ИНТЕЛРОС > №1, 2012 > Современная белорусская поэзия в переводе Игоря Белова

Сергей Прилуцкий, Андрей Хаданович
Современная белорусская поэзия в переводе Игоря Белова


22 января 2012

Сергей Прилуцкий

Прилуцкий Сергей — поэт, прозаик, переводчик. Родился в Белоруссии, в г. Бресте в 1980 г. Окончил в 2002 г. исторический факультет Брестского университета. Пишет на белорусском языке. Автор книги стихов “Девяностые forever” (2008) и книги прозы “Йопыты двух молодых нелюдей” (2009) (под псевдонимом Сирошка Пистончык, в соавторстве с Уласикам Смаркачом). Трижды финалист конкурсов молодых литераторов Белорусского ПЭН-центра. Стихи певедены на несколько европейских языков. В журнале “Дружба народов” печатается впервые. Живет в Киеве.

Супермаркет одиночества

Ирене Карпе
Сестра, мы с тобой росли под знаменами нежности.
Пили все что могли, даже пиво не первой свежести.
Мы жили в окопах ненависти, в джунглях страсти.
Мы прошлое разрушали, перекраивая отчасти.
Мы держали грусть в клетке со злобой вместе.
Мы несли городам безликим плохие вести
о свободе и прочем бесценном вздоре.
Мы не знали меры, ведь в сердце шумело море
нерастраченной нежности. Сестра, мы стали
чем и хотели стать — зарубками на забрале
у бездарных кихотов, у пафосных идиотов.
Не нужны нам для бунта стволы от девятой роты.
Набросала в корзину жизнь ерунды — никому не легче.
Да, мы знаем теперь — время только калечит.
У нас лишь сейчас открывается третий глаз:
до победы — полшага, как она далека от нас.

Tabula rasa

I. Per mortem

акушеркой
она присутствовала при моем рождении
худощавая молчаливая женщина неопределенного возраста
с паутиной розовых прожилок
на мраморном черепе
и красивым лицом мулатки
без косы с короткой прической
принимая роды
она была похожа на суккуба
что выследил жертву
я вспомнил ее
ведь это она перекусила мне пуповину зубами
она вытащила из темной и теплой конуры
в этот мир идиотов и ментов
но
все и всегда
вспоминают руки матери
этот импровизированный “Титаник”
что убаюкивал на неспокойных волнах
и старый советский роддом становился твоей alma mater
твоим первым флэшбэком что зреет зиготою боли
там каждый месяц
по длинным и холодным кафельным коридорам
на железных тележках вывозили
маленьких красных крысенышей
похожих на кусочки свежего мяса
на пурпурные грозди паприки на блестящем подносе
но вблизи
в белых мутных банках кунсткамеры
они устрашали разум
погружая в сон
хотя какой там был разум у меня сопляка
что писал в пеленки и сосал сиську
самим своим присутствием претендуя на неведомое
и только черный балахон старой мулатки
моей гостьи из будущего
ее высохшие руки-веточки и круглые глаза
властно гипнотизировали
забирая медленно по кусочку
сначала пальцы потом ногу левую правую
руку левую и правую гениталии почки печень легкие
желудок потроха
мячик сердца
и только в последний момент
от нехватки кислорода от страха
изнутри
вырывался спасительный крик
 

II. садик

он зашнуровывает непослушные ботинки
сидя на полу в прихожей перед огромным зрачком зеркала
что словно воспитательница
следит за каждым движением
он идет к шкафу
берет свою шапку ветровку носовой платок
и по дороге в садик
догнав смуглую и подвижную
светку юльку машку
сконфуженно и застенчиво бредет рядом
словно собачка
он не любит когда ему говорят глупости
(как правило взрослые
склонные все упрощать)
строить в углу пирамиду намного интереснее
чем все их утренники и елки
все эти тихие часы
несъедобные и пресные каши
он смотрит как его одногодки
юрки андрюшки сережки
дерутся бегают жалуются няне
и думает какие ж они все придурки
(так однажды папа сказал слушая новости)
он ждет когда придет осень
чтобы с большим букетом и в белой рубашке с галстуком
войти наконец
доверчивым неофитом
в тот неведомый и таинственный (о иллюзии)
панельный дом знаний
 

