ИНТЕЛРОС > №2, 2020 > Солнце с каждой из четырёх сторон

Даниил ЧКОНИЯ
Солнце с каждой из четырёх сторон


06 сентября 2020

КНИГИ 2018-2020 ГОДОВ

 

Даниил ЧКОНИЯ (ГЕРМАНИЯ)

 

СОЛНЦЕ С КАЖДОЙ ИЗ ЧЕТЫРЁХ СТОРОН

 

Светлана Хромова. Непоправимый рай. – М.: Воймега, 2018. – 84 c.

 

Книга стихов Светланы Хромовой «Непоправимый рай» держит внимание читателя определённостью интонации и живым человеческим голосом. Внешне её стихи неприхотливы, рифма колеблется – от простой, но точной, до несколько шероховатой – а иногда вдруг исчезает вовсе. Но листая страницу за страницей, перестаёшь замечать это. Доверяешься интонации и голосу. Они проявляют характер её поэтического жеста, сбивчивого дыхания её стиха. Той печали и боли, которыми они наполнены. Эти стихи – своего рода дневник души лирической героини или самого автора, потому что эти два голоса, в конце концов, сливаются. Это чистый женский голос любви и страдания Можно сказать, мольба об ответе, которого нет. Плач о потерянном.

 

Мы недаром выбрались из Москвы,

Здесь не вспомнить про митинги и про марши,

На пороге нехоженой синевы

Разве может быть больно и страшно.

 

Здесь туристы глазеют на алые паруса,

А она – смеётся и камни бросает в воду.

Она знает, что будет: не будет конца

Всем отпущенным на свободу.

 

Она – это лирическая героиня или автор, для нас уже не важно. Пусть автор, говоря о героине в третьем лице, пытается иногда спрятать свои переживания за речью лирической героини, всё равно прорвётся это болевое «Я».

 

Упасть и спать, и спать, и снов не видеть

О том, что не разрушен город мой,

О том, как мне любить и ненавидеть

Пришлось с тобой.

Про голую, весеннюю, слепую,

Подснежную, взрывающую лёд.

Неровную, тревожную, живую,

Которая всё-всё переживёт.

 

Тематически эти стихи повязаны одни с другими. Но подступы к теме звучат по-разному. И поскольку на жалобы эти ответа нет, то книга превращается в один монолог – то обращённый к самой себе, то к предмету её любви, то к мгновениям счастья, пережитым вместе.

 

Что ты ходишь по дому как зверский зверь,

Неумелое чудо природы?

От каких дорог, от каких потерь,

От кого ты желаешь свободы?

Перечёркнут тобою вчерашний свет,

Перевязана новая рана.

А тебе всё конца и начала нет,

Словно берегу океана.

 

Голос набирает силу, возникает другая экспрессия, потому что память жива и не желает расставаться с прежним, дорогим душе и сердцу.

 

Где снег уходит из Москвы, чтоб не вернуться,

Где мне захочется с тобой навек проснуться.

Не отпускай моей руки – я верю в чудо.

Пока жива, пока с тобой – я буду, буду,

 

Я не сойду с моей земли, живой и спелой,

Когда так холодно на ней, когда всё бело,

Что черт ничьих не угадать за этой тьмою.

Но я останусь здесь стоять, ведь ты со мною.

 

И чем дальше вчитываешься в стихотворную речь Светланы Хромовой, тем быстрее уходит из сознания мелькнувшая, было, мысль о тематическом однообразии книги. Это непрерывающаяся песнь о любви, потерянной и, возможно, невозвратной.

 

Две ладони, как два крыла,

Накрывают твои ресницы…

Не оставь меня. Я отдам все мои слова,

Мои крылья, мои ладони,

Моё небо, мой голос, мои цветы,

Лишь бы ждать тебя, лишь бы помнить,

Как ко мне наклонялся ты.

Как летели листья во все оконца,

Как спускалось небо с янтарных крон,

Что не дни и ночи – только сплошное солнце

С каждой из четырёх сторон.

 

Стихи Светланы Хромовой не стоят вне времени и вне пространства. Центром притяжения, что видно по предыдущим цитатам, остаются Москва и приметы сегодняшнего дня.

 

Всё, что не сказали, – каждый знает,

Так бывает, это не впервой,

Но летает музыка над нами,

Словно луч предутренний живой.

 

И такое видится на вдохе,

И любое бремя по плечу.

На краю стремительной эпохи

Я любить и говорить хочу.

 

Голос крепнет, от жалоб и мольбы он всё чаще обращается к окружающему миру, наполняется тревогой нашего с вами времени, но и радостью бытия. Остротой восприятия жизни.

 

Упадёшь, как в детстве, на колени –

Пожалей меня, моя Москва!

Дрогнули и вытянулись тени,

Закачались ночи кружева,

 

И фонарь над головой зажёгся.

Может, ты услышала меня?

Или очень много в небе солнца,

Слишком много солнца и огня…

 

И тогда эти переживания, эти вопросы о том, что пережито, снова наполняются реальными размышлениями автора.

 

Зачем мне это небо надо мной,

Когда в ночи не скрипнет половица,

Когда свобода, выбранная мной,

Взлетела в это небо, словно птица.

 

Зачем идти и как держать ответ,

Когда пуста другая половина.

Но почему тогда не гаснет свет –

Как будто бы и в нём мы неповинны.

 

И мужественным итогом этих дневниковых страданий звучит сильный, уверенный, женский голос – выплакано, выстрадано, светло:

 

Плоды красны, как звёздочки из детства.

Меня в иное время занесло,

Где ты рубашку дал свою – согреться.

И, шлёпая по доскам ледяным,

Я поняла: всё может быть иначе.

