ВСЛУШАЙТЕСЬ В СЛОВА 

Вслушайтесь в слова, и вам откроется их новый смысл. 

Я скульптор. Скульпторы – народ простой. В искусстве мы пролетарии – молоток, гвозди, глина. Железо, медь, бронза. Сварка, зубило. Грохот, пыль. Язык у нас небогатый – как отполировать гранит, запатинировать бронзу. Из умных слов – перспектива, хиазм, антаблемент. Мы ребята крепкие, руки мозолистые, от грохота глуховаты. После тяжёлой работы – алкоголь. Кто-то из нас читает газеты, кто-то книжки – пятнадцать минут перед сном. А кто-то – ничего не читает. Конечно, не все такие, но это типичный, и даже немного романтизированный портрет. Ну, ещё борода. 

О чём это я?  

Я хотел о поэзии! 

Мне кажется, что я не совсем такой. Бороды нет. Комплекции средней. Со слухом всё в порядке. Читаю. Пишу. Не забываю ставить точки над «ё». Вникаю, вслушиваюсь в слова. Русское слово люблю. Русское слово – оно как ларец Кащея Бессмертного. Открываешь ларец – вылетает птица, из птицы выпадает яйцо, разбиваешь яйцо, а там игла. Но и это не всё – в игле жизнь… или смерть. Когда созрел – научился удивляться словам. Сто тысяч раз произнёс «спасибо», пока не услышал – Спаси Бог. С тех пор так и говорю. «Свадьба» друга, обряд «сведения» жениха и невесты. «Невеста». А ведь точно – «неизвестная», как ещё сложится «семья, одно семя». Через год развелись. Значит, такая судьба, «суд». Мудрые слова. Еду в метро, передо мной «не прислоняться». Каждый задавал себе вопрос – слон-то здесь при чём. Ниже по-английски «du not lian on door». Вот оно что! «лиана», «льнуть», «прислоняться», но никакой не слон, наверное, «лень, лениться» тоже отсюда. Возможно, «лента» в девичьей косе, «лён» льнёт к телу. Иногда очень личное. Отец ушёл ещё в моём детстве, уехал, исчез из жизни. Недавно нашёл в семейных бумагах: «…во время неофициального проживания у нас родился мальчик…». Вдруг понял – незаконнорождённый! Посыпались из памяти другие слова: побочный, пригульный, приблудный. Бастард – красивое английское слово, прижившееся у нас. А если порыться в словарях… ублюдок, выродок… болдырь, тумак… хватит, больше не хочу. Слова – они и добрые, и злобные. 

Но я хотел о поэзии. 

«Эмигрантская лира», № 3(31), литературно-публицистический журнал... получил ссылку, стал читать. 

Начинаю обычно читать с прозы, оставляя на сладкое поэзию. Публицистику, критику – если мне что-то интересно, познавательно. 

О прозе не буду. Сам пишу. Хоть и нечасто, но печатаюсь. Сейчас писать легко – компьютер, клавиатура, мышка. Солидно, важно… потому много пустого. Домохозяйки пишут о мнимых любовных страстях, пенсионеры – назидательные новеллы, умственные эссе. Причём страницу-две, больше сейчас никто не читает. И выкладывают, выкладывают в сеть. Не сужу строго – лучше, чем «дурак», выпиливание лобзиком или шпионство в пользу иностранной разведки. Но много и хорошей прозы, двадцать лет назад мы бы о ней ничего не знали. Такая хорошая проза и поэзия в «Эмигрантской лире». Александр Мельник и его «старательская артель» умеют намывать драгоценную словесную субстанцию. Высказываться о журнальной прозе не буду, чтобы не высветить невзначай свою литераторскую ревность. 

Что же до поэзии, то… кто же не писал стихов! Небольшой поэтический опыт есть и у меня. Во время всяких долговременных поездок, в тряском ли вагоне или душном автобусе, вместо дорожной сонной скукоты, поставил я себе за правило сочинять «дорожные пятистишия». Именно дорожные и именно пятистишия. Такие строгие уроки дисциплинируют. У меня накопилось несколько десятков таких пятистиший, но постепенно, признаюсь, я к собственной поэзии остыл. 

В журнале, который передо мной, вся поэзия хорошая. Я не профессиональный литератор, не критик на зарплате, – я читатель. У меня небольшой диапазон знаний о мировой поэзии, но русскую классику читаю. С одинаковым душевным удовольствием читаю Сергея Есенина и Данилу Давыдова, мрачного литературного хулигана, только Есенина я считываю с бронзовых скрижалей, а Давыдова с бумаги или монитора. Он пишет быстро и много, из него прёт, будто его торопят из типографии, эй, машина простаивает, какие рифмы, некогда, ещё столько всего надо написать, о чём, пока не знаю, какая лирика, когда такой широкий буйный мир вокруг! 

я опасаюсь открытых окон   

оттуда будущее так и прёт.  

Но прочтите и прислушайтесь.  

                                              на  

нас внезапно бросаются силы  

не сотворённые ничьей рукой   

прости, моя милая, прости, мой милый  

но вот они – тишина и покой  

А какова маленькая, технически совершенная, трогательная поэма про Александра Семёновича Штыря?  