пена будней

идешь домой с работы
и вечерний город как старый торчок
пускает тебя по своим венам
и вроде ничего — вроде все складывается
хотя вообще-то ничего не складывается
никогда ничего не складывается
все разваливается — как этот дом на углу
как соседская семья с пятого этажа
где мать сдали в дурку и ищут причину
но причины нет причины никогда нет
есть алкоголь и боль —
возможно единственное что спасает от иллюзий
и действует не по правилам
мировой общественной уборной:
“мертвые — налево живые — направо
и большая просьба смывать за собой”

Андрей Хаданович
 

Хаданович Андрей Валерьевич — поэт, переводчик, эссеист. Родился в 1973 г. в Минске. Первая книга “Письма под одеялом” вышла не на белорусском, а в украинских переводах (Киев, 2002). Автор нескольких книг стихов, в т.ч. “Земляки, или Белорусские лимерики” (2005), “From Belarus with love” (2005),  “Сто ли100в на tut.by” (2007), “Берлибры” (2008).
Преподает литературу в Белорусском ун-те,  президент Белорусского ПЭН-центра.

Рождественский рэп

В стране, где полные тормоза нажимают на тормоза,
по четвертому разу одно Рождество отмечать — совсем не шиза,
чтобы жители, как наркоманы, снова чувствовали приход
новогоднего праздника с вечно новым названием “Новый год”;
где фортуна, как снежная баба, улыбнется тебе анфас
и поздравит с каждой витрины: “с рождеством и колядами вас!” —
ты не видишь, летишь на оленях северных в сторону Караганды,
пока Дед Мороз бородой из ваты заметает твои следы.
И в глазах полыхает север, и звезда — как во лбу дыра,
и на санках святого Николы заграничные номера.
И ты пишешь колядку, а выходит декабрьский рэп,
и ты пел бы, если б не полночь и не минус семь на дворе б.
Этой полночи хватит еще на полжизни, куда б ты ни шел.
А назавтра в яслях выходной — лишь младенец, ягненок и вол.
Баю-бай, малыш Иисусе,
в Вифлееме и в Беларуси.
 

на дороге

по пояс в джинсах бредешь против течения трассы
твои мысли непуганые как иноходцы в прерии
и стерео-сквозняки как воздушные асы
новой аранжировкой гудят в плеере
облака над тобой без тормозов как авто
между пятым и тридцать пятым осиленным километром
никого не окликнешь и тебя не окликнет никто
и первый встречный окажется просто ветром
строишь воздушные замки масон-книгочей
вавилонскую башню с библиотекой пизанской
на этом свете так много книжек и кирпичей
а ты из всех факультетов не закончил даже цыганский
в трех дорожных столбах ты потеряться мог
и в мыслях так тихо — слышно как превращается муха
в слона и ты так долго в дороге что Бог
кажется созвездием Великого Винни-Пуха

сто пудов одиночества

I just called to say I love you

Stevie Wonder

сто пудов одиночества не поместятся в лифт
за окном то дождь то ливень то вовсе уже макондо
ходят мысли налево и влево склоняют шрифт
и начинаю с рифмы все остальное для понта
день нынче равен ночи типа игра вничью
манны небесной нет ну разве что манка
утром наступит вечер осень — я зуб даю —
будет сочиться влагой как нимфоманка
мокрая будет осень мокрая сто пудов
и не просохнет как горло и к февралю
но будь я даже негром преклонных годов
я возьму телефон и скажу что тебя люблю
 

Маленький нищий

Я знаю, никакой твоей вины,
кого б ни приручил ты алкоголем.
Сегодня ночью снился пьяный Голем,
привет из пражской… как ее?.. весны.
Китайским мотылькам толкуем сны.
Повоем на луну, тылы оголим,
и скачем голым королем де Голлем
кинематографической страны.
Тепло щеки и костерок усталый
в сугробе утонувшего привала.
Утопленник проснулся в темноте.
Он чувствует, что воздух обезвожен,
и жабры-лепестки дрожат тревожно
в разбавленной планетами воде.


Вернуться назад