НА ОПРОКИНУТОЙ ЗЕМЛЕ 

Ян Бруштейн. Дым империи. Книга стихотворений. – Москва: «Русский Гулливер», «Центр современной литературы», 2020. – 192 с. (Поэтическая серия). 

Ян Бруштейн, автор новой книги стихов, замечен ещё с давних времён его молодости, но так случилось, что в какой-то период своей жизни поэт замолчал. Молчание длилось почти три десятка лет, Бруштейн выпал из сознания читателя, из поля зрения коллег-профессионалов. Но, когда стихи вернулись к нему, оказалось, что творческой формы он не растерял. Наоборот, его поэтический темперамент обозначился с особой силой. Бруштейн пишет часто и много, словно навёрстывая упущенное для поэзии время, настигая самого себя. Лирик по призванию, он нередко пишет сюжетные стихи, поражая видимой лёгкостью и свободой поэтического высказывания. Стихотворная речь поэта убедительна и технически совершенна. Она льётся неустанным потоком, вызывая отклик в душе читателя.  

А дым империи мне сладок не всегда. 

Колотит в стёкла зимняя вода, 

Запретный смысл пытается морзянкой 

Мне передать. И этот вечер зябкий 

Наутро обещает корку льда, 

Но вывернуто время наизнанку. 

Это вывернутое наизнанку время проявляется в стихах, размышлениях, в печалях и радостях поэта Яна Бруштейна. О чём бы ни писал он, в его искренних стихах обнаруживается большой жизненный опыт, открывается перспектива художнического мировидения поэта. 

Расскажу, как я не мог прибиться к берегу: 

Енисей меня крутил-вертел отчаянно, 

И спина его была от пены белая, 

И осталась позади тоска причальная. 

А я сломанным веслом, дуря, размахивал, 

Песни пел, и слёзы лил разменной мелочью. 

От Игарки ельник мне, сойдя с ума, кивал, 

Я бы Богу помолился – не умел ещё. 

Бруштейн часто оглядывается на впечатления своего детства, своей юности, о «времени, вывернутом наизнанку», о том, чем жива его память. Ему важен исток собственной судьбы, сопоставленный с судьбой страны. Вот стихи об измученной девочке, которую вывозят из осаждённого Ленинграда, стихи о юноше, выходящем из разведки – стихи о будущих родителях поэта: 

Из ада везли по хрустящему льду 

Дрожащую девочку Мусю... 

Я к этому берегу снова приду 

Теряясь, и плача, и труся. 

Полуторка тяжко ползла, как могла, 

Набита людьми, как сельдями, 

И девочка Муся почти умерла, 

Укрыта ковром с лебедями. 

А там, где мой город сроднился с бедой, 

Где были прохожие редки, 

Ещё не знакомый, такой молодой, 

Отец выходил из разведки. 

Над Ладогой небо пропахло войной, 

Но враг, завывающий тонко, 

Не мог ничегошеньки сделать с одной 

Почти что погибшей девчонкой... 

Поэт через всю свою жизнь проносит нестерпимую, не проходящую боль: 

Мой отец, корректировщик миномётного огня, 

Спит – кричит, встаёт – не ропщет, 

только смотрит на меня. 

А когда глаза закроет – то в атаку прёт как все, 

То опять окопчик роет на нейтральной полосе. 

То ползёт, и провод тащит, то хрипит на рубеже... 

Папа, ты меня не старше, мы ровесники уже. 

Он снова и снова возвращается к трагическим судьбам своих близких:  

Моя родня лежит во рву 

Под городом Лубны. 

Бывает, я во сне реву – 

Последыш той войны. 

Там по ночам горит земля, 

Не забывая зла. 

Моя еврейская семья 

Бурьяном проросла. 

Под ними горя три версты, 

Над ними свет ничей... 

И не приносят им цветы 

Потомки палачей. 

Печальная ирония последней строфы обостряет чувство боли, которое вызывает стихотворение. Но память не живёт только образами войны. Как трогательно звучат строки, запечатлевшие картинки детства: 

Маленький сапожник, мой дедушка Абрам, 

Как твой старый «Зингер» тихонечко стучит! 

Страшный фининспектор проходит по дворам, 

Дедушка седеет, но трудится в ночи. 

Бабушка – большая и полная любви, 

Дедушку ругает и гонит спать к семи… 

Денюжки заплатит подпольный цеховик, 

Маленькие деньги, но для большой семьи. 

Прекрасны страницы книги поэта, посвящённые природе, которую он любит, знает, чувствует, понимает, прогулки поэта с любимой собакой согреты весёлой иронией и придуманными «философскими» собачьими рассуждениями. 

В этой своей новой книге Ян Бруштейн отвёл немного места любовной лирике, но тем дороже строки о любимой: 

Кто эту женщину придумал, 

Кто колдовал, кто плюнул-дунул, 

Кто знал: я с ней не обручён, 

Но вычислен и обречён? 

Жизнь прожита, судьба прошита 

Суровыми стежками быта, 

Но как же дышат эти швы 

Шершавым запахом айвы! 

И вижу я, когда взлетаю 

Над пережитыми летами, 

Вот эту женщину во мгле 

На опрокинутой земле... 

Какой пронзительный образ «опрокинутой земли»! Впрочем, в стихах Яна Бруштейна ярких образов и метафор на строгий читательский вкус хватает.