ИНТЕЛРОС > №4, 2019 > Стихи Дина БЕРЕЗОВСКАЯ
|
Дина БЕРЕЗОВСКАЯ (ИЗРАИЛЬ)
Родилась в Крыму. Закончила филологический факультет Крымского государственного университета. В Израиле с 1995 года. Живёт в Беер-Шеве. Автор книги стихов «Луковое счастье». Публиковалась в журналах «Литературный Иерусалим», «Артикль» (Израиль), «Дальний Восток» (Россия).
Стихи Дины Березовской – кристаллы чистой лирики. Печаль и грусть едва прикрыты налётом самоиронии. Движение поэтической мысли и её восприятие обострены непредсказуемым выходом. Исповедальная открытость не защищена, как всегда бывает у лирического поэта, доверяющего своему читателю.
Д. Ч.
Тот, кто меня хранит
* * *
Не успеешь к ночи – путь не близкий. Вечер, эмигрант и старожил, окон пожелтевшие записки в чёрные конверты разложил.
Где они, твои бродяжьи снасти? Горьким, неразбавленным, любым, ты хотел туда, где был несчастен, а застрянешь там, где ты любим.
Дверь наружу, как последний снимок вечных канителей и морок. Это ли ещё у нас отнимут: на ночь глядя, выйти за порог?
* * *
Да разве можно угадать и незаметно знак подать тем, кто уходит наспех, дверь оставляя настежь?
Да как же их предупредить, тех, кто повадился бродить, плутать земною кромкой, где рыхлый снег бахромкой, где легче лёгкого сглупить и не туда ногой ступить, а наледь, словно сито, до дыр уже размыта, бумажный край и водоём, куда однажды соскользнём?
* * *
Где замирает звук любой от зноя, словно от испуга, где приусадебной рабой усердно трудится пичуга,
где в запустении ветвей, в углу, у самого забора, запутался воздушный змей в густой щетине сикомора,
где позабыта, как всегда, в угоду модному роману, из шланга праздная вода течёт неведомо куда, из-под калитки – к океану,
где я, как суетный щегол, счастливый заклинаю случай твоею утренней щекой, так сикоморово колючей,
там сад, что завтра будет пуст – но нет прочнее и привычней ежевечерних этих пут, прощальных, сладко-ежевичных…
* * *
Тот, кто меня хранит меж грёз и книжных полок, замри, не торопись, не приближай удар… Уже в глазах рябит, уже нетрезвый Поллок, последний холст кропит, неистовый маляр!
Уже настигли нас совсем иного толка незрелые мазки – несмелые мечты отринуть навсегда, отсрочить ненадолго срок чистой бирюзой кропить свои холсты.
Не закругляй строки, не завершай касанья, адажио тяни, а паузы вдвойне, вяжи и распускай ажурное вязанье, где каждый узелок – на память обо мне...
* * *
сквозь ограду солнце сверк, сверк, улица плетётся вверх, вверх вдоль стены, по склону и назад мечутся гекконы, скользят, в нервном непокое сплелись, дремлют головою вниз, вниз чутко укрывают их сны тайный лаз в прохладе стены, на ту сторону хоть ползком, в щёлку глянуть одним глазком: там звончей, ловчее волчка на годах-качелях девочка, ящерка, артистка на бис головой повисла вниз, вниз… * * *
Если снова тебя доведётся спасать, то кому мне нижайше прошенья писать, чтоб не тот, кто нужнее, а тот, кто нежней, не оставил меня среди ржавых камней? Этот город, от зноя сошедший с ума – наш единственный дом у подножья холма, и пустынного пекла сухое вино – наш единственный выход в любое окно – никого не спасали и всё же спасли от бетонной ячейки в библейской пыли.
Если этот мудрёный чужой алфавит нам ещё до конца затвердить предстоит, если все эти ранки придётся лечить, то нельзя ли гарантий чуток получить: неразменный пятак, призовую игру, голубиную почту #пернатые.ру, можно просто в косую линейку листок, что корабликом канет потом в водосток, чтоб разборчивой подпись была и печать – если снова придётся тебя выручать?
* * *
Всех, кто в сердцах швырнули трубку, всех, кто остался на плаву, я, как последнюю уступку, однажды в гости позову. И вот тогда настанет срок для тех, кто мне едва кивнули, для стопки пластиковых стульев, что куплены когда-то впрок пылиться праздно на балконе, для тщет и бед в одном флаконе – всех усадить, всех пригласить, наслушаться застольных бредней, нажать звонок двери соседней, и тоже стульев попросить.
Моих гостей цветистый хлам – тот в стельку пьян тоской и бытом, а тот с бокалом недопитым бесцельно бродит по углам – их снова ускользает взгляд, а лица полутьма скрывает… Открой, сосед! Не открывает, он умер сорок лет назад…
* * *
Вид из окна унылый в три мазка, где все оттенки пыли и песка, и треснутая плитка под ногой – всё служит цели хлипкой и благой, что на весу удержит нас от бед, когда рванём оконный шпингалет... Но сквозь заката патину и медь нам не дано её уразуметь.
Простить пора ровесников моих, насмешливо не знающих молитв, всех нас, которых выбралась лишь треть, стареющих от страха постареть, что медлят у закрытого окна в косом луче последнего огня. И ты сквозь медь тускнеющего дня, мой дорогой, прости, прости меня…
* * *
Если жить в одном городе много лет и носить на помойку ненужный скарб – всё равно пожитки, судьба, тоска нарастают кольцами на стволе.
Здесь у каждой лестницы свой сюжет, у скамейки-сплетницы, чур её, и на заколоченном этаже здесь моё безвременное жилье.
Улица к оврагу ползёт ничком, третий дом с оградой, не на виду, я всегда входила туда бочком, недоумевая, зачем иду.
Ничего там не было моего, кроме отражений в ночном стекле, просто безобидное воровство из мешка с подарками на столе.
Там диван с обивкою голубой, под диваном туфля, что мне мала. Уносила краденое с собой, не могла припомнить, зачем взяла. Как-то проходила там по пути, а овраг засыпали, дурачьё, что-то вдруг забрезжило впереди, чьё-то отражение, только чьё?
* * *
Пятнадцать, беспричинно грустно, поездка в Питер, все дела. Там все глазели на искусство, а я смотрелась в зеркала.
Нездешней редкостной работы дитя, пробор наискосок – в тисках облезлой позолоты дворцово-парковых красот.
И старше комнаты янтарной, уже способный клеветать, тот взгляд ребячливо-коварный, врождённый, счастливо-бездарный, как аппарат вестибулярный, что позволяет мне летать.
В изъянах амальгамы тесной ещё один случайный след: и червоточины, и бездны – той тонкой девочки небесной янтарных конопадцать лет.
И в том секрет её печали, что, ничего не говоря, она любви не обещает, но каждым взглядом превращает её в осколки янтаря...
Сима Васильева. «To bite or not to bite». Масло, холст, 50 х 40 см.
Вернуться назад |