ИНТЕЛРОС > №5, 2013 > «У жизни не бывает черновика»

Анастасия Ермакова
«У жизни не бывает черновика»


23 мая 2013

Немат Келимбетов. Зависть: Тринадцать диалогов. — М.: Художественная литература, 2011.

Немат Келимбетов. Скорбны думы, чуток сон...: О старости и долголетии. / Сост. Ш. Нематова, А. Нематов. — М.: Художественная литература, 2012.

Немат Келимбетов (1937–2010) — известный казахстанский писатель, ученый, педагог, автор фундаментальных трудов по тюркологии. Человек, много лет мужественно боровшийся с недугом, приковавшим его к постели. Учитель в самом высоком понимании этого слова.

Пришедшие к российскому читателю его “Тринадцать диалогов” — философско-нравственные эссе, исследующие природу сложного и неистребимого чувства — зависти. Продолжая разработку острой темы в духе Франсуа Ларошфуко, Монтеня и других известных авторов, Келимбетов интерпретирует ее по-своему, исходя из личного опыта и особенностей национального характера.

Это полезное, душеспасительное чтение. Тот случай, когда морализаторство не просто необходимо, а художественно убедительно. “Не быть завистливым — великое счастье”, — считает автор. Погружаясь в текст, читатель с удовольствием участвует в беседе двух умных и интересных людей — мудреца и его друга-аксакала, размышляющих не только о зависти, но и попутно обо всем на свете: о мужестве, об умении слышать друг друга, о любви, о человеческом достоинстве.

С одной стороны, кажется, что ты все это уже вроде как знаешь, с другой — текст настолько плотный по смыслу и оригинальный по исполнению, что поневоле увлекает, и понимаешь: столь дотошное художественное исследование феномена зависти, адресованное “обычному” читателю, явлено, возможно, впервые, по крайней мере, в казахской литературе.

Каждое эссе любопытно по-своему и открывает одну из граней этого парадоксального чувства. Разве не парадоксальна, например, такая мысль: “Сможешь ли ты простить, если твой друг станет счастливым?” Казалось бы — чушь, как можно простить или не простить кому-то счастье? Оказывается, можно. “Ученые-психологи делят завистников на два вида. Первые — "кроткие", "смирные", "безобидные". Вторые — "агрессивные", даже "дикие в своей озлобленности". Вот эти, дикие — самые опасные, они могут позавидовать даже Луне, до которой их руки никогда не дотянутся. А относящиеся к группе "кротких" и "тихих" завидуют только тому, на что хватает их фантазии. И если выпадет случай, будут вредить успешным людям там, где сами могли бы себя проявить — так они считают — там, до чего они тоже могли бы добраться, будь то вершины действительно возможные… Завистник внимательно следит, как люди, живущие и работающие бок о бок с ним, спотыкаются, падают, идут в неверную сторону, ошибаются, сталкиваются и дерутся друг с другом, заблуждаются, гоняются за миражами. Он ждет своего часа, и когда нужный момент настает, он торжествует, наслаждается жизнью, становится — на миг — счастливым. Ему хорошо, только когда кто-то несчастен. Тогда и он считает, что не зря родился на этот белый свет, что есть смысл в его существовании, что вообще-то справедливость иногда встречается”.

Язвительно и точно говорит Немат Келимбетов о зависти на литературном поприще — очевидно, сам столкнувшись с подобным явлением.

“— И что же это за "гениальная зависть"?

— У нее тоже много разновидностей. Например, один весьма даровитый писатель издаст очередную хорошую книгу. И знаешь, что сделают "друзья-завистники" писателя?

 Откуда мне знать?

— А я знаю. <...> В среде творцов художественной литературы завистники — критики, литературоведы и т.д., хорошо знающие все ходы и выходы, все приемы восхваления и уничтожения, сделают вид, что ничего не произошло. Будут молчать, как рыбы… А для прекрасной книги замалчивание может оказаться губительным. <…> В ходу еще один способ навредить хорошей книге. Он заключается в том, чтобы гениальное, рождающееся раз в десятки лет, сенсационное произведение начать сравнивать с бездарным произведением какого-нибудь второстепенного автора. От такого сопо-ставления великолепное, талантливое творение превращается в ничто…”

