ИНТЕЛРОС > №1, 2014 > Слушай классику — лес кипарисовый

Илья Фаликов
Слушай классику — лес кипарисовый


13 февраля 2014

Фаликов Илья Зиновьевич — поэт, прозаик, эссеист. Постоянный автор «ДН». Родился в 1942 г. во Владивостоке. Печатается с 1964-го. Автор 10 книг стихов, 4 романов, книг эссе «Проза про стихи» (2000), «Фактор фонаря» (2013). Лауреат нескольких литературных премий. Постоянный автор журнала. Последняя публикация — № 7 за 2013 г.  Живет в Москве.

 

 

* * *

Надо утро начать с Катулла. 
Свежим ветром просквожена
Фессалийская верхотура
где зегзицей кричит жена.
Автор выскочил из притона, 
весь в пороках, — кого винить? 
Нить бегущую, веретёна, 
нить бегущую вейте, нить.

Задохнуться на общем вздохе 
о подробностях бытия, 
об оливе, чертополохе — 
глянешь искоса: ты да я. 
Всякой дрянью сума набита, 
всякой дрянью и жизнью всей.
Не рыдай о нём, Миноида
он не стоит тебя — Тесей!

Крепче вервия и каната 
связь времён — перестань кричать.
Ставит старость, а не Танатос
окончательную печать. 
Вейте, ветры, развей, Верона, 
тему: душу бы сохранить, 
нить бегущую, веретена, 
нить бегущую вейте, нить!



* * *

Кипарисовый лес расколышется, 
зашумит кипарисовый лес. 
Не пописывай, если не пишется, 
если высох, угас и облез. 
Слушай классику — лес кипарисовый. 
Если кончатся лучшие дни,
нажитое пространство отписывай 
контингенту фантомной родни.

Белым камнем, похожим на облако, 
блещет синее поле небес. 
Морем вымыта, чистая публика 
демонстрирует вкусы на вес — 
побережье завалено дынями, 
бахчевые плоды тяжелы. 
Небесами, пустыми и синими, 
бредит ласточка с каждой скалы.

Видно, матушка сильно старалася — 
запалив на Ай-Петри костёр,
острый выступ татарского ялоса
со скулы моей ветер не стер. 
На осколки языческой храмины 
уронился готический храм — 
ливень хлынул и выглядит каменно:
можно к туче взойти по струям.

Не Елены мы тут, не Парисы мы, 
и не всяк Ермолай — Менелай.
Не вернуться ли в лес кипарисовый? 
Завернули за евросарай.
Опалённый хвалёными войнами, 
лечит пятку больной Ахиллес.
Стелет сердце уколами хвойными 
кипарисовый лес.



* * *

Горит над горами огнём золотым уже не глазунья — 
цыганское солнце, татарский алтын, пятак полнолунья. 
Во тьме черноморской лучится хрусталь, в пучине азовской. 
Копировал хаос, однако устал 
Иван Айвазовский.

На ста децибелах грохочет содом в плавучем борделе, 
с барахтаньем в море, от фарта густом, с фонтаном фортелей.
Диджей козлотуром по звёздам скакал, значительно ниже 
тянуло тебя от заоблачных скал — 
к Архипу Куинджи.

В целебной грязи собирается сель тяжёлых предчувствий,
а грек с армянином пекутся досель о русском искусстве. 
Морской биомассой, насквозь голубой, наполнены вены,
когда накрывает тебя с головой 
солома Селены.

Морской городок, поднебесный горбун, подобье финвала, 
в которого целит возможный гарпун крутого финала, 
когда остаются один на один горбун и плясунья. 
Цыганское солнце, татарский алтын, 
пятак полнолунья.



Бесстыдница1 

Не спится, не рыдается, не стонется, 
уляжется, останется, остынется — 
я говорю бесстыднице: бессонница, 
я говорю бессоннице: бесстыдница. 
Бесспорное беспамятство нескорое 
опустится, по праву всемогущее, 
на дерево цветущее бескорое
на дерево бескорое цветущее.

