Рассказ

Ованес Грачикович Азнаурян родился в марте 1974 г. в Ереване. Окончил Ереванский педагогический институт, факультет истории и основ права. 15 лет преподавал Историю в школе № 55 им. А.П. Чехова г. Еревана, в настоящее время работает системным администратором. Писать начал с 1989 г. Печатался в газетах, журналах, альманахах. Автор книг повестей и рассказов «Симфония одиночества» (Ереван, 2010 г.), «Симфония ожидания» (Ереван, 2014 г.). Призер многих литературных конкурсов в Армении и за ее пределами. Живет в Ереване. В «ДН» печатается впервые.

 

 

 

Автобусы на Eреван стояли в ряд на площади Лернагорцери города Капан перед гостиницей и универмагом. С семи тридцати утра сюда прибывали пассажиры, нагруженные чемоданами, сумками, одетые по-столичному, и поэтому резко отличающиеся от провожающих родственников. Женщины с детьми сразу же занимали места в автобусах, мужчины же, с деловитой важностью пыхтя сигаретами, укладывали чемоданы и сумки и разглядывали друг друга, знакомились, угадывая друг в друге будущих спутников.

— На перевалах будет туман, — сказал один.

— Точно,— согласился другой. — Водителям автобусов придется туго.

— И нам тоже. Моя жена не выносит эти проклятые повороты.

— У меня дочка такая. Тоже не выносит. Одни муки с этими женщинами, честное слово!

— О, у меня сын! Он у меня крепкий парень (хотел сказать: «весь в меня», но удержался), а вот жена… Упаси, господи! Как автобус тронется, так она сразу, как кисель. Хотите сигареты?

— Я бросил. Два года назад.

— А я все не могу…

Чуть поодаль стояли водители, маленькой, отдельной ото всех группой, курили, плевались в лужи, рассказывали анекдоты, смеялись. Каждый из них время от времени поднимал голову и смотрел туда, где за низкими облаками скрывалась гора Хуступ. Если гора видна, говорили они, значит, на перевалах будет ясно. Но облака плотно облепили гору, и прояснения не предвиделось, а это означало, что всю дорогу будет туман. Водители старались казаться веселее, и анекдоты становились все острее и острее…

Потом заморосил дождь, а ровно в 8:30 автобусы тронулись.

Водителем одного из автобусов оказался старик, толстый, с проплешиной, которому на вид было шестьдесят-шестьдесят пять лет. Его напарник, парень семнадцати лет, был по-юношески худой, длинный и своими тоненькими ногами и большим носом напоминал цаплю. Очевидно, он еще учился «автобусному делу» у старика или просто подрабатывал — во всяком случае, так подумали почти все пассажиры. Когда автобус отъехал, старик-водитель сказал своему напарнику:

— Монго, собери-ка билеты.

— Хорошо. А я сегодня поведу автобус?

— Нет,— ответил старик. — Погода паршивая.

— А если за перевалами будет солнце, дашь поводить?

— Вряд ли за перевалами будет солнце, сынок.

Монго каждый раз бесился, когда старик называл его «сынок» или «малыш», но в этот раз он сдержался.

— А после Ерасхавана, на равнине дашь? Если будет солнце? — упрямо спросил он.

— Вот после Ерасхавана и поговорим, — сказал старик.

Монго пошел собирать билеты. У двоих пассажиров билетов не оказалось, но они заплатили за свои места, которые заняли: все равно они пустовали (т.е. те, кому были проданы билеты, почему-то не явились). Собрав билеты, Монго вернулся и опять сел в свое кресло, рядом со стариком.

А потом автобус попал в туман, и это случилось через какие-нибудь двадцать минут после того, как выехали из Капана. Туман окутал автобус и уже не отпускал. Он был очень плотный, и старику не были видны автобусы, едущие впереди; слева и справа тоже ничего не было видно, была одна сплошная белизна, и старик, казалось, взглядом старался прорвать толщу тумана и медленно вел автобус, большой, красивый и величественный. Автобус этот ехал последним в колонне, состоящей из пяти автобусов. Это объяснялось двумя причинами: во-первых, автобус старика был недавно отремонтирован, а это почти исключало возможность того, что с ним случится какая-нибудь напасть в пути; во-вторых, тем, что вел его сам Мике, самый старший из водителей автобусной компании «Счастливого пути», организовывающей регулярные рейсы Капан-Ереван-Капан. Если что и случится, думали водители других автобусов, старик всегда поможет.

