ИНТЕЛРОС > №10, 2012 > «Благовещенская трагедия»: историческая память и историческая ответственность Виктор Дятлов
|
|
Дятлов Виктор Иннокентьевич — доктор исторических наук, профессор кафедры мировой истории и международных отношений Иркутского государственного университета.
Неожиданные дискуссии
Причиной к написанию этого текста стала совершенно неожиданная для меня реакция на довольно давнюю статью, посвященную полузабытому трагическому эпизоду российской истории позднеимперского периода1 . Речь шла о массовом убийстве китайцев в Благовещенске в 1900 году, когда к этому приграничному городу вплотную подкатилась стихийная волна бушевавшего в Китае антииностранного восстания боксеров (ихэтуаней). В этом чрезвычайном, страшном инциденте меня интересовали две проблемы: механизм погрома и реакция на него общества. Сам случай был описан, хотя и явно недостаточно, в исследовательской литературе. Поэтому я не претендовал на открытие темы. Ставилась задача не столько углубить наши знания о событии (хотя и это не исключалось), сколько реконструировать ту версию, которая была известна обществу и на которую оно тем или иным образом реагировало. Больше всего меня поразила довольно равнодушная реакция современников — и я сформулировал на этот счет несколько не исключающих друг друга гипотез. Статья не прошла незамеченной в профессиональных кругах. На нее ссылались, иногда критиковали. Особенно важной была статья Т.Н. Сорокиной2 , где на основе глубокой работы с архивными материалами вносились некоторые важные уточнения и коррективы. Например, о численности погибших. В общем — совершенно ожидаемая реакция на научную публикацию. 1 Дятлов В.И. Благовещенская “утопия”: из истории материализации фобий // Евразия. Люди и мифы. М.: Наталис, 2003. С. 123—141. 2 Сорокина Т.Н. Еще раз о “благовещенской “утопии” 1900 г. // Миграционные процессы на Дальнем Востоке (с древнейших времен до начала ХХ в.). Материалы международной научной конференции (Благовещенск, 17—18 мая 2004 г.). Благовещенск, 2004. С. 295—303. Скажем прямо, возвращение к теме старой статьи — дело не слишком распространенное в профессиональной среде. Нужны серьезные основания — иначе это будет справедливо воспринято как претенциозность. И я совершенно не собирался этого делать. Однако через несколько лет после выхода статьи случайно наткнулся на ее обсуждение на интернет-форуме. Не скрою, меня это поразило. Статья академическая, опубликована в отличном, с хорошим научным именем, но все-таки научном журнале, а затем сборнике с соответствующими малыми тиражами. Электронная версия статьи была размещена на сайте журнала “Вестник Евразии”, а затем в популярном в научных кругах интернет-журнале “Демоскоп — Weekly”. Но все это опять же ресурсы научные, для “своего круга”. И круг этот, по определению, не слишком широк. Поиск в Интернете показал, что статья вышла далеко за пределы академического сообщества, что ее тематика, поднятые в ней проблемы, что называется, “зацепили”, привлекли заинтересованное внимание. Кто-то выложил ее в Википедии, она вызвала более десятка развернутых дискуссий. Конечно, как всякому автору, хотелось надеяться, что таким вниманием статья обязана своим литературным или профессиональным достоинствам. Но вряд ли. Обсуждается ее содержание. Само событие. Спонтанно возникает, обсуждается и, самое главное, переживается проблема исторической ответственности и исторической памяти. Было ли это? Кто виноват? Могли ли наши предки совершить такое? А если да — то почему? Как мы, их потомки, должны реагировать на это? И должны ли? Надо ли вообще помнить и вспоминать о событиях страшных и стыдных? Доставать скелеты из шкафов? Тем более что за этим с пристальным интересом наблюдают в Китае. Не повредит ли напоминание о таких инцидентах интересам нашей страны, ныне живущего поколения? Отвечаем ли мы, потомки, за все, что делали наши предки? Если да — то как? Бывают ли виноватые народы? Плохие народы? Должны ли одни народы нести вечную историческую вину перед другими народами? Должна ли существовать коллективная ответственность? Вплоть до юридических последствий? Возможно ли понять, объяснить то, что произошло? И тех, кто был причастен прямо или косвенно? Что значит — извлечь уроки? Покаяние — обязанность перед другими или личностная рефлексия? Поразительно, насколько все это практически дословно совпадает с бушующей уже несколько лет в Польше дискуссией вокруг проблемы, поднятой книгой Яна Томаша Гросса “Соседи”1 . С переживанием ситуации того, что массовые и жестокие еврейские убийства в небольшом польском городке Едвабне летом 1941 года совершали поляки. Соседи и односельчане погибших. Совершали добровольно, хотя и с одобрения немецких оккупационных властей. Стоит подчеркнуть одно существенное различие. В отличие от Польши, где книгу Я.Т. Гросса и описанную им ситуацию обсуждает вся страна и где трудно остаться в стороне от дискуссии, здесь наблюдается полная спонтанность. Кто-то случайно набрел в Интернете на статью о старом, забытом эпизоде, до этого читателю совершенно неизвестном. Испытал шок, выставил статью или ссылку на нее, прокомментировал. Положил начало обсуждению. Здесь нет общественно значимого информационного повода — ведь не считать же таковым появление академической статьи в малотиражном научном журнале о давно забытых событиях вековой давности на “далекой окраине”. Нет заранее сформулированных вопросов и проблем для обсуждения. И это придает особую ценность дискуссиям. 1 Один из русских переводов: Гросс Я.Т. Соседи. История уничтожения еврейского местечка / Пер. с польского В.С. Кулагиной-Ярцевой. Предисловие А. Михника. М.: “Текст”. Журнал “Дружба народов”. 2002.
