Елена Скульская, поэт, прозаик, драматург (Эстония)

“Смешиваясь, языки умирают”

 

В эстонской литературе нет строгого разделения на жанры и даже трудно уловить грань, отделяющую стихи от прозы: свободный стих не всегда сохраняет и последние — графические признаки поэзии, — русский взгляд увидит в таком тексте философское или лирическое эссе, притчу, анекдот, но никак не стихотворение. Меж тем сама мелодика речи с переливающимися, поющими, удлиненными гласными помогает организовать на звуковом уровне текст так, что эстонский глаз не спутает сокола с цаплей. У переводчика же всегда есть соблазн пойти и в русском языке по прозаической равнине, не заботиться о том, что рыхлый, не стянутый ритмом и рифмой стих блекнет, тускнеет и скучнеет и ничего не остается от прелести и загадки первоисточника. Так эстонская поэзия остается во многом неразгаданной, как и сам язык, избегающий благодаря музыкальным скреплениям вводных слов, мусорных заиканий и для русского уха лишенный той прелести косноязычия, что создает индивидуальный стиль речи.

Русские писатели, живущие в пространстве эстонской речи и литературы, знающие или не знающие эстонский язык и занимающиеся или не занимающиеся переводом, помимо своей воли пропитываются принципами той свободы, которая часто губительна для русской литературы, привыкшей к прокрустову ложу своих законов. Возникает некая новая русская литература с привкусом переводной вторичности, и часто литераторы сами называют себя не русскими писателями, живущими в Эстонии, но европейскими писателями, сочиняющими на русском языке. При этом Европа оказывается неким странным чужим пространством с умозрительными конструкциями вымышленных сообществ, где действуют герои, не претендующие на сочувствие, сострадание или любовь. Такое бедное пространство фантастики, где “своим” может быть только персонаж-эмигрант, добровольно или насильно выброшенный из привычной среды обитания. Но психологическая проза — проза “о своем” — редка на наших просторах.

Овладение чужим языком для очень многих в Эстонии означает утрату своего собственного; мне трудно объяснить этот феномен, но часто человек (может быть, движимый социальными страхами и спешащий продемонстрировать свою лояльность по отношению к языковому устройству государства), на самом элементарном уровне усвоивший эстонский язык, спешит внедрять в свой русский эстонские слова, термины, фразы, кальки с эстонского, умышленно или невольно коверкая родную речь. Желание договориться, быть понятым, избежать противостояния побуждает и русских и эстонцев обеднять синтаксические конструкции, обходиться элементарным словесным запасом, смешивать, женить языки, для которых — при их принципиальной лингвистической несовместимости — это ведет к смерти. В конце концов все кончается анекдотом: русский мат вошел в эстонский литературный, печатный язык… А в наших русских СМИ непременно наткнешься на “я принесу тебе пример”, “это возьмет много времени”, “мы ищем свой идентитет” и так до дурной бесконечности. Недавно одна уважаемая газета подарила мне просто жемчужину: “Он был оправдан в подозрениях на убийство”.

Выход, мне кажется, один: только человек, заботящийся о своем родном языке, может изучать язык чужой: лингвистика не требует предательств и не является наукой о нравственности, как география в советскую пору. И второе: ни в коем случае нельзя считать, что существует какая-то отдельная русская литература Эстонии со своими призовыми местами; есть только одна русская литература, где бы ни находились ее авторы: другой получается масштаб и точка отсчета.

 

 

Галина Зайнуллина, заместитель главного редактора журнала “Идель” (Татарстан)

Переведи меня через Туган тел1

 

