* * *
Если сам ты — частица сущего,
то тебе уже не до старости.
Вроде вихря, ветрило рвущего, 
Тучи сшиблись с дубами в ярости.

И бокал твой, звеня заранее,
От закатного светел золота.
И похожа на тень желания
Плоть граната, лучом расколота. 

И с Арагви мчащий, с ночной реки,
Ветер ищет тебя на сырой земле,
И колени твои сквозь сумерки
Так поют, как костёр в непроглядной тьме.

Ты — страна раздолья цветущего,
Неприступного в дикой яркости!
Вроде вихря, ветрило рвущего,
Тучи сшиблись с дубами в ярости.

 

* * *
С закатом небо снимает маску,
Тебе свой подлинный лик являя.
И ты, дневную забыв обманку,
Впервые видишь весь мрак без края.

День исчезает, стремя движенье
Туда, где скрылась твоя дорога.
И — тишина, как утешенье,
Как мимолетная милость Бога.

С закатом небо снимает маску...

 

* * *
Я всё тот же — идущий по-прежнему
По пути, никуда не ведущему.
Уподоблен я стражу прилежному — 
Он так верен чужому грядущему.

До сих пор не приемлю в судьбе моей
Ни покоя, ни грохота грозного.
Вновь даёт мне надежду на склоне дней
Сумрак тёмного утра морозного;

Я всё тот же — идущий по-прежнему
По пути, никуда не ведущему.

 

* * *
             Живу здесь как лишний гость.
                                                   Ван Вей

На заре голубая дымка реки
Розовеет — не вмиг, постепенно.
А в камине нетленной мечты огоньки
Вновь меня согревают нетленно.

Смолк сверчок. Время бденья царит на земле.
И — не скрыться, не стоит пытаться.
И очки мои тихо лежат на столе
Рядом с мудрою книгой китайца.

 

* * *
             Это означает полёт без крыльев во мраке.
                                                       Отар Чиладзе

Ты, как будто назло провиденью,
Время опередил и судьбу,
В одиночку стремительной тенью
За глухую скользнув городьбу.

Вспоминая былое сегодня я,
Как без крыльев над тучей полёт.
Речь небес, столь внезапно свободная!
В ней хоть тень утешенья живёт.

Там привычно тебе, где лишь звёздочки
Разговаривают во мгле — 
Ведь, как птица, земли ты ни горсточки
Никогда не имел на земле.

Как от жизни хмелели по чести мы!
Хоть глоток на двоих бы испить,
Чтоб из этого мира да вместе бы
На пароме Харона уплыть…

 

* * *
Стариковские сны одолели.
Сон состарился вместе со мною.
А свеча то горит еле-еле,
То вдруг вспыхнет безмолвной мольбою.

Днём ли, ночью — свеча безутешна.
И глубокой томимый дремотой,
О любви я шепчу тебе нежно 
И волнуюсь, юнец желторотый...

Стариковские сны неизбежны.

 

* * *
Вновь Книга страницами тихо шуршит.
Караван выплывает из пыли.
Я везучий во всём караван-баши,
Я к шатру направляюсь, к Рахили…

Но мгновенье прошло, и развеян обман.
Снова в явь возвратился уснувший.
И, как пёс, я облаиваю караван
Жизни прошлой, прошедшей, минувшей. 

 

* * *
Море заснуло. Над ним — одинокая чайка.
Мокнет у берега белый скелет корабельный.

Время живой тишины, той, какая бывает нечасто...

Кто-то, кто балует нас лишь надеждой скудельной,
Столько всего обещал, и опять мы — ни с чем.

Всё в ожиданье невнятном пространство морское.

Море безмолвно, и даже прибой его нем.
Буря — да разве способна она на такое...

Чайка над морем. И море в глубоком покое.

 

* * *
Пробежал свою жизнь без покоя, без отдыха,
И, усталый, стою перед миром разведанным,
Привыкая к блаженству нежнейшего воздуха...
Почему же смущён беспокойством неведомым?

Нет, оно мне знакомо! Я знаю его!
Это боль по ушедшим: о друге, о брате.
И на небо смотрю, не приемля той истины,
Что последняя звёздочка гаснет во мраке.