Краткий обзор событий
В 1898 году в Китае началось восстание под руководством тайного общества “Ихэтуань” (“Отряды справедливости и мира”). Военную экспедицию против восставших и поддержавших их правительственных войск организовали восемь держав, в том числе и Россия. Боевые действия шли и в Маньчжурии, подкатившись, таким образом, непосредственно к российской границе. Наиболее тревожная обстановка сложилась в Благовещенске: враждебные войска находились на другом берегу Амура, гарнизон был отправлен для боевых действий в район Харбина, коммуникации фактически прерваны из-за мелководья на реке Шилке. У населения и властей города и округи это вызывало естественную напряженность, но представление о реальной угрозе какое-то время отсутствовало. И вдруг — обстрелы и попытка захвата нескольких российских речных судов на Амуре и со 2 июля — обстрел самого Благовещенска. Он длился тринадцать дней, велся восемью орудиями и значительного ущерба не нанес. Не было разрушено ни одного дома, погибло 5 человек и 15 ранено. Довольно быстро выяснилось, что этим и незначительными разведочными экспедициями военная деятельность китайских войск ограничилась. Но не на шутку встревоженные российские власти предпринимают ряд срочных мер: был возвращен благовещенский гарнизон, подтянуты значительные военные контингенты из Забайкалья и Хабаровска. К концу месяца российские войска, очистив собственный берег Амура, переправились на китайский и, быстро разгромив китайские формирования, захватили провинциальный центр Айгунь. Практически весь китайский берег Амура перешел под контроль российских войск, всякая опасность для Благовещенска миновала. Китайцев в городе жило немало. Практически каждая зажиточная семья города имела китайскую прислугу, китайцы контролировали мелкую, среднюю и часть крупной торговли, содержали многочисленные рестораны, кабаки и развлекательные учреждения, снабжали город овощами, строили, обеспечивали нормальное функционирование коммунального хозяйства. Короче говоря, повседневная жизнь и экономическая деятельность всего населения этого зажиточного, процветающего, культурного, по местным понятиям, города было немыслимо без китайцев. Их присутствие было постоянным, всепроникающим и жизненно необходимым. С другой стороны, они не воспринимались русским населением как часть городского сообщества, пусть даже неравноправная. Когда начался обстрел, на них посмотрели другими глазами. Заметили, как их много, как велика зависимость от них. А самое главное, реально ощутили, как далека Россия и как близок и огромен Китай, ставший вдруг враждебным, способным без малейшего труда поглотить и растворить в себе весь их маленький и оказавшийся совершенно беззащитным островок империи. Так синдром “желтой опасности”, волновавший прежде публицистов, аналитиков, государственных служащих, то, о чем рядовой обыватель если и задумывался, то как о чем-то внешнем для себя, вдруг обрел для него реальное и страшное воплощение. Весь этот ужас и начал персонифицироваться в тех, кого еще вчера снисходительно, добродушно-презрительно называли “ходями”, “китаезами”, “узкоглазыми”. Обыватели с подозрением и тревогой всматривались в лица своих слуг, которые еще несколько дней назад были для них если не членами семей, то неотъемлемой и почти незамечаемой частью домашней обстановки. В китайцах на улице начинали видеть, говоря современным языком, “пятую колонну”. Город заполонили слухи о тайных военных приготовлениях местных китайцев, их вызывающем поведении, о том, что они готовят резню. Передавали, что кто-то видел у них оружие. При обысках находили только ножи. Но находили и “афиши” (листовки) “ихэтуаней”, что подливало масла в огонь. Немедленно начались инциденты. Часто их инициаторами были собранные в городе призывники, оторванные от дома и терпящие большие убытки. “Увесистые кулаки запасных чинов, не упускавших случая выпить с горя, частенько прогуливались по спинам молчаливых и злобно посматривающих “ванек”, то есть китайцев”1. Били, приговаривая: “из-за вас, тварей, нас отрывают от работы и от семьи и гонят на смуту”. К вечеру первого дня бомбардировки произошли первые убийства. 1 На память о событиях на Амуре в 1900 году. Осада Благовещенска. Взятие Айгуна. Составил А.В. Кирхнер. Благовещенск: Типография “Амурской газеты” А.В. Кирхнера, 1900. С.5. Было очевидно, что город находится на грани большого погрома. Будет ли перейдена эта грань, зависело теперь от позиции официальных властей, прежде всего, от военного губернатора генерал-лейтенанта К.Н. Грибского. Еще в июне, когда обстановка стала уже достаточно тревожной, военный губернатор встретился с представителями городской думы. Среди других проблем возможной обороны города была затронута и эта. Губернатор заявил, что не считает необходимыми и уместными какие-то особые меры в этом вопросе, так как официально война между Россией и Китаем не объявлена. Он сообщил также, что к нему являлись представители от местных китайцев с вопросом, не лучше ли им будет заблаговременно удалиться с русской территории. По словам Грибского, он велел передать, что они могут спокойно оставаться, так как “правительство великой Российской империи никому не позволит обижать мирных граждан”. Вскоре он издал прокламацию, где угрожал строгими наказаниями за оскорбление мирных китайских подданных. Поверив губернатору, несколько тысяч китайцев Благовещенска остались в городе. Однако вскоре им пришлось раскаяться в этом. Когда начались массовые избиения и убийства, власти абсолютно ничего не предприняли для их защиты. Не последовало ни официальных заявлений, ни каких-либо неофициальных действий. Более того, представители властей низового уровня, особенно чины полиции, прямо подстрекали к насилию. 3 июля, то есть после нескольких дней фактического бездействия в самый критический момент, по инициативе благовещенского полицмейстера военный губернатор издает распоряжение о выдворении всех китайцев города и области за Амур. Силами полиции и добровольцев из числа горожан и казаков устраиваются облавы, в ходе которых несколько тысяч человек было интернировано. Облавы сопровождались массовыми грабежами, избиениями и убийствами. Никаких попыток оказать сопротивление не было. Утром 4 июля первая партия собранных накануне китайцев общей численностью до 3,5–4 тыс. человек (есть оценки и в 5–6 тыс.) под конвоем из 80 новобранцев, вооруженных за неимением ружей топорами, была отправлена в небольшой поселок Верхне-Благовещенский (в 10 километров вверх по Амуру). Колонну вели быстро, дорога была плохая, день жаркий, и многие, особенно старики, стали отставать. Командовавший операцией пристав отдал приказ всех отставших “зарубить топорами”. Приказ выполнялся, во время пути было убито несколько десятков человек. Следствие, произведенное несколькими месяцами позднее, выяснило, что все это сопровождалось мародерством — грабили и мертвых, и живых. И при облавах, и во время этого скорбного пути не было ни одной попытки оказать сопротивление. Более того, никто не пытался бежать, хотя при чисто символическом конвое сделать это было не так уж сложно. В поселке к конвою присоединились вооруженные жители-казаки во главе со своим атаманом. Они выбрали место для переправы. Ширина Амура составляла здесь более 200 метров, глубина — более четырех при мощном течении. Подогнали китайцев к урезу воды и приказали им плыть. Когда первые вошедшие в воду почти сразу утонули, остальные идти отказались. Тогда их стали гнать — сначала нагайками, потом стрельбой в упор. Стреляли все у кого были ружья: казаки, крестьяне, старики и дети. После получаса стрельбы, когда на берегу создался большой вал из трупов, начальник отряда приказал перейти на холодное оружие. Казаки рубили шашками, новобранцы — топорами. Спасаясь от них, китайцы бросались в Амур, но преодолеть его быстрое течение не смог почти никто. Переплыло на другой берег не более ста человек. Никто из участников расправы не протестовал. Нескольким новобранцам, у которых не хватало решимости рубить людей топорами, казаки пригрозили “снести головы, как изменникам”. Один новобранец спас раненого мальчика, мать которого была убита, но то был единственный случай человеколюбия, зафиксированный следствием. В последующие дни, вплоть до 8 июля, такая же участь постигла еще три партии китайцев, общей численностью в несколько сотен человек. Непосредственные руководители “переправ” немедленно, как положено, составляли рапорты для начальства, так что все происходившее не было для него тайной.