Я работаю в молодежном литературно-художественном журнале “Идель”. Он
выходит с 1989 года в двух вариантах: татаро- и русскоязычном. Поначалу содержание вариантов дублировалось на 70 процентов, но последнее десятилетие реально переводится процентов 30. И причина не только в том, что работа переводчика кропотлива, а оплата несоразмерна затраченным усилиям. Причина еще и в разнице менталитетов. Среди работников казанских СМИ даже бытует такая поговорка: “То, что для татарского издания хорошо, для русского смерть”. Я не берусь обозначить полный перечень различий, но могу сказать, что татары, осуществляющие полный цикл жизни на родном языке, то есть не просто разговаривающие, но и думающие на нем, живут в режиме сознательного жесткого культурного ограничения. Дабы не впасть в соблазн другой культуры, преимущественно русской. Она бескрайним океаном окружает их с малых лет. И если у харедим в Израиле есть возможность хранить незапятнанную ортодоксальность, живя на госпособие, то татары постоянно под угрозой ассимиляции, обстоятельства каждый день требуют от них билингвальности — в транспорте, поликлиниках, магазинах, у подавляющего большинства — на работе. Наряду с мононациональным и моноконфессиональным ядром существует большое количество мультикультурных, двуязычных или даже полностью перешедших на русский язык татар, которые пребывают в кризисе идентичности (разной степени тяжести). Для них-то и существует вариант “Идели” на русском языке, не пользующийся особой популярностью. Почему? Потому что для таковых, устремленных за горизонт татар писать о явлениях татарской культуры можно только в широком общемировом контексте, а татарские журналисты в основной своей массе не владеют данным подходом. В результате при обилии переводов из татарского номера в русский создается впечатление “аульности”, “кондовости”, “плюшевости” и т.п. журнала. Тексты на татарском языке часто цикличны, мысль автора в них топчется на месте или ходит по кругу, потому что цель любого высказывания на татарском языке, помимо информационной, — самостояние “туган тел”, получение читателем текстового удовольствия от осознания этого факта.

Как-то татарский журналист и писатель Искандер Сираджи сказал мне: “Я могу писать месяц, не выходя из дома, — смотреть из окна на автостоянку, на бомжей около мусорного бака и стабильно поставлять статьи в газеты и журналы”. “Можешь, — уточнила я, — в татароязычные газеты и журналы. На русском языке у тебя этот номер не прокатит. Здесь повышенные требования к новизне и информационной насыщенности материалов”. Все же авторы, публицистику которых можно переводить, рассчитывая на отклик в русскоязычной аудитории, имеются. Это Туфан Миннуллин, Разиль Валеев, Рабит Батулла. Очень интересен поэт, прозаик и драматург Ркаил Зайдулла. Его рубрика “Каланча Зайнуллы” в переводах Гульсиры Гайнановой на протяжении многих лет пользовалась большим успехом в русской “Идели”. Все благодаря тому, что Ркаил полный цикл жизни на татарском языке каким-то чудом умудряется совмещать с осведомленностью в мировом литературном процессе и исторических изысканиях. Другой парадокс — переводы рассказов Ркаила не “выстреливают” столь эффективно, как публицистические опусы. Недавно в № 1 “Идели” был опубликован рассказ Зайдуллы “Щтапан” в переводе Гаухар Хасановой. Темой его является травматичность существования татарского субэтноса кряшен — татар, то ли крещенных русскими после взятия Казани, то ли принявших христианство задолго до 1552 года. Как бы то ни было, кряшен татары-мусульмане не жалуют и рассказ “Щтапан”, несомненно, ценен тем, что Ркаил Зайдулла сумел здесь встать на точку зрения ИНОГО татарина, подняться до сочувствия ему.

Но интересны ли все эти нюансы тем, кто осмысляет мир глобально?

В заключение хочу сказать, что позиционирование произведений татарской
литературы в русскоязычных изданиях, и наоборот, должно быть просчитанным, продуманным. Не стоит ставить переводы прозы и поэзии на поток. Вообще культуры не должны удушать друг друга в объятиях, при слишком тесном контакте они начинают гасить друг друга. Об этом на примере культурной ситуации в Эстонии прекрасно рассказала Елена Скульская.

 

 

Дмитрий Чистяк, писатель, переводчик, журналист, литера-туровед, глава Молодежного совета Союза писателей Украины

“Мы” и “другие”

 