Вчера ещё сажала фрукты-овощи, 
пахала на пристанище мгновенное — 
в ночное серебро моё сокровище
оденется, сокровище бесценное. 
Взойдёт на звуке внутреннего голоса
звезда волхвов, возникшая при Ироде.
Существованье утреннего ялоса
не кончится на розовом периоде.

Возвысит горы не гигантомания, 
а дерево бескорое цветущее.
У белых роз — свои воспоминания: 
завьюженное южное грядущее.
И некуда от времени деваться, и 
нам светят незаслуженные премии — 
маяк врубился раньше девятнадцати, 
когда упала темень раньше времени.



Учан-Су

О пальмы юга!
        Н. Рубцов

Продавливать себя и продавать 
равно тому, как 
поэзию святую предавать, 
позор и мука. 
Так полагает девочка, со мной 
прожив полвека, 
а на аллее около пивной 
поет калека.

Там нет пивной, но бродит всё равно 
хмельная пара — 
вскипает внутривенное вино
самопиара
Совместно претерпев любовный плен, 
в дыму окурка 
не съехала с откромсанных колен 
шалава Мурка.

Везёт его коляску эта мать — 
его подруга — 
продавливать себя и продавать. 
О, пальмы юга! 
О, пальмы юга! Падших не спасу, 
сухая туча — 
фиксируюсь на речке Учан-Су
струя летуча.

Она не отвращается от них, 
не прячет взгляда, 
и над моим горбом за воротник 
течёт прохлада.
Слеза ли набегает на глаза, 
но в горнем свете 
внутри певца работает лоза
по сходной смете.

…У речки Учан-Су, высок и сед,
не слишком в меру 
мой собеседник, немец или швед, 
сосёт мадеру. 
У речки Учан-Су во весь размах 
перезагрузки
мы говорим на разных языках 
вполне по-русски.

В каком году или в каком часу, 
не веря чуду, 
я позабуду речку Учан-Су
Не позабуду.
Играй, гармонь, наяривай, валяй,
и, щастлив крайне, 
поёт калека — наша Лореляй
на нашем Райне.



Ай-Петри

 

Шибанёт шибляком, а шибляк — это смешанный лес. 
О воздушных поют кораблях альбатрос и отвес. 
Босоту шибляка с высоты вышибает сосняк — 
он работает на облака, овцевод и скорняк. 
Божий мир, у тебя под полой, выше пары опор 
прошибает скалу за скалой хвойнокаменный бор. 
О подавленных страхах — молчок. На вершине важней
три верблюда, и лев-грудничок, и табун лошадей.

Начинает программу восход, спозаранку высок. 
Из воронки ущелья идёт неземной холодок. 
Существует колодезный док, и летят корабли.
Из ущелья идёт холодок, из пещерной щели. 
Океанское дно погребло НЛО и ГЛОНАСС.
Это было кораллом — давно, когда не было нас. 
Фактор Данта, формовка орлов — полновесно жива,
флорентийский фасад расколов, лапа мёртвого льва.

Улетучивается шашлык, испаряется плов,
молодой проводник двуязык и двулик птицелов. 
Стала бором морская трава, и, куда ни греби,
лапа мёртвого льва на кудрявой башке Могаби
Баш на баш, и наварит барыш молодой азиат, 
на его скакуне воспаришь, не вернёшься назад, 
и не станет ни рифменных уз, ни ундин впереди.
Рыжий львёныш и свежий укус у тебя на груди.  



Камни

Мой денщик стрелял не мимо…
                                 Н. Туроверов

Нет урона живой природе 
оттого, что таков улов — 
камни блещут из моря вроде 
конских выскобленных голов.

Были ночки, любовь и скачка,
где в сени молодых олив
черноокой была казачка, 
кавалер её черногрив.

Не ищи никакого крова 
и за марочным не беги, 
если в тучах горит подкова, 
не высвечивая ни зги.

В продувных парусах июля 
свищет ветер издалека 
или множащаяся пуля 
белоглазого денщика.

Кто-то шашкой неслабо машет, 
кто-то тонет, подстрелян влёт.
Конь не понял — хозяин мажет, 
а холоп его в точку бьёт.

 

________________________

Красное земляничное дерево, Arbutus andrachne.


Вернуться назад