Версии современников: попытки понять, объяснить и объясниться
Есть много признаков того, что образованное общество дореволюционной России хорошо знало о благовещенской трагедии. Номер “Вестника Европы” со статьей о “Благовещенской Утопии” читал Л.Н. Толстой. А.Ф. Кони, давая нелестную характеристику Николаю II, обвинил его и в полном равнодушии “к поступку генерала Гриб-ского, утопившего в 1900 году пять тысяч мирного китайского населения…”. Московские “Новости дня”, сообщая о назначении Грибского временным военным губернатором в Ломже, напоминают, что это “тот самый бравый генерал, который в бытность амурским губернатором во время боксерского движения 1900 года утопил в Амуре несколько тысяч мирных и ни в чем не повинных китайцев, проживавших в Благовещенске”. Уже из этих, наудачу выбранных комментариев видно, что знание это не было нейтральным. Совокупность дореволюционных текстов дает возможность выделить несколько версий объяснения и оценки произошедшего. Суть наиболее крайней позиции без экивоков сформулировал американец Преобладали версии, основанные на объяснениях местных и центральных властей. С некоторыми вариациями их суть такова. Почти беззащитный в военном отношении Благовещенск подвергся неспровоцированной военной атаке со стороны Китая. Китайцы в городе представляли дополнительную потенциальную угрозу. Иногда в предположительном тоне говорилось о возможности их заговора. Приводились слухи о якобы найденных листовках на китайском языке (тексты листовок не фигурируют в материалах официальных расследований, хотя факт их существования не исключен). Поэтому губернатор отдает приказ о проведении необходимой и законной в условиях военного времени меры — депортации враждебных подданных путем их переправы через Амур. По вине низовых исполнителей это приказание не было обеспечено технически. Поэтому “тут имел место факт переправы китайцев через Амур просто вплавь”, в ходе которой почти все утонули. Гибель нескольких тысяч безоружных людей — это трагический результат превышения мер необходимой самообороны и эксцесс исполнения, объяснимые и извинительные чрезвычайной ситуацией смертельной угрозы. Емко и компактно эти тезисы сформулированы в апологетической биографии Николая II, написанной и изданной уже в эмиграции С.С. Ольденбургом (Белград, 1939). “В это время на самой русско-китайской границе возникла паника. Русский пограничный город Благовещенск подвергся продолжительному ружейному обстрелу с китайского берега Амура; стреляли, несомненно, китайские “регулярные” солдаты. Русские войска были ненадолго перед тем уведены вниз по Амуру. Благовещенск был почти без защиты, и паника, охватившая местных жителей и местные власти, выразилась в жестокой расправе с местными китайцами: боясь, что проживающие в городе китайцы устроят восстание в тылу, наслышавшись о зверствах, происходящих в Китае, благовещенские власти собрали всех “желтых” на берег Амура и велели им вплавь переправляться на маньчжурский берег. Только меньшинству удалось переплыть широкую реку, несколько сот китайцев потонуло. Этот трагический инцидент, понятный в тревожной атмосфере момента (местная интеллигенция — с возмущением отмечала либеральная печать более отдаленных от границ мест — одобряла эти панические репрессии), показывал, насколько трудно было выдерживать на практике линию “русско-китайской дружбы”. Преступлением на почве некомпетентности властей и паники населения считают эти события сторонники другой версии. Вот как они рассматриваются в нормативном издании — энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона: “Русские власти в Благовещенске предписали всем китайцам удалиться с русской территории, для чего не было ни законных оснований (ибо этого по ныне действующим нормам международного права, не делается даже во время войны, а с К. Россия войны не вела), ни повода, так как благовещенское китайское население было совершенно мирным. Был назначен день; китайцы собраны на берегу Амура; лодок дано не было, и тем не менее им под страхом смерти предписано уходить немедленно. Китайцы бросились вплавь; русские в них стреляли. Лишь немногие выбрались на китайский берег; число погибших определяется различно, от трех до семи тысяч. Такими приемами европейцы посеяли в К. семена ненависти, с которой им приходится теперь считаться”. Воспроизведя эти слова (причем без кавычек), обозреватель “Современника” Трактовки “состава преступления” могли варьироваться в довольно широких пределах: от преступной некомпетентности властей (особенно губернатора, потерявшего контроль над ситуацией и отдавшего абсолютно невыполнимое приказание) до сознательного уничтожения мирного населения, то есть военного преступления. Последняя позиция косвенно отражена в первом издании Большой советской энциклопедии: “В 1900, когда в разгар Боксерского восстания китайские власти в Манчжурии, подчиняясь приказу из Пекина, объявили войну России, рус. администрация Б., в виде репрессалий, решила выселить все китайское население города и потопила в Амуре до 5 т. китайцев — мужчин, женщин и детей”1. С точки зрения этой версии, если уничтожение (“утопление”) китайцев Благовещенска можно было объяснить (хотя и не оправдать) неспровоцированным обстрелом города с китайской стороны, действительной угрозой гибели города и его населения, чудовищной паникой, то резня и депортация “зазейских маньчжур”2 , последовавшая вслед за этим, и таких объяснений не имела. Равно как и разграбление имущества депортированных. Важно подчеркнуть, что все обвинения были направлены только против государственной власти и его представителей. 1 Большая советская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1927. Т. 6. С. 452. 2 Китайские подданные, жители “зазейского района”, вошедшего в состав Российской империи. В соответствии с Айгунским договором (1858 г.), они сохранили свое подданство и до 1900 г. были фактически экстерриториальны. Таким образом, образованные современники событий имели о них не только значительные массивы информации, но и несколько версий их понимания и оценки. Причем преобладали оценки негативные. Одобрить или отнестись равнодушно к насильственной гибели нескольких тысяч мирных жителей не были готовы даже те, кто стремился оправдать инициаторов и участников событий, считая и их жертвами непреодолимых, форс-мажорных обстоятельств. Однако это массовое неодобрительное отношение не вылилось в открытый протест даже у той части общества, которая уже продемонстрировала резко отрицательную реакцию на погромы и гонения в стране по национальному и религиозному признакам. И с этой реакцией власти уже вынуждены были тогда считаться.
