Хлебников Олег Никитич — поэт, переводчик, эссеист, кандидат физико-математических наук. Родился в г. Ижевске в 1956 г. Окончил Ижевский механический институт (1978) и Высшие литературные курсы (1985). Печатается как поэт с 1973 г. Автор десяти книг стихов, в т.ч. последние — «Инстинкт сохранения» (М., 2008) и «Люди Страстной субботы» (М., 2010). Работает заместителем главного редактора «Новой газеты». Лауреат Новой Пушкинской премии (2013). Живет в Переделкине.

К 9 мая
Я первым изо всей своей родни — 
так вышло — за границей побывал.
За исключеньем тетки Евдокии,
которая задолго до меня
бывала в Вене, Будапеште, Праге…
А до того — в Германии. В Дахау.
(Освободили и — довоевала!)
Но и она теперь вовсю гордится,
что был я за границей, делегатом.  

* * *
Летим на планете — куда-то, зачем-то, сквозь темень,
сквозь время, которого нету, хотя оно — шар.
Летим очень быстро, пытаясь угнаться за теми,
кто эту планету оставил — оставшимся в дар.
Мы их не догоним, хотя в один миг и догоним.
И эта погоня по имени жизнь и судьба
закончится нашей победой. «По коням! По коням!»,   
хотя и не слышно, но громко сигналит труба.

* * *
Нет презумпции невиновности:
если жил — уже виноват
в отключеньях стыда и совести
(ведь бывает, признайся, брат!).
И пускай они были веерными
в этом городе и стране,
и соседи такими ж верными
оставались одной вине
(и другой, и третьей)… Но что же ты
исключеньем не стал опять,
свой отрезок, почти что прожитый,
на кресте норовя распять…

Пешеход
То, что стоял в октябрятском строю
и даже вставал в солдатский,
то, что порой перед входом стою
в метро и автобус братский,
то, что лежал в палатах рядком
в пионерлагере или
в рай-, горбольнице, — 
			значит, тайком
сразу меня подловили.
Значит, и после смогу, как все, — 
рядком — ни лучше ни хуже
всех…
		А пока бреду по шоссе,
собой отражаясь в луже.
Лужа прекрасна: похожа на
Россию — всем очертаньем
и радужной, жирной нефтью полна — 
купаются в ней не чета мне!
Рядом промчится траурный джип,
обдаст меня жижей родимой…
И все ж я, пропитанный ею, жив — 
шагаю, солнцем палимый.
Куда дошагаю к исходу дня,
кому это интересно?
Но в строй уже не зовут меня
при жизни моей телесной.

* * *
Оранжевая революция — это когда
тетки в оранжевых жилетках
				перестанут мыть поезда,
все ямы-канавы оставят недокопанными
и выйдут на плешку встречаться с унылыми копами.
И теток хватятся их алкаши-мужья,
и алкаши-сыновья — вот в этом уж я
не сомневаюсь почти — тоже столпятся на площади,
чтоб мамок не обижали менты и лошади.
Это когда все желтые вдруг потемнеют лицом
и станут совсем оранжевыми,
					отметит ВЦИОМ
протестные настроения среди гастарбайтеров — 
вот вам оранжевая революция — от крыш до бамперов.
Будут переворачивать ваши «пежо»,
«мерсы», «лендкрузеры» — или что там еще?
И увидит Господь, что это хорошо.   

* * *
Дух некрепок и плоть слаба,
перед взглядом кругом преграды.
Мы в гостях у самих себя
и задерживаться не надо.
Рассказать смешной анекдот,
выпить за процветанье дома
и — вперед, будто кто-то ждет
в голубой дали незнакомой.

* * *
В единственной жизни невозможно любить навсегда.
Вот во многих — пожалуйста.
Если по новой встретишь ту — из фигурного льда,
что испытаешь? Восторг! — вместе с жалостью.
И это, наверно, любовь или что-то подобное ей,
что-то такое вот светлое.
А в единственной жизни мы с каждым годом старей
и при случайной встрече все безответнее.  

Отец
			Никите Аверьяновичу Хлебникову
1
Он просто уехал в командировку
и мне привезет оттуда
игрушку, сказку, на вырост обновку — 
рад им, как празднику, буду.
И нынче, когда появится ночью
и даже меня не разбудит,
все ж под подушкой оставит звоночек — 
про жизнь, что за смертью будет. 

2
     
Как правильно мой поступил отец,
что вовремя умер: не рано,
не поздно. Какой же он молодец:
ушел, как звезда экрана, — 
пока еще помнят. Лежал в гробу
библейски-красивый, твердый.
И мне, закусывающему губу,
что надо сказал и мертвый.

* * *
				А.Ю. Герману
Звезда упала и осталась
на том же месте, где была.
И вот уже подходит старость,
хоть даже юность не прошла.
И вот еще звезда другая
из щедрого созвездья Лев
летит по небу, догорая
и никогда не догорев.