Старик вел автобус, сердился на туман и время от времени поглядывал в сторону Монго. Тот сидел в своем кресле напарника и важно курил — ведь все настоящие водители автобусов курят, а Монго собирался стать настоящим водителем! Он видел, как нелегко приходится старику, и одновременно с ним нажимал на воображаемые педали, и каждый раз, когда старик менял скорость, у Монго сладко замирало сердце в груди.

— А ведь плохо, что мы последние едем в такой туман, правда? Случится что, застрянем — никто и не заметит, — сказал он.

— Молчи уж, Монго, не каркай. Прикури лучше сигарету и дай мне.

Монго закурил, старик взял сигарету и глубоко затянулся, как всегда.

Монго в старике все восхищало, и он, понятно, во всем старался подражать ему: курил совсем как старик, глубоко затягиваясь; носил такую же старую черную куртку, потертую на спине; руки у Монго всегда были грязные, вернее, это была не грязь, а машинное масло, которое уже никак нельзя было смыть; кроме всего прочего, от Монго всегда пахло дизельным топливом, как и от всех уважающих себя водителей… Монго хотел стать настоящим водителем большого автобуса, совершающего международные рейсы. Это была его мечта, о которой он мало кому говорил, и тайно собирал открытки с изображением далеких стран, куда б он хотел поехать на своем автобусе…

— Монго,— вдруг улыбнулся старик, — хочешь повести автобус? Я охотно уступлю тебе свое место.

— Нет уж, — ответил Монго и тоже улыбнулся. — Лучше ты. И врагу не пожелаю вести такую тяжелую машину в такой туман.

— Отлично, Монго! — сказал старик. — Еще сигарету, пожалуйста. И включи магнитофон, только негромко: может, кто и спит.

Автобус был по-прежнему во власти тумана, и о том, что он движется вперед, говорили лишь размеренный гул мотора да белые камни вдоль дороги, которые все же были видны. В автобусе заметно похолодало; ведь дорога все время уходила вверх, поднимаясь с каждым новым поворотом на один «ярус» выше…

— Роза, тебе плохо? Хочешь бумажный пакетик? В карманчике сидения есть бумажный пакетик…

— Нет, Амбо. Просто давай будем молчать...

— Папа, мама сердится?

— Нет, мой мальчик, спи. Маме просто немного не по себе. Чуть-чуть…

— Чуть-чуть... — застонала Роза.

И в это время старик-водитель спросил своего напарника:

— Слышишь какой-то посторонний шум?

Монго прислушался:

— Ничего не слышно.

Старик тяжело вздохнул:

— А мне кажется, что-то стучит… Тоже мне, отремонтировали!

По лицу старика видно было, как он сердится. Монго представил себе, что будет, если автобус застрянет на этом участке пути, а еще хуже после Гориса, и ему вдруг очень захотелось домой, в Капан. Дома его ждала мать, которая каждый раз очень волновалась, когда он, Монго, «уходил в рейс». У Монго из родных были только мать, старик-водитель, которого он тоже очень любил и во всем подражал ему, да еще сестра, вышедшая замуж в Ереване, — у нее и ночует он, когда приезжает в Ереван.

А старик все сердился. Сердился на рабочих авторемонтной, сердился на самого себя, потому что не проверил, как следует, исправна ли машина, сердился даже на Монго, который не слышал никакого постороннего шума в работе мотора. «Вот глупый мальчишка!» — думал он. Потом с тоской подумал о том, что автобус наверняка застрянет в пути.

«Во-первых, пассажиры заживо съедят меня и Монго, потому что во всем, что случается в пути, даже плохая погода, виноват, по их мнению, бывает водитель,— думал он. — Во-вторых...» Но старик не захотел думать, что будет «во-вторых»; он только вздохнул и сбавил скорость.