Ситуация с художественным переводом (да и в культурной сфере вообще) в Украине сложная. Главной проблемой, конечно, является неадекватная оплата переводческого труда-творчества — это связано как с отсутствием государственной поддержки переводных изданий (в том числе и произведений украинских авторов на иностранные языки), так и с махинациями издателей, которые действуют по принципу “чем оплата труда ниже, тем лучше”, невзирая на качество исходной продукции. Поскольку оплата переводческого труда неадекватная, ощущается нехватка молодых квалифицированных кадров. К тому же существует некая лакуна между молодежью и старшим поколением советских мастеров перевода. Одна из задач Молодежного совета при Союзе писателей Украины, который я возглавляю, — проведение мастер-классов известных мастеров художественного слова для начинающих литераторов, в том числе собраний, посвященных переводческим проблемам. Жаль, что после распада Советского Союза мало переводится произведений писателей стран СНГ, поэтому так важна сегодняшняя наша встреча. Общение между членами редколлегий журналов Содружества и активными представителями творческих союзов закладывает основу для взаимных переводных проектов. В Союзе писателей Украины и вне его — много печатных изданий (журналы “Київ”, “ВсесвЁт”, “Радуга”, “СучаснЁсть”, “Раритет”, газеты “ЛЁтературна Україна”, “Українська лЁтературна газета”, “Слово ПросвЁти” и др.) и авторитетных издательств — для публикации переводов, да и кадры квалифицированные найти можно. Также можем гарантировать организацию подготовки талантливых авторских текстов для публикации в странах Содружества. Возможно и издание периодических альманахов переводов лучших произведений стран СНГ (скажем, ежеквартальников) на украинском языке, если будет найдена спонсорская поддержка (к примеру, со стороны МФГС). А публикации переводов тех авторов, которых рекомендуют участники сессии, обязательно появятся в украинской печати — свидетельством тому договоренность о сотрудничестве между редакциями журналов “Дружба народов” и “Київ”. Необходимость такого сотрудничества бесспорна — перевод ведь позволяет более адекватно оценить “Я” и “Другого”, сближая разные культурные пласты при взаимном обогащении писательских миров, в отличие от энтропических глобализационных процессов. Рад, что участники нашего собрания, писатели, имеющие непосредственное отношение к переводу, понимают это как никто другой. Творческой радости нам!

 

 

Андрей Хаданович, поэт, переводчик (Беларусь)

“В борьбе со стереотипами”

 

Говоря о литературной ситуации в Беларуси, следует сказать о стереотипах, которые вот уже пару десятилетий европейски ориентированные белорусские литераторы пытаются разрушить, а они все никак до конца не разрушаются. Стереотип, что по-белорусски можно писать только на далекие исторические темы (от грюнвальдской битвы до партизан эпохи второй мировой войны) или про что-то сельски-этнографическое (аист на крыше, свежий теплый хлеб и мамины руки, которые этот хлеб подают на стол), но уж никак не про современный город с его проблемами, не про всю ту неразбериху, что происходит в душе сегодняшнего белорусского молодого горожанина.

Доведенный до своего логического предела, этот стереотип должен был бы звучать так: все, что написано по-белорусски, написано давно мертвыми классиками, а нормальные живые люди так не пишут. Несколько лет назад мой знакомый преподаватель белорусского языка и литературы в школе рассказывал мне историю. На уроке внеклассного чтения один ученик проявил инициативу и выучил наизусть стихотворение вашего покорного слуги. Учитель поинтересовался у него, что он знает про автора. “Андрей Хаданович? — задумался он. — Хм, его же, кажется, в тридцать седьмом году расстреляли”.

Надо сказать, что сегодняшняя политика белорусских властей этот стереотип только укрепляет. Неофициальные “черные списки”, куда входят наиболее талантливые белорусские литераторы (такие, как Рыгор Бородулин, Владимир Некляев, Светлана Алексиевич, Владимир Арлов и многие другие), невозможность упоминать их имена в государственных медиях, запрет на издание их произведений в государственных издательствах и т.д. — все это до известной степени маргинализирует белорусскую литературу.

Ничего или практически ничего не делается для поддержки и развития белорусского языка. С этим естественным образом связана и критическая по отношению к власти позиция значительной части белорусскоязычных литераторов, которые понимают, что вместе с русификацией страны они теряют и своего читателя. Грубо говоря, белорусский литератор не любит президента — и тот платит ему взаимностью.

Вместе с тем ситуация белорусского писателя-нонконформиста небезнадежная. Нельзя печататься в государственных издательствах и журналах, где господствует цензура и самоцензура, зато можно в издательствах и журналах независимых (например, в журнале “Дзеяслоў” и в издательстве “ЛогвЁнаў”). Значительно хуже положение не-прорежимных, независимых русскоязычных литераторов, им в теперешней Беларуси печататься практически негде: в подцензурных изданиях не напечатают, а даже если б и захотели напечатать — самому печататься как-то стыдно. К тому же далеко не все белорусскоязычные литераторы толерантно относятся к своим русскоязычным товарищам по перу и клавиатуре компьютера. Находясь в меньшинстве, в ситуации языковой дискриминации в масштабе всей страны, они, в свою очередь, “отыгрываются” на тех, кто пишет по-русски.