по ночам ему кажется: чучелом  

век стоять бы, стеречь огород 

существо его этим измучено  

на работу никто не берёт 

Часто смысл его стихов невнятен, как речь троечника и хулигана, шаг тороплив и сбивается на прозу, но натиск!.. И уверенность, что и так можно. 

я не хочу на шею ржавый колосник – 

поэтому живите сами 

с раскосыми и жадными глазами 

ну или же без них 

Данила Давыдов настоящий «стахановец» литературы. Он пишет всегда, уверен, что и на ходу, и будет писать всегда… Пока его не остановит мент, инфаркт или… смерть.  

Ещё один актуальный поэт – Илья Леленков. Умный, весёлый и злой. «Братва на карантине» отличная ироническая проза, которая хочет быть поэзией. И получается же. Но ещё лучше получается поэзия, которая могла бы быть прозой. Он мастер городского «хрущёбного» языка, мастер короткого парадокса и курьёзной рифмы. 

а небо синее-пресинее 

а поле… поле золотое 

да, получилось некрасиво 

что завалили не того 

А вот «хулиганская малява», совсем не тайная шифровка. Супер! 

дайте ж кто-нибудь курева 

сказке скоро конец: 

больше нету в цеху его 

 (А В ЦЕХУ ЕГО НЕТ) 

А и сердце хулигана может дрогнуть. 

из-под огромной кучи вылез 

глядя в мир с надеждой и тоской 

нет, не печенег 

не сраный вирус 

а щеночек 

рыженький такой 

Такого поэта не бросишь читать посередине… 

Борис Фабрикант, каждую строку которого надо читать внимательно, вдумчиво, чтобы не пропустить чего-то, чего нельзя никак пропустить. 

Константин Шакарян, мастерски пишущий о возвышенном и очень важном для всех нас, о своих и наших предках и потомках. 

Виталий Асовский совершенно уверен сам и умеет убедить нас, что всё не просто, что есть среди нас некие «Они», которые умеют молчать вслух, писать набекрень знакомые слова, любить, не касаясь. Старухам «Они» рассказывают о любви, а старикам о последнем дне. В метель «Они» летают в ледяной избушке, закрывшись на засов. Да мы и раньше знали, что среди нас есть и косильщики дождя, и погонщики стрекоз, просто не обращали внимания!  

Заур Ганаев шагает по миру, всё видит, пишет на белых страницах свои «заметки», и кажется, что сердце горца спокойно. Но что-то всё же тревожит его. Что паучок не сможет свить свою паутину в пустоте. Что дорожной пылью покрыты плоды персикового дерева. Что когда прилетит с Благой Вестью белый голубь, то, увидев его, ни о чём больше не вспомнит.  

Теперь о небесном – о женской поэзии. Люблю, признаюсь открыто. Почему? Потому что «сладостна плодов словесных мякоть». Это из Юлии Пикаловой. И не ищите снисходительной галантности в мои словах. Поэзия есть поэзия. Но что поделаешь, если мир делится на мужчин и женщин. Что поделаешь, если они с настороженным любопытством присматриваются друг к другу, как я сейчас к нашим поэтессам. Вы же отличите, не глядя, женский голос от мужского? Думаю, имея тонкий слух, можно узнать женскую поэтику, даже когда Юлия Пикалова надевает на своего лирического героя мужскую кепку.  

Один. – Отрезан. – Некому отдать 

Клубящуюся нежность. 

Не с кем плакать… 

Хотя с Юлей надо иметь очень тонкий слух. Её поэзия умна, мастерски скроена и сшита, ни одной кривой стёжки, по-мужски рациональна. И вместе – легка, как дыханье. Одно стихотворенье – один вдох-выдох. 

Анастасия Андреева маскирует свои культурно-философские переживания притворной простотой обыденности. 

Была жара, поспели груши 

Но не каждый раз удаётся маскировка. Читаешь, и становится интересно проследить, куда это притворство свернёт. 

мыши ничего не понимали, 

занимались тихо своим делом, 

выгрызали дырки в покрывале, 

чтобы небо по ночам на них глядело. 

и, пока с невиданным упорством 

люди думали извечные вопросы, 

выводили новое потомство 

в валенке забытом до морозов. 

Наталья Пейсонен с грустью созерцает открывающийся перед ней мир, больной «единством и борьбой противоположностей». Мужчина и Женщина, Разнузданная Современность и Антикварная Европа, Жар Южной Крови и Холод Нордического Рассудка…  

Это больней, когда тебя не убьют, а ранят. 

– Ева, зачем я знаю, что ты живёшь? 

Если бы можно было разрушить память. 

Дождь продолжался – серый московский дождь.  

Дана Курская вглядывается в окружающее житейское пространство двумя пристальными глазами. Один видит его простым, ясным и забавным… 

…так сладко спишь, и вдруг – включают свет! 

И возникает прямо пред тобою 

Владимир Басов в роли полотёра, 

он говорит: «Ничё себе! Сюжет!». 

Другой глаз пытается различить в туманной дымке неясный силуэт.  

«Здравствуй, родная. Это пока что проба. 

Это пока что просто проверка связи. 

Где-то растёт уже жёлудь, что станет гробом. 

Не все поэты попадут в будущие антологии, но это как раз есть дело будущего, а наше дело читать, почитать и любить нашу хорошую поэзию. 

Юрий Хоровский, скульптор, график, живописец (Москва, Россия