— Почему мы поехали медленнее? — спросил его Монго.

— Если что и случится, то пусть случится на этом участке, где много сел и деревень, — ответил старик.

— Думаешь, что-то случится?

— Ты слышишь, как стучит в моторе? — спросил старик.

— Нет.

— Когда услышишь, поймешь.

Туман не рассеивался, наоборот: казалось, что он все крепче льнет к окнам автобуса и хочет ворваться вовнутрь. Туман действовал на нервы; пассажирам казалось, что автобус едет вслепую, наощупь, и это было очень неприятно чувствовать, и, когда автобус остановился у какой-то шашлычной, все облегченно вздохнули. Старик обратился по микрофону к пассажирам:

— Остановка пятнадцать минут. Можете выйти, поразмять ноги, купить себе что-нибудь и так далее.

Пассажирам особенно понравилось это «и так далее»; кто-то даже воскликнул:

— В самый раз!

Старик и Монго вышли из автобуса. Моросил дождь. У дверей шашлычной стоял ее хозяин — Овсеп, толстый, лысый, со шрамом через все лицо, в высоких болотных сапогах. Овсеп со своей женой Марьям в этой шашлычной жил с самого 1989 года. «Объект» этот супруги Хачикян не покинули даже тогда, когда в 1992 году началась приграничная война и дачный поселок Кармракар бомбили из соседней страны. Теперь в Кармракаре никто, кроме Овсепа и Марьям, не жил. А корпуса дома отдыха пустовали.

— Что-нибудь случилось? — спросил Овсеп у старика; друг друга они знали давно. Старик в ответ что-то пробурчал.

— Он говорит, что-то стучит в моторе, — важно ответил за старика Монго.

— Понимаешь, Овсеп,— вздохнул старик,— мне кажется, что-то стучит в моторе…

Они зашли в шашлычную и сели у стойки, за которой стояла жена Овсепа.

— Что-нибудь хотите? — спросила она.

— Кофе, — ответил старик. — Мне и Монго. — Потом спросил:— Давно проехали автобусы?

— Последний — сорок минут назад, — ответил Овсеп.

— Слышишь, Монго? Мы здорово отстаем.

— Слышу: на сорок минут, — отозвался Монго.

За одним из столиков сидели мужчина и женщина. Женщина заказала какой-то сок, мужчина — кофе. Они сидели рядом в автобусе, они уже познакомились, и им обоим было скучно…

Когда старик и Монго выпили свой кофе, они вместе с Овсепом вышли посмотреть мотор автобуса. Туман стелился по полям, по-прежнему моросил дождь. Старик завел мотор и послушал, как тот работает. Овсеп Хачикян сказал:

— Я ничего не слышу. С мотором все в порядке.

— Будем надеяться, что ничего не случится, — пробурчал старик. Потом он посмотрел на часы и сказал: — Ну, поехали. До встречи, Овсеп. Поблагодари Марьям за кофе.

Автобус стал отъезжать, Овсеп помахал рукой, и Монго ответил ему. Автобус опять медленно поплыл сквозь туман, осторожно, вслепую. А потом начались повороты, серпантином спускающиеся к ущелью реки Воротан.

— Роза, тебе нехорошо?

— Ничего. Где мы сейчас?

— Ущелье.

— Господи! Когда это кончится? Когда кончатся мои мучения?!

— Молчи, Роза, ты пугаешь мальчика…

В первый раз автобус остановился через полтора часа после дачного поселка Кармракар, когда, уже перейдя по мосту через реку Воротан, поднялся по склону противоположной стороны и очутился на гребне хребта. Стук от мотора доносился такой, что его уже слышали не только старик, но и все пассажиры, которые, когда мотор заглох, поняли, что им «подсунули» неисправный автобус. Но, странное дело, никто и не подумал возмущаться; все сидели тихо, спокойно, как будто ничего и не произошло; в пассажирах угадывалась готовность перенести любые испытания, причем абсолютно безропотно. В этом была какая-то безучастность и равнодушие к собственной судьбе: «Переживем и это»…

Старик грустно посмотрел на Монго. Этого молчания пассажиров он никак не ожидал. «Уж лучше бы они возмущались», — подумал Мике и, сделав знак Монго, взял инструменты из-под сидения и вместе со своим напарником вышел из автобуса. Некоторые пассажиры воспользовались этим и забежали за ближайшие кусты шиповника, растущие вдоль дороги, некоторые вышли покурить. Все еще моросил дождь. Старик с помощью Монго разобрал мотор.