В этой связи не могут не радовать попытки преодолеть деление на тусовки по языковому принципу. Следует вспомнить международный фестиваль поэзии “Порядок слов”, что несколько раз проводился в Минске и собирал на одних площадках белорусскоязычных и русскоязычных поэтов Беларуси. Один из последних номеров интернет-журнала “ПрайдзЁСвет” был посвящен многоязычной белорусской литературе и ее переводам на белорусский, где нашли свое место и переводы наших русскоязычных авторов, от Вениамина Блаженного до Дмитрия Строцева. Наконец, можно вспомнить и ежегодные конкурсы молодых литераторов, что последние десять лет организовываются Белорусским ПЕН-центром. С самого начала перед жюри встал вопрос, как относиться к русскоязычным авторам. Ответ напрашивался сам собой: конечно, поддерживать, если это талантливо. В результате был открыт ряд очень интересных авторов, писавших по-русски: поэты Дмитрий Дмитриев и Катя Зыкова, прозаики Павел Антипов и Кирилл Дубовский. Одни из них, как Дмитриев и Дубовский, теперь успешно пишут и по-белорусски, другие начинают активно переводить белорусскую литературу на русский язык. Достаточно вспомнить несколько публикаций белорусских авторов в переводах Павла Антипова, что в последнее время появились в “Дружбе народов”.

 

 

Алина Талыбова, поэт, переводчик, журналист, завотделом поэзии журнала “Литературный Азербайджан”

“В поисках потерянного”

 

Мое участие в мероприятии “Дружба народов — дружба конфессий” было мистически предопределено уже тем, что я много лет живу возле станции метро “Халглар достлугу”, что в переводе с азербайджанского означает ту самую “дружбу народов” — это понятие, так же как и пресловутый диалог культур, всегда было органичной частью моей жизни, тем воздухом, который, как известно, замечаешь только тогда, когда его начинает не хватать. Обитатели “глобуса под названием Баку”*  традиционно называли (и ощущали) себя единой нацией, умели дружить и любить, не заглядывая в пресловутую “пятую” графу. Во многом бакинцы остаются такими и поныне, несмотря на то, что наступили времена, когда журнал с таким “неактуальным” названием “Дружба народов” стали иронически предлагать переименовать во “вражду народов”, что больше соответствовало происходящему вокруг. За эти годы и город, и горожане прошли через период чудовищных трансформаций: навязанная извне война, искусственно нагнетаемое национальное и социальное противостояние, экономические ломки, размыв плодородного слоя интеллигенции, разрыв складывавшихся веками связей, непростые попытки обрести себя в беспокойном внешнем мире…

Наше литературное поколение сегодня все чаще называют потерянным — это те, чье профессиональное становление пришлось на 90-е годы. За спиной дымились развалины большой страны, многонациональная советская литература, еще недавно многоцветная и полнозвучная, стремительно становилась достоянием истории… Оглядываясь на этот провал во времени, понимаешь, что едва ли не самым большим достижением для нас стало то, что в эти годы удалось не только сохранить “Литературный Азербайджан”, выходивший всего 4 раза в год, но и продолжать представлять читателям на его страницах все новые имена. В 2000-е темнота не то чтобы окончательно рассеялась, но все-таки поредела, и тогда мы стали негромко аукаться с внешним миром — оказалось, что и там еще сохранились фанатики, которые верят, что буковки, сложенные определенным образом в слова и фразы, могут высветлить духовное пространство современника.

Долгие годы именно “ДН” был той площадкой, где сходились авторы, представлявшие самые разные культуры и мировосприятия, в том числе поэты и прозаики из Азербайджана. Сколько людей в самых разных концах некогда единой страны смогли разделить радости и тревоги наших соотечественников, именно благодаря тому, что произведения азербайджаноязычных авторов были озвучены в русских переводах на страницах вашего журнала!.. Вполне естественно, что и сегодня одной из стержневых тем нашего мероприятия стала проблема перевода произведений национальных авторов с родных языков на русский (и наоборот).

Попытаюсь сформулировать основные проблемы художественного перевода сегодня, какими они видятся мне с моей завотделовской трибуны крупнейшего и старейшего литературного журнала республики.