Век спустя: возвращение к теме
Тема благовещенской трагедии стала предметом современных общественных дискуссий с подачи профессионалов-историков. Это естественно, учитывая то, что в устной памяти событие сохранилось в лучшем случае как неясное предание. “Но как-то году в 1947 мой дед Андрон Афанасьевич рассказал на берегу Амура, что в его времена — он здесь служил — собрали всех китайцев из Благовещенска и округи, загнали в воду, и они, кто как мог, вплавь добирались на противоположный берег. Это, казалось, было в далеком прошлом — при царе, к черным делам которого наша страна СССР не имела отношения”1. 1 Кочергин В. Сталин и Мао слушают нас // Дуэль. 2005. № 19 (418). 17 мая. Работы ученых давали не только информацию, но и оценки, ракурсы рассмотрения, слова. Сама информация не могла быть не оценочной. Ее появление уже означало выражение отношения. При общем осуждающем тоне спектр оценок соответствует дореволюционной ситуации: от сожалений по поводу жестоких методов исполнения необходимых и законных в условиях военного времени мер до признания (прямого или косвенного) политики местных властей преступлением. Это и неудивительно, учитывая естественную опору современных авторов на мощную дореволюционную историографическую традицию. Однако профессиональный дискурс меня интересует сейчас только в связи с общественными дискуссиями. Прежде всего, из-за сформулированного в нем набора тем, проблем, сюжетов, вокруг которых развернулись дискуссии в Интернете и в печатных СМИ. Интернет-дискуссии — основной источник для написания этого раздела статьи. Источник специфический, требующий специальных подходов — и авторских комментариев по их поводу. Их участники анонимны и их высказывания размещены в индивидуальных блогах и страницах, тоже в принципе анонимных. Редко встречаются форумы, принадлежность и концепция которых заявлена. Поэтому можно анализировать только сами тексты как таковые. Понятно, что уровень и содержание дискуссии, стилистика выступлений и характер оценок на разных площадках могут отличаться и реально отличаются. По содержанию текстов можно много понять об их авторах. Они разные: по взглядам (от либералов и демократов до крайних националистов), по литературным свойствам текстов (от абсолютно безграмотных до образцов высокой культуры), по уровню и качеству анализа проблемы. Но практически не встречается ситуация разговора только “между своими”. Дискуссии носят открытый характер — и лишь иногда администраторы убирают отдельные реплики по соображениям морали и политкорректности. “Чужих”, посторонних терпят, с ними часто вступают в диалог. Поэтому и ссылки на конкретные адреса как правило не информативны. Исходя из этого, в данном случае принято крайне спорное и уязвимое для критики решение — анализировать реплики как таковые, без ссылок на блоги и страницы. То есть это не будет полноценное цитирование с авторской атрибуцией. Условно можно определить это как одну общую дискуссию, где важны содержание и стилистика анонимных высказываний. Будут сохраняться авторские грамматика и орфография. Отдельные ссылки будут только на авторские статьи и высказывания. Поэтому должен получиться коллаж, картинка, собранная из отобранных автором и специальным образом сгруппированных пазлов-реплик. Естественно поэтому, что здесь в принципе невозможны, да и не нужны интерпретационные подходы количественной социологии. Анализ интернет-дискуссий логично начать с мотивов интереса участников к теме. Очень условно можно выделить четыре мотива: гуманизм, идеология, профессиональный интерес, любознательность. Естественно, в репликах одного автора могут присутствовать сразу несколько мотивов, а то и все сразу. Как правило, толчком к обсуждению темы был эмоциональный шок. Это первая и общая реакция. Несколько реплик: “Вроде и не стоит о плохом вспоминать в сочельник-то…Увидел…ссылку на статью Виктора Дятлова в “Вестнике Евразии”… Спасибо ему…Совершенно кошмарная история...”. “Сервировали историйку на сон грядущий…”. “… “спокойно” это читать не могу. Почти как “наматывание кишок на придорожные кусты” (у Всеволода Иванова в рассказах про Гражданскую)”. “Почитайте этот текст. Весьма [само]познавательно. И написано ОЧЕНЬ литературно…Без валерьянки не читать”. “Одна из страниц русской истории, которые необходимо знать… Жуткая история, прямо скажем”. “В свое время, эта история сильно на меня повлияла: эпизод совершенно потрясающий”. “Жуткая забытая трагедия. Как мало мы все-таки знаем о собственной, совсем недавней истории!” А уже после этого — спектр реакций. Отрицание самой возможности события. Поиски виноватых. Стремление осудить или оправдать. Желание понять логику и мотивы участников, свидетелей и современников события. Готовность принять ответственность и рефлексия покаяния. “Такого не могло быть” — первая и почти инстинктивная реакция. “Антиблаговещенская статейка... “звери” побили невинных китайцев прям... не ведитесь на провокацию!”. “Сто мильенов тыщщ рубили рубили, рубили рубили... а главное запросто так, ...и по указанию властей и власти до сих пор не афишируют кровавую резню...”. “До 10 тыс. китайцев (по некоторым данным некоторых источников) и 80 новобранцев с топорами, ввиду отсутствия другого оружия, и сбежавшийся люд из среды мало-культурных слоев нашего населения… Особой жестокостью отличились дети... (интересно, а беременные бабы и казачки не участвовали в побоище, вместе со стариками — ветеранами и инвалидами крымской войны?). При мощном и быстром течении много дней по Амуру мимо Благовещенска плыли трупы... еще бы добавить как трупы вверх-вниз по кровавой реке плавали и Хичкок отдыхает”. “Дерьмо материал, заказной однозначно. Действия арестованных не поддаются никакой логике. Страх, вызванный выбросом адреналина… переходит в ярость в 90% случаев. Есть люди, у которых этот порог слишком высок. Предполагать, что у всех этих людей был высокий порог, может только идиот. Такую же хрень несли про газовые камеры: под охраной в 20 человек 2000–2500 спокойно шли умирать. Достаточно одной команды, но ее почему-то никто не произносит. Видимо, все хотят быть мертвыми”. “…как три сотни человек сдерживали 4–6 тысяч? при этом рубя их топорами?... кроме того — вполне очевидно, что можно было проплыть вдоль берега, вылезти и уйти в вожделенные сопки”. “Мне плевать, что на этой мульке написано. Я хорошо знаю свой народ. Русские люди никогда не пойдут на массовые погромы и убийства без весомейшей на то причины. Если и пойдут, то это будут даже не погромы, а самозащита. Мы никогда и никому в истории не устраивали геноцид! Бессмысленное уничтожение людей лежит вне рамок нашей ментальности. Тем более в такой пастрольно-патриархальной глуши, как Благовещенск. Если это все и было на самом деле, то, похоже, скорее всего огромная и наиболее важная часть этой мерзкой истории кем-то старательно опущена, замазана. И причины для этого у русских в действительности были очень и очень весомые! Зная китайскую тактику плавного захвата территорий методом постепенного заселения и навязывания своих порядков, их неспособности к ассимиляции, можно предположить, что их там понаехало очень много, и вели они себя примерно так же, как нынешние кавказцы… Они никогда нас не уважали — ни тогда, ни сейчас… если русским свойственна такая бессмысленная реакционная жестокость, то мы бы это делали регулярно”. “…хрень, а не статья в вики …из указанных