— Теперь понял, что стучало?

— Да, — грустно вздохнул Монго. Ему так захотелось в этот момент оказаться дома, у мамы!..

В автобусе пассажиры тихо переговаривались; они почему-то, сами того не понимая, не смели говорить громко.

— Вы не знаете, почему стоим? — спросила молодая женщина молодого мужчину; они сидели рядом.

— В моторе что-то испортилось.

— Починят?

— Кто их знает.

— Послушайте, а у вас не найдется сигаретки? Очень курить хочется!

— Найдется. Давайте выйдем из автобуса.

Водитель и его напарник копались в моторе, рядом стояли мужчины-пассажиры, тихо переговаривались, обсуждали происшедшее. Мужчина и женщина встали в сторонке; он дал ей сигарету и огня, потом закурил сам.

— Как вы думаете, это надолго? — спросила женщина; она была просто молодая и просто красивая.

— Не знаю,— ответил мужчина. — Я вообще не разбираюсь в машинах.

— А это правда, что автобус приедет в Ереван лишь в шесть тридцать?

— Если так пойдет и дальше, то намного позже. Кстати, вы не боитесь простудиться?

— Нет. Я закаленная. Я целых два месяца спала или в машине, или в палатке.

— Вместе с тем мужчиной, который провожал вас в Капане?

Женщина внимательно и несколько удивленно посмотрела на мужчину.

— Да, — ответила она.

Они помолчали. Было очень тихо, и слышно было лишь, как переговариваются мужчины, вышедшие покурить, и еще — как шумят листья на деревьях.

— Дикое место… — сказала женщина.

— Да. Здесь много диких мест, — сказал мужчина.

— Дикие места пугают. Хочется кричать…

Он посмотрел на нее:

— И часто вам хочется кричать?

— Почти все время. — Она рассмеялась.— А вам разве нет?

— Нет. Никогда не хотелось кричать.

— Чего же вам обычно хочется, а?

— Броситься в пропасть.

— Слишком романтично, вы не находите? Вы уже не мальчик, чтоб хотеть броситься в пропасть.

— Вы правы. Но и вы уже не девочка, чтоб кричать, испугавшись «диких мест».

— Может быть… А кто вы по профессии?

— Журналист. Одна из ереванских газет.

— А что вы делали в Капане? Готовили материал?

— Нет. Разводился.

— Ох, простите!.. — Женщина рассмеялась.

— Почему вы смеетесь?

— Не знаю… Извините.

Опять помолчали. У мужчины было сердитое лицо. Он подумал, что не надо было говорить о разводе.

— Да не сердитесь вы,— улыбнулась женщина.— Я и не хотела смеяться над вами, но у вас было такое несчастное лицо, что я не выдержала… Хотите, я вас поцелую?

— Нет,— ответил он.

— Ну и не надо! Не собиралась я вас целовать на виду у всех пассажиров!

— Послушайте, вы замужем? — вдруг спросил мужчина.

— Это имеет какое-то значение? — спросила женщина, повернулась и пошла в автобус.

Мужчина не сразу пошел за ней. Он решил выкурить еще одну сигарету. Когда он все же, наконец, поднялся в автобус и посмотрел на женщину, та улыбнулась ему. Он сел на свое место у окна, рядом с женщиной, и женщина сказала:

— А я так и думала, что вы не сразу пойдете за мной. Это что, принципиально?

— Нет.

— Не врите. Вы же подумали: «Выкурю еще одну сигарету, потом пойду 
в автобус, а то она подумает, что я решил за ней ухлестнуть…» Было такое?

