Багаутдин Аджиев — гл. редактор детского ж. “ПРОСТОКВАША”. Лауреат всероссийских премий “Сталинград”, “О, Русь!”, имени Расула Гамзатова. Пишет на кумыкском. Живет в Волгограде.


Багаутдин Аджиев
 
Волны Хазарского моря
 
С кумыкского. Перевод Сергея Васильева
 
 
 

               * * *
Музейный сад еще в ночной росе,
А он, угромоздясь на ветке сливы,
Распелся так, что улыбнулись все
И стали все немножечко счастливы.

Благодарю тебя за выбор твой —
Музей ведь этот посвящен поэту.
Он тоже пел, пока он был живой —
О правде пел. Продолжи песню эту.

Пой, соловей, восторженно и всласть —
Такие песни нынче очень редки.
Но я прошу: не улетай во власть,
Чтоб в золотой не оказаться клетке.

Живи на воле, песнею гордясь,
Не посыпая голову золою
Сожженной чести, — и возникнет связь
С историей, народом и с землею.

 

               * * *
Ученые, мыслители, поэты,
Живущие от родины вдали,
На многое пытались дать ответы —
На жизнь и на вращение Земли.

Им ведомо устройство мирозданья,
Они с рожденья космосу близки.
За что же, славой заглушив рыданья,
Терзали их и рвали на куски?

За то, что почву мыслью оросили,
Что крошку хлеба не могли украсть?
За то, что милостыни не просили
И не ходили никогда во власть?

Талант не нужен власти? Да, похоже.
И правда тоже — вот она, возьми!
И все же, Господи, скажи, за что же
Живьем содрали кожу с Низами?

А вот Алхин Марин — ей рот зашили,
Чтоб правду говорила мертвым ртом.
А вот ашуг Саид — и глаз лишили,
И бросили его в зиндан потом.

А вот вельможе голову на блюде
Опять несут, и плачет весь народ.
Они чужие? Нет, они-то люди.
А вы, цари, совсем наоборот.

 
 

               Из цикла “Колокола тридцатых годов”

                

               3.
Волны Хазарского моря прилежно
Лижут соленым языком прибрежные камни.
Им хорошо, камням этим круглым, —
Им не стреляют в затылок.

Хмурится древний Хазар —
Он единственный, может, свидетель
Того, что здесь было
В тех страшных и скорбных тридцатых.

Сейчас здесь красиво —
Цветут черноглазые маки,
И сладко прохожим
Миндальным дышать ароматом.

Ах, знал бы малыш босоногий,
Беспечно играющий в мячик,
Куда он пришел
И кто ему пятки щекочет!

Художник один,
Убеленный давно сединою,
Приходит сюда
Каждый вечер и каждое утро.

Он ловит тяжелые краски
Зари и заката,
Омытые чисто
Слезами овдовевших горянок.

И кровь проступает
На белом холсте, и какой-то подросток,
Взглянув на картину,
Воскликнет: “Так не бывает!”

“Бывает”, — ему отвечает
Неведомый голос —
То ль древнего моря,
То ли погибшего горца.

А мир опять окутывает мгла —
Динь-дон-динь-дон — гудят колокола.

 

               5.
Говорят, что в своем отечестве
Нет пророка.
“Есть, — уверяю, —
Это наши отцы и деды,

Которые жили, влюбленные в жизнь,
Для того лишь,
Чтобы их детям и внукам
Жилось хоть чуточку лучше.

Они верили свято в то,
Что оно так и будет,
Что, кроме счастья,
Ничего не будет на свете,

Что Дагестан
Станет большой страною
И горцев никто
Даже пальцем не тронет.

И нам теперь,
Детям тех, кто пропал в тридцатых,
Скорбя и плача о них,
Великих страдальцах,

Приходится в явь претворять
Золотые их сновиденья,
И у нас это получится скоро,
Честное слово!

А мир опять окутывает мгла —
Динь-дон-динь-дон — гудят колокола.

 

               * * *
Весна, как мужчина женщиной, овладевает миром,
А с небес синева долгожданная льется лунным сапфиром.

И цветет там и тут — не надышишься им! — миндаль,
А весна, как художник, с прищуром рассеянным смотрит вдаль.

По Хазару древнему куда-то плывут корабли,
В чайхане толстосумы считают свои рубли,

И глядит на все это с улыбкой мудрой весна,
Пробуждая земные пласты и людей от сна.

Но наш мир остается в старой своей рубахе:
Войны вспыхивают то в Чечне, то в Карабахе,

То в горах, то в долине, и что там душой кривить:
Даже весна их бессильна остановить.

А красота-то какая, ты посмотри!
Черноглазых маков скорей в степи собери,

Подари их любимой, и пусть поверит она
В то, что нашей земли не коснется больше война.

Время бывает дел и время утех,
Но хоть иногда надо бы помнить о тех.