1) Парадоксально, но факт: при том что в наше прагматическое время занятие литературой не приносит ни моральных, ни финансовых дивидендов, резко подскочило и продолжает множиться в геометрической прогрессии число пишущих. Легкомысленный Аполлон сегодня улыбается всем без разбора, благо все внешние ориентиры и вешки смыты девятым валом новой морали и эстетики, ряды мэтров под натиском времени редеют — и вот уже вступает в силу то самое циничное: “нету их, и все разрешено”. Наше ремесло опасно еще и тем, что в нем нет четких нормативов, а значит, всегда остается зазор для лукавых разговоров на тему, что же такое хорошо и что такое плохо и чем это самое хорошо-плохо замеряется. Возможно, следует ждать явления новых Цензурионов и выработки хотя бы в самых общих чертах некоего кодекса отнюдь не идеологических, но профессиональных и этических табу.

2) О распавшейся связи времен сегодня не говорит только ленивый — связь эта действительно утрачена (или почти утрачена), прерван естественный ход смены поколений в искусстве, который обеспечивал преемственность, передачу великой тайны ремесла — из рук в руки, от мастера к ученику. Практически прекратила свое существование и школа художественного перевода — сегодня у нас есть лишь небольшое число более или менее профессиональных литераторов, занимающихся попутно с собственным творчеством и разовыми переводами, а ведь перевод — искусство самоценное… Сложно понять, кого можно винить в сложившейся ситуации, ведь сегодня переводческий труд практически не оплачивается, а даже безотказные “почтовые лошади просвещения”, как некогда назвали переводчиков, пока еще не научились питаться воздухом.

3) Язык наш, как известно, может быть нам и злейшим врагом, и нежнейшим другом… Идиосинкразия ко всему, что связано с общим советским прошлым, в частности, к русскому языку, привела не только к тому, что продолжает шагреневой кожей сжиматься ареал его хождения, но к обвальному ухудшению его качества. А ведь русский язык в республиках бывшего СССР, в частности в Азербайджане, приобретший новые стилистические и лексические оттенки, нередко был правильнее и выразительнее, чем в “метрополии” (тем более сегодняшней, с ее криминально-маргинальным сленгом и компьютерным новоязом).

На фоне прочих процессов в бывших советских республиках, ставших самостоятельными странами, активно происходит в том числе и языковое расслоение общества. Уходит то самое двуязычие, свободное и естественное владение двумя и более языками, тончайшее и безошибочное чувство языка, лексики, стиля, отличавшее наших переводческих мэтров. Между тем, число азербайджаноязычных авторов, желающих быть опубликованными именно в нашем журнале в русских переводах, не только не уменьшается, но и увеличивается. Но, увы, русскоязычные литераторы не всегда уверенно чувствуют себя в языке национальном, а авторы, пишущие на национальных языках, настойчиво отлучаемые от русского языка, также не могут помочь себе с переводами. В результате и со страниц периодики, из авторских рукописей на нас обрушиваются чудовищные ляпы, выдаваемые за неповторимый “авторский” стиль. Неуважение к языку — главному рабочему инструменту всех пишущих — распространяется не только на русский, но и на все другие языки, в том числе и “титульные”, они сегодня также серьезно болеют, мелеют и высыхают, засоряются привнесенным извне “мусором”, теряют образность и выразительность, все чаще функции языка сводятся до узко коммуникативных.

Из перечисленного в предыдущем пункте неумолимо вытекают и прочие болевые точки перевода, перечисленные ниже. Так, к примеру, известно, что переводы по подстрочникам практиковались всегда, но, наверное, нужно быть Антокольским, Симоновым, Луговским, Самойловым, то есть профессионалом высочайшего класса, подключенным к мировой культуре, чутко различающим самые разные ее “голоса”, чтобы уметь переводить с подстрочников так, чтобы эти переводы стали классикой, выдержавшей испытание сменой эпох. У многих из тех, кто сегодня берется переводить с подстрочника, результат оставляет желать лучшего, в переводе сохраняется лишь буквальный смысл и добросовестный пересказ — строчка за строчкой — исходного текста, но нет самого события стиха. Есть и франкенштейны от перевода, которые расчленяют подлинник, старательно подсчитывая количество слогов, глаголов и существительных, что в их собственных глазах является признаком профес-сионализма, но в итоге перед нами предстает очередной бездыханный стихотворный “труп”, совершенно непригодный для читательского восприятия. Вспоминается: “…но не кибернетической машиной, а мною это переведено!..**” (Видимо, поэт предвидел появление именно таких вот “электронных” переводчиков, немногим отличающихся от своих конкурентов — тяжеловесных компьютерных программ.)

