Лилия Газизова. Люди февраля. — М.: Воймега, 2013.

 

Эта замечательная, по-моему, строчка — из новой книги Л. Газизовой «Люди февраля».

Чем меня заинтересовала живущая в Казани поэтесса с цветочным именем Лилия? Прежде всего — редкой сейчас в потоке модной остраненности и метафорической затуманенности — искренностью поэтического высказывания и — неожиданным жестом, за которым не только темперамент, но и как будто на твоих глазах случившееся переживание.

Вот вроде бы совсем простое, короткое стихотворение. Верлибр, как и все остальное в этой книге:

 

Я думаю о том, какие мысли

В голове у очень толстого ребёнка.

И часто ли ему бывает грустно...

 

Я думаю, что толстого ребёнка

Намного чаще обижают,

Чем худого.

 

Ещё я думаю о том,

Что в каждом из нас

Плачет толстый ребёнок.

 

Плачет, плачет… Это стихи из тех, которые должны были быть написаны. Может быть, красивее, в рифму, мелодраматичнее… А зачем? Здесь и так все есть. Этакая стволовая клетка поэтического высказывания — бери ее и клонируй целую драму в стихах, только опять — зачем?

Кстати, эти стихи для поэтессы отнюдь не умозрительны. Наоборот, почти биографичны, безусловно, прочувствованны — не потому, что была толстой (чего нет, того нет), а потому, что много лет проработала детским врачом. Будучи поэтом.

А сейчас — почти теоретическое отступление (от правил рецензии).

Свободный стих или верлибр в русской поэзии — тема непростая. Рифменные возможности в русском языке, в отличие, например, от французского (с фиксированным ударением на последнем слоге), далеко не исчерпаны. Розы могут рифмоваться не только с морозами, но и с розгами, и с ризами, и, уж конечно, с росами… Кроме того, рифма может быть вообще мерцающей, как в «Слове о полку Игореве», и тем более осмысленной и яркой.

Мне больше других нравится определение рифмы, сформулированное Андреем Черновым: «метаморфоза смысла при сходстве звучания» (это, впрочем, только про хорошие рифмы). А значит, рифма должна (или хотя бы может) быть и волшебством, и чуть ли не шаманством (с чего и начиналась) — не только шпаргалкой для лучшего запоминания строчек.

Но если говорить о верлибре, тут дело далеко не столько в отсутствии рифмы. Верлибр отсекает и даже выжигает каленым железом традиционные ямбы и хореи. И здесь бы ему сказать спасибо — надоели эти укачивающие та-та-та-та. Когда еще Пушкин писал: «Четырехстопный ямб мне надоел»! Однако в русской поэзии появился и развивается дольник или акцентный стих, который успешно преодолевает «укачивание» и ставит авторскую интонацию поверх размера (можно сказать и — поверх барьеров). Этот путь кажется самым плодотворным.

Верлибры же по-русски, как и по-французски, по большей части умозрительны. Они как правило формулируют некую мысль — кстати, Эйнштейн, например, говорил, что у него за всю жизнь мыслей было всего две (общая и частная теория относительности)! А вот настроение — вещь заразительную и склоняющую к присоединению, пойманное в силки слов тонкое ощущение, без чего, по-моему, поэзии просто не бывает, большинство доныне написанных русских верлибров не передают.

Большинство, но — не все. Вспомните блоковский верлибр «Она пришла с мороза раскрасневшаяся…».

 Мне кажется, этим блоковским путем в своих верлибрах пытается идти Лилия Газизова. Она хочет уловить, зафиксировать и передать те мгновенные ощущения, которые, в сущности, и составляют жизнь, во всяком случае — жизнь души. Это невероятно сложно. И, кстати, тут рифмы и уже как бы заранее заданный размер могут сильно помешать, толкнуть на инерционный путь. Поэтому — вопреки инерции — она и пишет верлибры, не потому что рифмовать не умеет (у нее выходили и вполне «традиционные», с зарифмованными стихами книжки). Иногда получается лучше, иногда хуже. Но это так в любом деле, тем более — в литературе. И вот — вчитайтесь:

 

 Стать стрелкой на часах

 Казанского Кремля

 Клавишей Delete

 Мирового компьютера

 Выскальзывающим из рук

 Дымчатым портсигаром

 Западающей клавишей си-бемоль

 Утренним бесцветным мраком

 Всеми собаками мира

 Очками Exte на родной переносице

 Безвольным сердечным клапаном —

 Всем что угодно

 Лишь бы не Лилией Газизовой

 

Здесь, по-моему, замечательны: и «родная переносица» (экое отстранение души от собственного или близкого — не важно! — тела и при том сочувствие ему), и «безвольный сердечный клапан» (ведь действительно нашей волей он не управляется, а жаль!), и желание стать «всеми собаками мира». Но еще замечательней нежелание быть… Нет, не собой, а той, за кого тебя «держат», принимают или числят. Той, кто для большинства людей исчерпывается именем-фамилией-внешностью.

Кстати, процитированные стихи озаглавлены — «Настроение». В общем, для Газизовой это петушиное слово — могло быть и не названным.

Неудачи, кажется, в ее очень жен-ских, но и вполне антропоморфных верлибрах подстерегают ее только там, где настроение вдруг пропадает. Или — выпархивает, не ловится. Но это у нее случай не частый. К умозрительности или к интонационному (ужеверлибровому!) однообразию Лилия Газизова не склонна.

А вот как вам такие стихи про любовь, где нет ни этого слова, ни страданий-придыханий:

 

Куришь неловко,

И дым сигаретный

В глаза попадёт тебе.

Смешно щуришься…

Что же, придётся мне

Дым отгонять от тебя…

Как и прочие неприятности.

 Нужны ли еще здесь какие-то слова или изящные рифмы, чтобы передать и чувство, и состояние, и — где-то в глубине — боль?

Хочется пожелать Лиле Газизовой: пусть еще не раз поймает для нас, читателей, то, что в унылой повседневности мы не ловим и не осознаем.

Будем читать, ждать и надеяться.