуфе. Пляж большой. Скала... — Да, есть такая. Так ты смотрел документы? — Не поверишь, приснилась. Поедешь туда, расспроси про Настю. — Какую Настю? Ладно, потом расскажешь. — Девочку, семи лет… Знаешь, Серёж, «потом» ведь может никогда и не наступить. Я закрываю глаза и вижу ее. Она стоит лицом к морю, на самом краю стены, раскинув руки, словно балансируя, легкая в легком белом платье.
Вернуться назад |