Еще одна проблема, связанная с языковой “недостаточностью”, — как в оригинальной, так и в переводной поэзии у нас нередко мелькают словесная архаика, славянизмы, диалектизмы и т.д. Все это подхваченное, как вирус, в мимолетном соприкосновении с чужой для пишущего культурой кажется некоторым нашим переводчикам тем самым высшим пилотажем, подтверждением их виртуозного владения языком (в данном случае русским), блеснуть которым они не упускают случая. Признаком той же самой вирусной инфекции может служить и прямо противоположное стремление к переписыванию классических переводов. Само по себе это желание оправданно и даже приветствуемо, но как важно здесь чувство стиля, меры, а
главное — любви к предтечам! Увы, чаще мы становимся свидетелями насильственного осовременивания ни в чем не повинных авторов былых эпох, “перевода” на язык сегодняшних, откровенно притянутых “за уши” образов. Псевдоавангардная стилистика, вульгарная лексика (а как же — иначе современный читатель не вникнет и не проникнется) — все это не что иное, как подражание не самому лучшему примеру бесчисленных голливудских ремейков, которые, как правило, оказываются хуже не только оригинала, но и каждого из предшествующих ремейков...

“Под занавес” этих размышлений о всяком и разном мне хотелось бы замолвить слово о русскоязычных авторах — как справедливо было замечено поэтом и прозаиком М.Шафиевым, “творчество русскоязычных бакинцев не идентично явлениям "чисто" русской или азербайджанской литературы, а принадлежит особому и своеобразному этносу… И что это? Сбившаяся с ритма времени архаика или — нечаянная радость: уложенная в коробку, подоткнутая ватой, экзотическая, с тончайшей радужной пыльцой эталонная бабочка?..” Азербайджан — это земля, где уважение к слову писателя, на каком бы языке оно ни звучало, традиционно высоко. Русскоязычная поэзия и проза Азербайджана всегда была полноправной частью национальной литературы — именно феномен бакинского двуязычия подарил нам целую плеяду замечательных авторов, пишущих на русском, в числе которых братья Ибрагимбековы, Чингиз Гусейнов, Натик Расул-заде, Чингиз Абдуллаев, Мансур Векилов, Владимир Кафаров, Сиявуш Мамед-заде, равно владеющий русским и азербайджанским языками Анар... В выпущенной к 75-летию Союза писателей Антологии азербайджанской поэзии рядом с азербайджаноязычными поэтами мы видим и имена их русскоязычных коллег — классиков и современников. Современные русскоязычные авторы существуют в других исторических реалиях, на другом временном фоне, стараясь удерживать высокую планку, заданную предшественниками, чтобы и сегодня достойно представлять миру свою многоликую, многоязыкую родину.

В нынешнем феврале в Тбилиси совместными усилиями МКПС “Русский клуб” и МФГС прошел Первый международный конкурс молодых поэтов Южного Кавказа, где мне довелось быть куратором от Азербайджана. Листочки со стихами конкурсантов, порой откровенно беспомощные, все же сослужили добрую службу — на их примере оказалось удобно формулировать основные болезни сегодняшней молодой (да и взрослой) поэзии. “Красивенькие” гладенькие стишки с бесчисленными любовными вздохами, псевдопатриотические плакатные строки, отражающие куцые, но пламенные мысли своих создателей, “авангардные” нагромождения разрозненных частей речи, авторы которых сосредоточены лишь на том, чтобы любой ценой не быть “как все”… А отсутствие мало-мальски приличной литературной эрудиции и уважения к писательству, как к нелегкому физически и душевнозатратному труду, оборачивается чудовищной сосредоточенностью на своем крохотном “я”, вокруг которого и наворачиваются километры плохо срифмованных строк. И еще один, принципиальный для меня момент: во многих “молодых” стихах практически нигде не обозначено “местожительство” поэта, как и не обозначены год и век его проживания, его принадлежность тому или иному этносу с его культурой, историей, наследием прошлого и “болевыми точками” настоящего… Что это, дань, которую мы платим глобализации или обыкновенная душевная глухота, нежелание вникать и брать на себя чужую память или боль? Конечно, творческому человеку можно и нужно говорить “о себе” и “от себя” — только право это должно быть чем-то обеспечено: надо быть готовым принять всю “историю мира в свою невеликую грудь”***, а наше лирическое “я” должно вместить в себя мириады других “я”, как ушедших, так и здравствующих… Подобного “обеспечения” у многих молодых стихотворцев пока что попросту нет. Все это — прямой результат их литературной и человеческой “беспризорности”, длящейся вот уже столько лет. Но, как справедливо заметил А.Л.Эбаноидзе в своем интервью “Литературному Азербайджану”, природа и сегодня продолжает исправно рождать на свет талантливых людей. И если мы не хотим, чтобы новые творцы повторили судьбу “потерянного поколения”, видимо, надо продолжать потихоньку собирать разлетевшиеся камни, чем, собственно говоря, и занимаются сегодня “дружбонародовцы”. Хочется надеяться, что “ДН” и впредь будет оставаться тем самым неизменным местом встречи для всех нас.

 

 

 

Бахтияр Койчуев, зав.кафедрой истории и теории литера-туры Кыргызско-Российского славянского университета, кандидат филологических наук, доцент (Кыргызстан)

“Слово, трактующее и осмысляющее жизнь”

 

В конце XX — XXI веков особенно в странах бывшего так называемого “социалистического лагеря” осознание роли и функций художественной литературы в системе общественных отношений существенно меняется. На протяжении многих лет литература рассматривалась прежде всего с точки зрения познавательно-идеологической, лишь затем эстетической, именно это определяло ее место в общественно-политической и культурно-эстетической системе национально-культурной жизни как одной из форм личностно-общественного сознания.

Кризисные процессы в экономической и духовной жизни киргизстанского общества способствовали изменению места художественной литературы в системе государственно-общественных приоритетов. Фактически государство самоустранилось от влияния на литературную жизнь страны. Писатели Кыргызской Республики получили, с одной стороны, возможность свободного выражения своего художественного мировидения, но, с другой стороны, попали в тиски экономической цензуры, не имея материальной возможности издавать свои произведения, которые стали фактом их личной творческой судьбы, но не явлением общественной жизни. Приходится констатировать, что в Кыргызстане на сегодняшний день отсутствует государственная книгоиздательская политика, способствующая распространению общественно и эстетически значимых художественных произведений. Издание сочинений авторов зависит только от активности, воли и материальной состоятельности самих авторов.

Геополитические и историко-культурные процессы привели к значительному сужению сферы функционирования и влияния художественной литературы на общественное сознание. Особенно это относится к литературе на русском языке. Изменения в этническом составе республики, ухудшение, особенно в сельских регионах, степени владения русским языком с неизбежностью ведут к потере потенциальных читателей литературы Кыргызстана на русском языке.

Литература Кыргызстана на русском языке отличается значительным своеобразием, обусловленным функционированием в “азийском круге”, на изломе эпох и культурных традиций. Своеобразие геополитической и этнографической среды обитания, взращивание на стыке культурных традиций русского мира и азиатского бытования наложили неизгладимый отпечаток на мироощущение писателей, творящих свою жизнь и произведения на евразийских просторах.

Современная литература Кыргызстана выражает мироощущение человека XXI века — эпохи глобализации и интенсивного развития коммуникационных технологий. Естественно, что в ней отражаются характерные тенденции современного информационного общества эпохи постмодернизма.

Существенное влияние на функционирование литературы Кыргызстана оказывает ситуация “итога” рубежа веков, пришедшаяся, кроме всего прочего, на кардинальные изменения социальной жизни и духовных поисков общественного сознания. Кризисные явления, носящие глобальный мировой характер, усугубляются в Кыргызстане социально-экономической неустроенностью и неуверенностью в завтрашнем дне. Все это отражается на идейно-тематическом содержании литературы, в которой все ярче и драматичнее звучат мотивы “заката культуры”. Однако надо заметить, что мотивы эти в отдельных произведениях воплощаются в достаточно высокохудожественной форме, свидетельствующей, что “волнующее движение жизни” по-прежнему выражается в Слове, ищущем смыслы жизни в новых формах ее проявлений.

Динамичные события социально-экономической и политической жизни, изменение общественного сознания, не только по отношению к жизненно важным проблемам человеческого бытования, но и к сущности духовного бытия, привели к трансформации содержания и формы периодических изданий, а также к изменению взгляда на место и роль художественной литературы, искусства в жизни человека и общества. Обратим внимание, что в условиях экономического кризиса, неблагополучной ситуации в книгоиздании республики многие художественные произведения самых различных жанров не становятся известными широкому кругу читателей и в полной мере не осмысляются ни литературной критикой, ни тем более литературоведением.