Мужчина улыбнулся:

— Нечто такое было.

— Вот видите! Кстати, а что стряслось у вас с женой?

— Не сошлись характерами, прожив вместе пять лет.

— Это всегда так бывает к пяти годам супружеской жизни.

— А вы все знаете, да?

— А если и так? Просто, по-моему, не надо осложнять себе жизнь.

— Вас не беспокоят никакие проблемы? Вас ничто не тревожит? У вас все тишь да гладь? — Мужчина почему-то опять рассердился.

Но женщина спокойно ответила:

— Нет. У меня не все тишь да гладь. — И улыбнулась. Мужчине эта улыбка показалась очень грустной.

Подумав, он сказал:

— Простите. Просто я вспылил.

— Ничего. Бывает. Иногда нужно и рассердиться…

Туман просачивался сквозь деревья, сгущался где-то внизу, и дождь все продолжал моросить.

Старик и Монго собрали мотор.

— Как ты думаешь, долго выдержит?— спросил Монго, показывая на мотор.

— Не знаю.— Старик вытирал руки тряпкой. — Вряд ли. Судя по всему, будем останавливаться каждые полчаса, снова разбирать мотор, потом собирать и ехать дальше.

— Но так ведь невозможно!

— А что прикажешь делать?— Старик рассердился. — Лишь бы доехать до Вайка. Эту деталь найдешь только там.

— Но если так будет продолжаться, мы доедем до Вайка, когда уже будет темно.

— Я знаю это,— сказал старик.

— Что же будем делать?

— Ничего. Переночуем в Вайке.

Монго вздохнул:

— Мне обязательно надо будет позвонить маме в Капан и сестре в Ереван; они будут волноваться.

— Всему автобусу нужно будет позвонить. Так что не думай об этом.

— Посмотрим, как далеко мы уедем с таким мотором,— мрачно сказал Монго.

— Перестань ворчать, малыш, — улыбнулся старик, но Монго ничего не ответил и поднялся в автобус. — Автобус отправляется!— крикнул старик, хотя и кричать не надо было; все давно уже сидели на своих местах и ждали отправления.

Автобус поехал дальше, и дорога, иногда узкая, стиснутая с двух сторон скалами, иногда широкая и прямая (но всегда мокрая!), черной лентой разворачивалась перед ним. И все время был туман, из-за чего автобус казался очень одиноким, и еще из-за тумана казалось, что автобус не знает, куда едет и что его ждет впереди. Он действительно, как и сказал старик-водитель, останавливался каждые полчаса, и старику с его напарником снова и снова приходилось разбирать мотор и заново его собирать. Каждая остановка задерживала автобус на полтора-два часа, и теперь старик думал, что будет большим везением, если они доедут до Вайка к полуночи. «Да, — думал он, — нам бы очень повезло…»

А некоторым пассажирам начинало мало-помалу надоедать то, что автобус все время останавливается и что конца-края этому не видно; другие по-прежнему оставались ко всему равнодушными; третьи вовсе спали; четвертые в уме сочиняли грозные письма в адрес компании «Счастливого пути!»; малолетние дети, заскучав и проголодавшись, начинали ныть. Но, в общем и целом, пассажиры сидели смирно, осознавая, может быть, что все равно им некуда деться, надо лишь вверить свою судьбу старику-водителю и его напарнику и надеяться на их опытность. С другой стороны, зная, что в конце концов можно сойти с автобуса у какой-нибудь деревни и на попутных добраться до Еревана (или по крайней мере до Вайка), пассажиры все же этого не делали: автобус уже стал родным и близким, и покинуть его было как-то совестно… Всегда так! И старик вдруг понял, что бунта на корабле не будет, и на душе у него стало спокойно и одновременно мерзко: неужели никто не восстанет?! И так каждый раз старик задавал этот вопрос, ответ на который был и оставался отрицательным: не восстанет… Только однажды, когда мотор автобуса в очередной раз заглох, одна женщина на вопрос своего мужа, как та себя чувствует, ответила:

— НЕУЖЕЛИ МЫ ОБРЕЧЕНЫ НА ТО, ЧТОБ ЕХАТЬ И ТАК НИКУДА И НЕ ДОЕХАТЬ?