источников ничего серьезного именно по этим событиям”. “…и тогда, и сейчас кое-кто все постарался извратить против России и русских. Либерастия — это ложь помноженная на невежество и русофобию”. “Интересно, почему такие провакационные заметки ни кто не подписывает? Кому нужна эта истерия? То несчастных япончиков-интервенчиков нехорошие такие революцианеры — бандиты порешили и российских предателей с ними, то несчастных гражданских китайцев, после всего нескольких выстрелов да нескольких попаданий, порешили. Нет что бы дождаться когда придут отлично вооруженные китайцы и вырежут российское гражданское население. Кому нужны россияне-злодеи? Ведь акцент именно такой. Чей заказ исполняете, писаки? А о превентивных операциях что-то никто не вспоминает”. “Совершенно кошмарная история... — толерастическая агитка? — Ну, скорей, русофобская провокация”. “А Дятлов либераст на харчах Лондонского горкома, видать...” Краткое резюме: это слишком страшно, чтобы быть правдой. Русский народ не способен на такое в принципе, в силу своего вечного и неизменного менталитета. Такое невозможно и с точки зрения здравого смысла — ведь не могут просто технически десяток-другой человек уничтожить столько людей без всякого их сопротивления и даже без попыток к бегству. Не могут и трупы плыть мимо Благовещенска несколько дней — при быстром течении реки. Статья создана на деньги и по заказу американского фонда, а ее обсуждение — это происки, заговор и провокация либерастов и русофобов. Агрессия, стеб, ерничество, личные выпады в адрес автора Для понимания последнего аспекта особенно показательны дискуссии на форумах, позиционирующих себя в качестве национальных (Сайт бурятского народа; Форум хакасского народа; Форуми proUA.com; Остров форум; TUT.BY Белорусский портал). “Да уж, “народ-богоносец”. “Это, что проявление русского характера?” “Дык на таком отношении к инородцам стояла и стоять будет (недолго осталось, правда) земля Русская. Опущенные ниже грязи народы Севера, башкиры с отрезанными носами, тунгусы и прочие ханты-манси, которых считали чем-то типа недочеловеков, чеченцы, которых надо мочить в сортирах... Евреев — не пускали в Русские губернии, и громили при каждом удобном случае”. На “Форуме хакасского народа” обсуждается передача радиостанции “Эхо Москвы” о Чингисхане, о жестокостях, которыми сопровождалось строительство его империи. Это расценивается участниками дискуссии как расизм и шовинизм, как обвинение всех кочевых народов в отсталости и патологической жестокости. “Типично западный подход: кочевники — это исчадия ада, грабящие мирных, цивилизованных земледельцев”. И как аргумент против такого подхода — примеры жестокостей, совершенных “цивилизованными европейскими народами”, в т.ч. и “Благовещенская утопия”. В ответ на аналогичные рассуждения на украинских сайтах появляются напоминания о многократных еврейских погромах, о хмельничине и Тарасе Бульбе. (“Вспоминается Тарас Бульба. С чего там восстание на Сечи началось? Правильно. Утопили в Днепре всех евреев. Значит, не было там сердобольных, политкорректных украинцев, а только русская кровавая гебня”). Народ понимается как вечное и неизменное тело, обладающее характером, вечной склонностью (или отсутствием таковой) к патологической жестокости. (“Звериная жестокость на уровне ген?”) Отсюда логичен вывод о вечной и неискупимой вине одних народов перед другими. Осмысление проблемы в категориях “мы — они”, представления о русских и китайцах как природных, единых и неизменных организмах, ведет к выводу, что китайцы Благовещенска виноваты во всем сами. Они или были “пятой колонной”, или могли быть ею. Как часть общей китайской массы они были опасны, невзирая на личное поведение и намерения. Возможно, погибшие китайцы и не виноваты, но они ответили за злодеяния всех китайцев во время боксерского восстания. За реальную или потенциальную смертельную угрозу, которую Китай и китайцы несли (и несут сейчас) России и русским. Поэтому все действия против них оправданы в качестве превентивных. Виноваты и власти, допустившие пребывание китайцев в России. Не было бы их — не было бы и проблемы. “Многие не могут себе позволить признать сей постыдный факт. Что нами были уничтожены безоружные и беззащитные люди. — Факт этот никто не оспаривает. Просто не надо лить понапрасну крокодиловы слезы. В борьбе со смертельным врагом все средства оправданы. “Евреев, циган, хачиков, китайцев я за людей не щитаю, у нас их вырезать надо, ну еще и американцев с ними тож. Извенить что так открыто расизм прет но больше немогу просто так дебильные сообщения тут писать”. Уже более грамотный человек пишет о тех, кто совершил “Благовещенскую Утопию”: “Это были НАСТОЯЩИЕ ЛЮДИ, не в пример нынешней, “общегуманной” плесени человеческой. ЛЮДИ с ярко-выраженной Дальше — уже беспощадные организационные выводы маргинальных, но политиков радикально-националистического толка1 : “Вот пример того, как может происходить стихийная депортация инородцев. Вначале идет народный ответ инородцам, затем уже государственное вмешательство — когда уже все оставшиеся в живых инородцы депортируются с целью “сохранения им жизни”. 1 Сайт “Черная сотня. Всероссийская Православная патриотическая организация Черная Сотня” (http://www.sotnia.ru/forum/viewtopic.php?f=8&t=11590&start=30). В начале статьи я писал о непригодности количественных интерпретаций сформированного в результате поиска в Интернете корпуса реплик, комментариев, развернутых дискуссий по теме. Они интересны и важны сами по себе, но не как количественный индикатор умонастроений всего общества или какой-либо его части. Но все-таки важно подчеркнуть, что подобные взгляды являются для дискуссии маргинальными и не встречают большого сочувствия у большинства участников. Чаще присутствуют саркастические или гневные реплики в адрес “фашиков” и “нациков”. “ЛЮБЫЕ нацики — дерьмо. Русские, литовские, еврейские, английские, арабские, грузинские, американские, абхазские, китайские, негритянские — Л-Ю-Б-Ы-Е”. Шире представлен другой мотив. Зачем вспоминать об этом? Стоит ли доставать “старые скелеты”, каких достаточно у всех, из шкафа? “Согласитесь, что событие это все-таки не самое значимое в русской истории. Тем не менее практически во всех книгах, посвященных отношениям России с Китаем, об этих событиях говорится довольно подробно”. Зачем бередить старые раны — это плохо для национального самочувствия. “Вполне естественно, что в курсе школьной истории никто не будет вываливать на неокрепшие души всякое дерьмо, которое творили предки. Хотя, увы, у нас таки одно время была такая мода. Естественно, что по нашей версии истории мы всегда правы, ну или по крайней мере хотели как лучше. На самом же деле и наши предки творили порой вещи, которые их не красили и гордиться которыми не приходится. Просто обычно на таких моментах не заостряют внимание и предпочитают обходить стороной. Геноцид и погромы и мы устраивали, притом даже не всегда осмысленный. Так что всякое в нашей истории случалось, в том числе и резня инородцев”. Зачем, в конце концов, давать повод китайцам для реванша? Тем более что они все помнят и все фиксируют. И когда-нибудь предъявят счет. “Я слышал, но не видел, что, кажется, в ночь с 2 на 3 июля китайцы со своего берега пускают по Амуру кораблики с зажженными свечками. Каждая символизирует душу погибшего в том конфликте”. “Я намедни общался с русским