Литературу часто называют зеркалом, отражающим жизнь. Я бы выразился иначе — это глаза человека, следящего за событиями и треволнениями жизни, выражающие чувства и отношение к ней, наблюдающего за драматическими коллизиями человеческого существования, трагическим конфликтом между жизнью и смертью. Взгляд этот может быть разным. То веселым и жизнеутверждающим, то ненавидящим и негодующим, отрицающим, то грустным, полным вселенской тоской от неизбежности утрат, то любящим, с призрачной надеждой на будущее. Уловить этот взгляд, понять его выражение и донести до современников является задачей литературной критики. К сожалению, в судьбоносное для Кыргызстана время ломки общественного бытия и сознания, поиска путей выживания и обретения своего места на геополитической карте современного мира литературная критика страны оказалась не на высоте, не выполнив своей главной функции: вершить свой суд над современностью, будоражить умы и ставить сущностные вопросы человеческой жизни. Литературная критика зачастую носила комплиментарный характер и по преимуществу развивалась в жанре рецензии. Аналитических обзоров литературного процесса, позволяющих поднимать животрепещущие вопросы современной жизни и ее отражения в литературе, было крайне мало.

Российский литературовед М.Бондаренко заметила одну из направляющих тенденций современного культурного пространства: “Вместе с тем в современном информационном пространстве заявила о себе и получает все большее распространение медийная литература…. В современных условиях развития интернет-культуры медийная словесность может, минуя традиционный архивный отбор, выразить себя на многочисленных массовых литературных сайтах, принципиально — часто в пику иерархичности высокой литературы — проводящих демократическую политику “самопубликаций”. Публикация в Интернете, то есть публичное обнародование текстов в заведомо престижной среде, при отсутствии информации об элитных механизмах литературной легитимации (что характерно для аутичных областей культуры) для многих людей означает полноценное признание сообществом их статуса в литературе”.

Роль и место медийной литературы и шире — культуры в современном обществе Кыргызстана требует своего осмысления, тем более что она занимает все большее место в личной и общественной жизни прежде всего молодого поколения кыргызстанцев.

Думается, что М.Бондаренко достаточно точно объяснила причины публикаций произведений авторами в Интернете. К вышесказанному добавим, что это и более дешевый вид публикаций произведений автором и возможность выхода на более широкую аудиторию. К тому же при этом появляется и возможность прочтения комментариев читателей о своей книге. Не является ли это своеобразной заменой литературной критики?

Футурист Элвин Тоффлер в книге “Шок будущего” отметил: “Интерес публики к книге — даже очень популярной — постепенно угасает. Судя по списку бестселлеров, публикуемому в “Нью-Йорк таймс”, средний срок жизни бестселлера быстро уменьшается. Разумеется, год на год не приходится, а некоторые книги выбиваются из общего ряда. Эти тенденции можно понять только в том случае, если осознать явление, лежащее в их основе. Мы — свидетели исторического процесса, который с неизбежностью приведет к изменению человеческой психики. Ибо во всех сферах жизни… наши внутренние образы реальности в полном соответствии с возрастающими темпами внешних изменений становятся все более временными, недолговечными. Мы создаем и используем идеи и образы все быстрее и быстрее, и знания, как люди, места, предметы и организационные формы, приобретают все менее устойчивый характер”.

Безусловно, меняется ритм жизни, становятся иными и формы литературы. Один из литературоведов заметил, что если в XIX веке романное время двигалось со скоростью кареты, то в XX — уже со скоростью самолета. Сегодня эта скорость может определяться временем отправленного по электронной почте сообщения.

Современная литература выражает кризисную эпоху рубежа веков. Возможно, она выйдет из нее духовно обновленной, но сохраняющей традиции мировой культуры либо литературой, отражающей новое техногенное общество массовой культуры. Как там будет? Покажет время.

Бесспорно одно. Жизнь продолжается, а значит, будет и Слово, трактующее и осмысляющее ее, ищущее смыслы и передающее опыт и мировидение от поколения к поколению, создающее историю и культуру народов.

 

 

1 Туган тел (тат.) — родной язык.

* А. Городницкий.

** Л.Мартынов.

*** Е.Евтушенко.