Зависть не только управляет многими поступками человека, но, по сути, движет историей. Из-за зависти к чужому богатству вспыхивают войны, из-за зависти совершаются грабежи и убийства, из-за зависти предают лучших друзей. Есть в книге неожиданные повороты и открытия. Скажем, почему во времена инквизиции самых красивых женщин объявляли ведьмами и сжигали на кострах? “Да чтобы люди не обращали излишнего внимания на красивых женщин... Например, в Германии в средние века на красивых и статных женщин надевались "маски позора". Причем это была самая легкая, утвержденная законом форма наказания красавиц. А ведь все, по существу, — из-за зависти к красоте и красивым женщинам”. Задумываешься: ведь и в самом деле — монстра страшнее и в то же время незаметнее зависти не отыскать. Трудно не позавидовать более удачливому другу, трудно не пожелать чужой красавицы-жены, трудно прожить хотя бы один день с достоинством, никому и ничему не завидуя, благодаря Бога за все, что имеешь. Не побоюсь сказать: чтение этой книги нравственно очищает.

То же самое можно сказать и о книге “Скорбны думы, чуток сон...”. В ней собраны эссе о старости и долголетии, благодарные размышления о жизни, напутствия сыну. Уже по названиям глав можно судить о содержании: “Главное измерение жизни — это ее полнота”, “Стать старцем было моей мечтой”, “Когда готовиться к старости”, “Я боролся не за то, чтобы быть счастливым, а за то, чтобы жить среди счастливых людей”. Удивительно то, что в размышлениях автора нет никакой обиды на судьбу, нет жалоб, нет разочарования: “Умение довольствоваться малым, наверное, признак мудрости. Степень человечности следует измерять не количеством, а качеством прожитых лет”. Это не брюзжание немощного старика, а мудрая и светлая хвала жизни. Печаль, конечно, есть. Но именно печаль — как глубинное понимание трагичности жизни вообще, а не эгоистичное уныние, произрастающее из личного недовольство судьбой.

— Если бы Всевышний дал вам возможность начать жизнь сначала, с детских лет, от каких бы недостатков и ошибок вы бы отказались?

— Увы, у жизни не бывает черновика. Она пишется только один раз... Я не особо верю некоторым людям, которые, уже прожив достаточно долго, на склоне лет подвергают ревизии свое прошлое... Уверен, дай многим людям возможность сызнова начать жизнь не только один раз, но и десять раз, они все равно не смогут отойти от своей первоначальной природной формы, первообраза”.

Надо отметить, что вообще восточный подход к такому явлению как старость кардинально отличается от подхода западного. Западный подход утвержает, что старение — неизбежное несчастье, и нужно пытаться как можно дольше не поддаваться ему, используя различные средства: от пластически-косметических до морально-тренинговых, помогающих людям справиться со старением психологически. На Востоке старость — это прежде всего всего особый вид мудрости, закономерный этап духовного просветления, достойный итог жизни: “…Чем старше человек, тем он милосерднее, добрее. Считаю, что милосердие — самое великое чувство, присущее человеку. Поэтому мы в свое время воспринимали чужую старость как наш общий дар. Как возраст широты и доброты натуры человеческой. И лично я до сих пор убежден в этом.

О своем долге перед подрастающим поколением почтенные старцы казах-ского народа никогда не забывали. Даже в самую лихую годину. В этом можно убедиться, читая древние эпосы и сказания, легенды и мифы, поэмы и дастаны. Наша многовековая история, духовная летопись подтверждает это”.

С большой теплотой и почтением говорит автор о своих матери и отце, садовнике, с любовью возделывавшем свой сад и проникновенно читающем односельчанам дастаны. С заботой и трогательной тревогой написаны “Письма к сыну”: “Сын мой! Я не раз делился с тобой своими мнениями и о богатстве, и о бедности. Но хочу, чтобы ты больше внимания обратил на мои размышления о внутреннем мире, о духовной состоятельности человека. Ибо только нравственный человек может сделать очень многое и для себя, и для общества... Как бы то ни было, сынок, не зазнавайся, когда сыт и богат. И не унывай, если ничего не имеешь... Главное — душа должна быть доброй и широкой. Если скуп на доброту, то что толку от широты самого этого мира?”

Всем известные прописные истины, не правда ли? Но многим ли удается жить, не отступая от них?


Вернуться назад