профессиональным переводчиком китайского языка. Так вот он говорит, что китайцы про эту расправу знают, помнят, и, при случае, припомнят”. “Они могут хранить обиду в своем сердце — очень долго! жутко злопамятны! Не приведи Господь узнать нам всю ту ненависть, которую могут в себе носить представители этой нации...” “Уже никто не помнит причин, но желание припомнить — всегда теплится в сердцах азиатов… их уж почти 2 миллиарда, а нас по всему миру — в десятки раз меньше... и пусть их ракеты не долетают туда, куда надо, пусть они скопированы с наших, пусть они некачественные... но, пожалуй, пришла пора подумать об их ракетах, солдатах и целях, а не тупо откупаться до поры, до времени... дабы не устраивать потом новую “утопию”, но с уже непредсказуемой концовкой”. Относительно возможности “предъявления счета” и “врожденного злопамятства китайцев” имеются, правда, и сомнения. “Китайцы на этом фоне — образец умеренности и миролюбия. Даже этот описанный выше погром, фактически резня — часто упоминается в межгосударственных диалогах? Кто-то предъявляет претензии? Требует компенсации? Кротость просто изумительная на фоне кое-кого другого”. “Вторая сторона все прекрасно помнит. Но вторая сторона привычная ко всему, и уж так, как она сама резала своих же, никто другой их не резал, а геноциды ей и самой приходилось совершать не в виде эксцессов исполнителей, а в виде организованной кампании верховной власти. Но дело даже не в этом. Последнее, что стал бы делать Китай — это иметь претензии к Российской Федерации в 2010 за то, что несколько сотен человек на окраине Российской империи самочинно решили избавиться от вражеско-подданного населения самым простым из всех простых способов, а власть их за это не наказала”. В любом случае “в Хэйхэ есть музей этой трагедии. И в школах проходят”. Слухов о музее много, но везде подчеркивается, что русских туда не пускают. Это создает атмосферу таинственности и неясной угрозы. Возможно, очерк француз-ской журналистки в популярном российском журнале эту атмосферу несколько “На обратном пути в Хэйхэ мы делаем остановку возле развалин старинного города Айгунь… На месте бывшей крепости построено ультрасовременное здание — исторический музей. Водитель говорит, что для русских вход сюда закрыт, но француженку должны пустить. С правой стороны вестибюля вход: за тяжелой гардиной красного бархата слышны крики, выстрелы, трагический голос диктора. Служитель впускает меня в темный зал, в глубине которого светится громадное панорамное полотно — Благовещенск 1900 года, в разгар Боксерского восстания. На переднем плане — макет: игрушечные казаки изгоняют китайцев с русского берега Амура; горящие дома, валяющиеся трупы, тонущие в реке женщины и дети. Не надо знать китайский, и без комментатора понятно, что происходит”1. 1 Шишманова Патрисия. Берег бывших русских// Вокруг света. 2011, № 3. “И важно даже не то, что китайским детям преподают это в школе с тех самых пор; для них для всех это знаковое событие. Важно то, что МЫ об этом ничего не знаем. Психологически россияне не готовы к такой “предъяве”, случись китайцам напомнить. А это — заведомый проигрыш. На мой взгляд, лучше когда ты знаешь ВСЕ, что тебе в принципе могут предъявить к оплате. И лучше знать это заранее”. Знать, чтобы быть готовыми к грядущей опасности — лишь один из аргументов. И довольно маргинальный. Надо знать и помнить для себя. “Я на 125 лет моложе Благовещенска. Казалось бы, зачем мне копаться в давно ушедшем времени? Нужно ли это моему поколению? Очень нужно! Чтобы доподлинно знать то, что совсем недавно замалчивалось”. “Эпизод постыдный и надо о нем знать”. “Жуткая забытая трагедия. Как мало мы все-таки знаем о собственной, совсем недавней истории!” “Уроки истории действительно надо помнить. И в первую очередь то, что благовещенская резня — результат преступных действий и бездействий властей, а во вторую очередь — результат стремления заполучить дешевую рабочую силу из-за бугра в ущерб собственному населению. И это актуально уже сейчас”. Знать и помнить необходимо — для того, чтобы понять и объяснить, сделать выводы не только о предках, но и о себе, своем обществе и своем времени. Здесь больше стремления понять, чем осудить. “Почему же все-таки так случилось?” — вот основной мотив размышлений и дискуссий. И надо разобраться самому, отталкиваясь от текста статьи, но подвергая его проверке и критике. Отсюда поиск в Интернете с тем, чтобы найти другую информацию, сравнить и сопоставить, найти основу для собственных версий и интерпретаций. Критика текста может быть вполне профессиональной — в некоторых комментариях сразу видна уверенная рука крепкого профессионала — гуманитария. В этом ряду — упреки в отсутствии опоры на архивы, в вырванности ситуации из общего контекста, в слишком благостном взгляде на При таком подходе, при искреннем стремлении разобраться, исчезает или уходит в сторону мотив извечной коллективной ответственности народов. “В каждом, КАЖДОМ народе есть достаточное количество подонков, садистов, просто людей, способных на зверства “в толпе”. И у каждого, КАЖДОГО народа в истории отыщется подобное. Но свинство на основании этого судить весь народ”. “Национализм присущ любой нации в целом. Испокон веков люди с подозрением относились к иноземцам, а если еще этот иноземец что-то и натворил “в гостях”, так сразу поднимался шум, готовы были идти резать всех и каждого с черной кожей, узкими глазами, темным лицом”. Тогда каковы логика и мотивы тех людей, которые принимали в этом прямое или косвенное участие? Вот одна из распространенных позиций: “Тогдашнего губернатора Благовещенска можно понять, у него просто другого выхода не было, как отправить китайцев на тот берег, потому, что не ровен час, что эти китайцы могли встать на сторону ихэтуаней, если не добровольно, то насильно. Тут сложно судить, этого никто не знает и была ли на самом деле пятая колонна в лице этих китайских граждан или нет... Нельзя и никого обвинять, кто виноват, а кто нет, военное время, знаете ли, есть военное время”. “Вот тут копья ломают, доказывая любовь русских к геноциду, но совсем не понимают причин произошедшего. Поставьте себя на место того офицера, который решил провести эту операцию. Вводная — у вас в 10 раз меньше войск, население в панике, китайские разбойники лютуют и пользуются поддержкой “пришлых” китайцев. Задача №1 — лишить этой поддержки, чтобы не было удара в спину. Надо что-то делать, вариант первый — согнать всех китайцев в одно место, для этого нет войск, их надо кормить, следить.... Второй — грохнуть всех. Негуманно. Вот и пошли по пути их выселения… у меня бабушка из тех мест и она говорила, что в Гражданскую местное население больше боялось китайцев, чем белых и красных... За что можно упрекать, так в переоценке этого фактора и плохой организации переправы. Но опять же у человека был дефицит времени, людских ресурсов и гигантская ответственность за колонистов и своих людей. Так что не нам судить этого человека, как и не нам судить людей подобных Буданову, Ульману и Аракчееву. Они выполняли свой долг, они нас защищали”. Война есть война, у нее свои законы, а руководители города несли ответственность перед собственным населением и своей страной. Поэтому события — это эксцесс военного времени, печальный результат мер необходимой самообороны. Виновных нет, а пострадали в той или иной степени все. Такой отказ от рефлексии относительно вины — или вообще ее отрицания — устраивает далеко не всех. “Почему наши были столь жестоки? Была ли причина? Не известно. Но русские ничем не лучше и не хуже других наций, которые и создают и разрушают. Характерный пример — немцы. Мощный культурный и гуманистический (извиняюсь за выражение) пласт, — и фашизм, холодное, спокойное убийство мирных граждан. И мы такие же. Готовы отдать жизнь за близкого, и отнять эту жизнь у другого близкого. Причем вполне по-зверски. Показательна Гражданская война, когда своих же истребляли особенно изощренно. Китайцы тоже. И стихи сочиняют, и новые пытки придумывают”. И уже совсем безнадежно: “все люди грешники, Чрезвычайно важным и интересным мне кажется текст, совершенно очевидно принадлежащий высококлассному профессионалу-гуманитарию. Он предлагает собственную и очень убедительную версию мотивов поведения участников событий. Это требует обширного цитирования. “Людобойство в Благовещенске осуществлялось низами (низовыми исполнителями из народа при массовом сочувствии самого народа) на глухой окраине Империи ПРОТИВ воли властей уже городского уровня, против всяких законов; по этим законам, как констатировала и клялась сама же местная власть, китайцам ничего плохого не причиталось (кроме выдворения из страны на самый крайний случай — но это-то нормально при войне); в других местах, где эти законы хотели соблюдать больше — китайцев не тронули… Пассивность же реакций и поведения властей, от градоначальской и выше, — это не нормальность/ненормальность законов и государственного строя, а степень гнилости элит… Это ведь не сверху спустили инструкцию утопить китайцев. Это народ и самые низовые народные исполнители распорядились. Власти — включая городской уровень — хотели обойтись вполне нормальными методами — высылкой потенциально угрожающих городу подданных вражеской державы в эту самую державу. Последующий спуск дела на тормозах — это не гнилость законов и устройства, это гнилость тех, кто их осуществляет. Тут протухание было страшным… Удивительно, когда в связи с Благовещенской историей пишут о психозе населения, о ксенофобии и т.д. Ровно ничего там такого не было, как не было и ненависти к китайцам…Имеется городок в глухомани на окраине империи, на границе с державой, с которой не воевали более 200 лет. В городке под 10 процентов населения (5 тыс.) — подданные этой самой державы. Тут в одночасье бац — и с этой державой начинается война, и эти 5 тысяч становятся вражеско-подданными; контролировать их невозможно, языка их почти никто не понимает, если там 500 человек решат поднять восстание и атаковать городские власти, то отследить это будет едва ли возможно, а сдержать и подавить — тоже довольно трудно. Меж тем к городу подходит отряд той самой державы и начинает по нему палить. Если отряд атакует, а ему в поддержку несколько сот китайско-подданных восстанет в городе — мало не покажется. Вражеско-подданное население в военное время в норме интернируют или депортируют. В данном случае городская власть решила его выслать в Китай — что было совершенно нормальным шагом (будущее показало, что можно было бы обойтись и так, но на фоне имевшегося риска претензий к этому решению быть не может). Интернировать же или высылать это население в глубь страны было просто невозможно. А вот дальше начинается: поскольку эвакуировать китайцев было трудно, исполнители приказа об эвакуации их просто изничтожили. Для простоты. Это был не массовый психоз и вообще не психоз, а просто наиболее простое и эффективное решение проблемы — для людей без соответствующих структурных барьеров. Желательно для безопасности города куда-то девать или как-то нейтрализовать превентивно вражеско-подданное население, когда к городу еще и подошел вражеский отряд? А как же. Как это сделать проще и эффективнее всего, если не ограничивать себя в средствах? Да вырезать его. Вот они это и сделали, и без всякого психоза. А казачьи местные власти и эвакуировать не пытались, а распорядились просто вырезать. Для той же цели. А в других местах по русско-китайской границе власти (и казачьи, и не казачьи) были сильнее и более похожи на людей и ничего такого не делали. Почему и детей с женщинами прикончили? Они же в повстанцы не годятся? Да для простоты. Если уж мужчин, то куда этих-то девать и зачем с ними возиться? Ни психоза тут не было, ни ксенофобии, ни ненависти. Один здравый смысл, да житейская опытность, да ресурсо- и силосбережение, да вполне разумная забота о безопасности в военную пору, да отсутствие структурных барьеров, которые могли бы ограничить проявление всех вышеперечисленных высокополезных и не имеющих ничего общего с иррационализмом и ксенофобией качеств”. Эта версия события ближе всего к картине классического погрома. Она дополняется анализом другого автора: “Для кого-то оказался принципиально важен объект насилия. Взгляд на китайцев как на “инопланетян”… В психологии этот процесс называется “дегуманизацией” противника. Этим и объясняется способность совершать удивительные жестокости”. Интеллектуальный анализ дополняется оценочным “криком души”: “Эпизод совершенно потрясающий. Первое, что бросается в глаза, за последние 110 лет мало что изменилось — как тогда боялись китайцев, так и щас боятся. Как тогда считали их низшей расой, так и щас считают. Разумеется, не все такие, но эта линия поведения отчетливо заметна у российских туристов в Китае. Что сейчас Россия псевдо-православная страна, что такой она была тогда — христианским духом и не пахнет. Что тогда замели под ковер, что щас продолжают скрывать. Эта меня пугает… рецидив пугает исключительно сильно. Второе — это зверство превосходит Беслан, Перл-Харбор, башни Нью-Йорка. Людей погибло больше, погибли мирные беззащитные жители. Я даже не представляю, каким чудовищем надо быть, чтобы просто так топором рубить голову старику, за то, что он не может быстро идти. Это не дистанционный взрыв, это предельно жестокое кровопускание. Зло совершили не отдельные банды террористов, а это было массовое явление, общество в целом поддержало резню, и это самое ужасное. Даже “господа офицеры”, “высоко духовные интеллигенты”, показали, что честь их поганого мундира гораздо выше воплей замученных, выше ценностей христианства. И традиционно, под шумок — надо пограбить. Это классика. Неужели не мерзко кровавые деньги в дом тащить? Можно объяснить события страхом, но последующий грабеж показывает моральную деградацию всего общества. Можно предположить, что грабил народ, но нет, грабили и сами полицейские, поставленные это охранять. В итоге, глядя на это отношение к правам личности, к правам собственности, к закону, моральным ценностям, во всех слоях общества, становится очевидно, что кровавая революция — лишь вопрос времени. А изменений — нет”. Оценка деятельности или бездеятельности властей проходит во всех дискуссиях “красной нитью”. Одобрение практически отсутствует, стремление оправдать ярко выражено. Но преобладает мотив критики и осуждения. Причем, как видим, диапазон критики тоже велик: от упреков в слабости и некомпетентности (преступная бездеятельность) до обвинения в геноциде и воинском преступлении (преступной деятельности). Отдельно фиксируется и соответствующим образом оценивается стремление замять дело и сохранить честь мундира. С властью, в общем, все понятно. Иллюзий по ее поводу почти не наблюдается. Да и отношение