Некоторые, услышав это, рассмеялись, а старик и Монго, ничего не сказав друг другу, вышли из автобуса — в который раз!— разобрали мотор, снова собрали, и автобус поехал дальше.

А потом за окном стало темнеть, и старик-водитель включил свет в салоне, и тогда пассажиры свыклись с мыслью, что придется переночевать в Вайке, единственном городе после Гориса на пути в Ереван. Когда старик включил свет в салоне, пассажирам автобус стал казаться родным домом. Настоящие же их дома и квартиры теперь казались очень далекими и нереальными, как будто из другого мира…

Кто-то достал припасенные бутерброды и начал есть, кто-то, когда включили свет, продолжил чтение журнала или газеты, прерванное из-за темноты, третий, приняв более удобное положение в кресле, продолжал спать.

— Страшно, когда темнеет, — сказала женщина мужчине. — Сумерки — самое тяжелое время суток. В сумерки легко покончить собой.

— Я тоже ненавижу сумерки,— сказал мужчина.— Они давят. Лучше всего, когда начинает темнеть, выйти из дома и гулять. К сожалению, в последнее время это получается все реже и реже. Сидим у себя в квартирах и боимся выходить.

— А где наши дома?— спросила женщина.— Разве они есть? Кто из этих пассажиров может теперь с уверенностью сказать, что у него есть дом? Наш дом теперь вот этот автобус. И от него зависит наша жизнь. Он — наша жизнь и наш путь…

Мужчина усмехнулся:

— Автобус, который едет вслепую?

— Пусть вслепую. Но этот автобус — наш. Если честно, я и не хочу, чтоб он куда-то приехал. Лучше сидеть в нем и ехать. Просто ехать. И не думать. И так пребывать вне времени. Ведь мы сейчас как бы выбыли из времени; время не движется, потому что автобус все время едет, правда, очень часто останавливаясь. Но как раз эти остановки и стирают время. За окном светло, потом темно, но время остановилось, потому что все время туман и моросит дождь… Время — там, в Капане или Ереване, а здесь, в автобусе, оно остановилось. И слава Богу! Когда время останавливается, ты не стареешь…

— Вот куда вас занесло!— сказал мужчина.

— Да… Это на меня автобус действует, и то, что за окном темнеет. Туман и сумерки… Что может быть бесконечнее и безысходнее?

Мужчина промолчал. Он подумал, что, в общем-то, и ему не хочется куда-нибудь доехать. Пускай автобус едет вот так, в тумане, вслепую, и так и не доберется до Еревана или до Вайка. Это будет лучше всего. И он подумал еще, что женщина права: они выпали из времени. И слава богу!.. Кстати: он до сих пор не знает ее имени. И тут он спросил себя: а хочет ли он знать ее имя?

— Нет,— ответил он сам себе вслух.

Женщина, сидящая рядом с ним, посмотрела на него:

— Вы что-то сказали?

— Нет. Просто думал.

— Я тоже думала. Я подумала, что мы до сих пор не знаем имени друг друга. Давайте познакомимся. Меня зовут Жанна…

Мужчина пробормотал что-то в ответ, и женщина не расслышала, как его зовут, но не стала переспрашивать.

«А в принципе, какое это имеет значение?»— подумала она.

Автобус крался осторожно сквозь туман, останавливался, снова ехал, и число пассажиров, уснувших в своих креслах, увеличивалось. Уснул и Монго, и старик знал, что, когда в очередной раз мотор заглохнет, он не станет его будить. Он знал также, что не надо думать, сколько еще осталось времени, чтоб доехать до Вайка. Лучше об этом не думать. Ведь все равно этим делу не поможешь. Нужно просто вести автобус вперед и постараться сделать так, чтоб ничего с ним не случилось…

А Монго спал рядом в кресле напарника, и ему снились далекие страны, куда он поведет в будущем свой большой, красивый автобус.