к государству было и остается таким, что на него возлагается вина и ответственность за все — даже за то, в чем оно и не было виновато. “Но меня более интересует другое: спокойствие русского общественного мнения. Тут все-таки не крестьяне. Мне кажется, что это был очень плохой признак, говорящий о глубокой болезни Российской империи и российского общества. Ну, мы, в общем, и так знаем, что до смерти осталось не так много”. Но и с крестьянами (шире — низами общества) и их исторической памятью не все так просто. С одной стороны, “мой отец, который родился в 1926 году и вырос в Благовещенске, уже на эту тему ничего не знал и ничего определенного сказать не мог”. С другой — об этом “еще в детстве рассказывал нам дед Парыгин. По рассказам чувствовалось, что казаки очень сильно пережили свое участие в операции”. “Об этих событиях я когда-то узнал от своей бабушки, которая жила в Благовещенске в начале прошлого века... Сама она не была очевидцем произошедшего избиения, поскольку родилась на восемь лет позже описываемых событий. Однако самих китайцев в дореволюционном городе еще застала (через несколько лет после побоища китайцы вернулись в город) и всегда вспоминала о них, как о людях исключительно порядочных — не позволявших себе обсчитывать детей в продуктовых лавках — и трудолюбивых. Как и почему иностранцев вдруг решили изгнать из города она объяснить не умела. Долгое время сие повествование представлялось мне преувеличением, даже байкой, а потом я и вовсе забыл об услышанном”. Отдельно стоит процитировать анализ профессионального исследователя. “Напрасно В.И. Дятлов, автор отличной статьи о Благовещенском деле думает, что о нем потом не вспоминали. Вспоминали — забайкальские казаки, чьи отряды принимали в этом людобойстве участие. Николай Иванович Богомяков, писавший под псевдонимом Серебряков, забайкальский казак, из семейства, полностью уничтоженного (кроме него) при Сталине (сам отсидел при Сталине и Хрущеве 26 лет, умер в 1983 г.), написал книгу “Начало и конец Забайкальского казачьего войска” (частично опубликована), написал он ее в основном по воспоминаниям забайкальских казаков, им виденных… И многие его информаторы, и он сам были убеждены, что страшный конец Забайкальского казачества — это бумеранг судьбы за зверства, совершенные забайкальскими казаками, особенно в начале 20 века, особенно в 1900 и 1904 гг. против китайцев, особенно в Благовещенске. Никакой справедливости они тут не видели — просто космический закон, который, получая откуда-то такие всплески жестокости, отшвыривает ее потом обратно по площадям туда, откуда пришла… Общий дух: “натворили наши самых зверских позорных дел, и вот это всем нам аукнулось”. Эти зверские и позорные дела позорны и плохи у Богомякова и части его информаторов именно сами по себе, этически — а не технически, потому что за них всем аукнулось”.
Вместо заключения. Проблема актуальности
Все цитированные тексты (могу поручиться за то, что и нецитированные тоже) эмоционально перенасыщены. Можно говорить о накале страстей. Нет (на всякий случай — почти нет) равнодушных или интеллектуально отстраненных откликов и комментариев. Преобладает демонстративная манифестация систем ценностей, идеологических взглядов, иногда политических позиций. Даже под оболочкой сдержанных по форме аналитических текстов кипит страстная оценочность. Если попытаться найти причину, то это прежде всего сам характер события. Читая о нем, трудно остаться равнодушным. Однако прошло более ста лет. Это целая эпоха, перенасыщенная чудовищными массовыми жестокостями, сознательным и хладнокровным уничтожением миллионов людей. И привыканием к этому. Здесь же пугает обыденность происшедшего, осознание того, что совершить противоестественное и чудовищное могут “соседи”, обычные, нормальные люди, рядом с которыми живем, общаемся, вступаем в разнообразные человеческие отношения. Не некая внешняя сила, от которой и не ждешь ничего хорошего. Насилие переходит из абстрактной сферы статистики загубленных миллионов и анонимности в область повседневности. Обыденное, домашнее слово “соседи” приобретают Поэтому господствует понимание или ощущение этой темы и проблемы как чрезвычайно актуальных и современных. И не только с точки зрения возможности воспроизводства, повторения ситуации — тут и государство гнилое, и массовые антимигрантские настроения, и многочисленности акты насилия по отношению к “чужакам”. Первый вопрос, который задаешь себе: “Возможно ли это сегодня?” Потом начинаешь спрашивать себя: “Возможно ли это еще где-нибудь кроме России?” Мой ответ — возможно везде, где власть уклоняется от своих обязанностей, степень погромов может определяться только степенью бездействия властей. Всегда, к сожалению, найдутся люди, желающие кого-то громить”. Это понятно — и это страшно. “Типун мне на язык, конечно, но я и правда боюсь этой еле сдерживаемой агрессии. Одного только на поорать хватит, а второй за ножик схватится”. И вывод: “Благовещенская катастрофа стала первым шагом России в пропасть Смуты”. Но главное же дело — в себе. Как нам и сейчас жить с памятью об этом? “Интересно, мы созрели, чтоб каяться/извиняться? — за уничтожение нескольких тысяч ни в чем не повинных китайцев около Благовещенска в 1900 году”. Покаяние понимается не как навязанный извне комплекс коллективной вины, а как внутреннее переживание, принятие на себя внутренней моральной ответственности за то, что сделали предки. За полученное наследство, от которого невозможно отказаться да и нельзя отказываться. Покаяние — как единственная надежная гарантия от повторения. Как показатель взросления общества. Как переход от проблемы групповой оппозиции и групповой ответственности к личностному выбору. Как писал Мачей Яновский о такой реакции польского общества на ситуацию, описанную в книге Я.Т. Гросса, “принять к сведению, не пытаться отрицать и жить дальше с сознанием того, что у твоего собственного народа, как и у других, есть в истории страницы хорошие и плохие, прекрасные и отвратительные”1. Как и в Польше, это не единственная позиция, да и не преобладающая в дискуссии. “И сегодня одни считают, что признание темных страниц национального прошлого является проявлением социальной зрелости и вместе с тем моральным долгом, другие же убеждены, что основным требованием патриотизма является защита доброго имени народа. Названные позиции основаны на мировоззренческих принципах, а не на знаниях, полученных эмпирическим путем, поэтому не стоит и думать, что они могут измениться под влиянием тех или иных исторических исследований”2. 1 Яновский М. Едвабне, 10 июля 1941 года: дискуссия о событиях страшного дня // Pro et Contra. 2011, май–август. С. 155. 2 Там же. С. 161. Это так, но исторические исследования могут привлечь к проблеме общественное внимание, спровоцировать дискуссию, поставить перед людьми проблемы, от которых невозможно отмахнуться. Они могут дать людям слова и образы, в которых те иногда так нуждаются. Конечно, реакция на благовещенские события в современном российском обществе несопоставима с тем, как Польша отреагировала на резню в Едвабне. Ни по масштабам дискуссии, по невозможности остаться в стороне от морального, ценностного и идеологического выбора, ни по глубине осмысления. Но то, что тема возвращена в историческую память, что она не оставляет знающих о ней равнодушными, внушает некоторый оптимизм. Вернуться назад |