Деревья, травы и осенний дым

На полутёмной и холодной даче.

Я продевала руки в рукава,

Сплетённые, как будто из крапивы,

Как будто жизнь, что молодость, прошла,

А мы бессмертны и – наверно – живы.

 

 

О СОЛНЦЕ НЕ БОЯСЬ ОБЖЕЧЬСЯ

 

Алексей Глуховский. Дорога домой. Стихи. – М.: Образ, 2020. – 224 с. – (Серия «Поэзия XXI века»).

 

Алексей Глуховский выходит к читателю с книгой достаточно объёмной для того, чтобы убедиться – голос поэта сложился, стихотворная речь его индивидуальна, органична по отношению к его человеческому характеру. Глуховский в качестве поэта-рассказчика интересен, сюжетные его стихи увлекательны, обращают на себя читательское внимание. Но самое главное в творчестве автора – стихотворная миниатюра – маленькая новелла, картинка, эпизод. Малая форма, краткость высказывания, естественная природная его стихия. Как верно заметил в своём предисловии к книге Глуховского Дмитрий Гаранин: стихи автора – настоящая философско-лирическая поэзия. Вот, например, строки, обращённые к памятнику Маяковскому:

 

Выбивая пыль из мостовой,

правила и нормы презирая,

по Садовой или по Тверской

исполинской поступью шагает

 

грубиян с простреленной душой

(ведь душа ютится в сердце где-то)…

Так ли жить на деле хорошо,

как оно в стихах твоих воспето?

 

Так ли, как столетие назад,

с высоты сегодняшнего роста

видишь ты цветущий город-сад…

Или это город-призрак просто?

 

Здесь автор полемичен, едва скрытая ирония создаёт движение поэтической мысли Глуховского. Таких стихотворений-картинок у него достаточно, а каждое из них выстроено в соответствии с настроением поэта, которое передаётся читателю.

 

Подпрыгивая, словно мячик,

воздушно-невесомый весь,

по тротуару скачет мальчик,

касаясь темечком небес.

Среди газонов изумрудных,

отталкиваясь от домов,

дитя порхает безрассудно,

несясь поверх людских голов.

О солнце не боясь обжечься

и оторваться от земли,

как будто устремился в вечность,

что поманила издалˊи.

 

Глуховской умудряется на протяжении двух-трёх катренов задать и ответить на любой житейский, бытовой вопрос, или удивить нас неожиданным поворотом авторской мысли. Ему достаточно двух четверостиший, чтобы побудить нас задуматься о человеческих отношениях, о привычных, казалось бы, явлениях жизни, увидеть их другими глазами.

 

Мы как заряды – разные,

как минус и как плюс.

Два полюса, две фазы мы:

дотронуться боюсь.

 

У нас с тобою сложности,

но есть для нас закон –

две противоположности

объединяет он.

 

Кстати, это характерный для него приём – противопоставление, внутренний спор с самим собой, борьба эмоционального чувствования и трезвого ироничного взгляда на вещи, приобретает другое – грустное настроение.

 

Нарисуй мой портрет

на листе карандашным огрызком,

чтоб остался мой след

для потомков далёких и близких.

 

Впрочем, знаешь ли, нет:

всё равно я не стану моложе…

Не рисуй мой портрет –

жизнь и так всё сама подытожит.

 

Неожиданно простыми словами поэт говорит о серьёзном и глубоком восприятии жизни. Его размышления носят характер нечаянного открытия. Это действо происходит на наших глазах, и мы оказываемся его участниками. Другими словами Глуховский побуждает нас задумываться, спорить или соглашаться с ним, но не оставаться равнодушными. Это счастливый дар – так легко и ненавязчиво делать читателя своим собеседником.

 

Теперь считаться не резон –

кто прав, кто виноват…

Вблизи маячит горизонт

и ангелы трубят.

 

Возможно, возвестят с небес

всеобщую беду…

И я – единственный! – к тебе

на выручку приду.

 

Лирика его – тонка и трепетна. Можно сказать – импрессионистична. Но чаще это не многоцветная живопись, а скорее – пластика рисунка:

 

Закурил. Промеж ладоней –

нереален и далёк –

словно знак потусторонний,

вспыхнул жёлтый огонёк.

 

Полночь. В окнах свет потушен.

Лишь на пятом этаже

обрисован, словно тушью,

женский профиль в неглиже.

 

Настроение поэта может быть и резким, жёстким, его природная расположенность к свету, его видение не упускает и негативную сторону жизни. Впечатление такое, что поэт рассматривает мир сквозь особую призму, и мир этот воспринимается по-разному, оборачиваясь разными сторонами:

 

Расцвели обильно сорняки

вдоль дороги ядовитой чащей,

захватили власть борщевики

на просторах родины горчащей.

 

По краям невспаханных полей

мёртвыми качают головами.

Как они похожи на людей,

воздух отравляющих словами!

 

Поэт словно балансирует между присущим ему тяготением к свету и радости, и в одном стихотворении со свойственной ему экспрессией поэтической речи восклицает:

 

Там о любви излишне вспоминать:

она витает в воздухе повсюду,

в глазах зелёных чтобы утопать,

волной накрывшись цвета изумруда.

 

Давай рванём за тридевять земель,

где жаркий диск всегда стоит в зените,

где всё равно – январь или апрель –

и где плетутся солнечные нити.

 

Глуховский знает цену своей расположенности к человеку, к природе, к жизни. Поэтому так открыт и распахнут он своему читателю, так искренен в разговоре с читателем:

 

Чтоб даром не прошли труды,

собрать до крохи все колосья,

с деревьев отрясти плоды

и не откладывать на осень.

 

Весь этот урожай стихов,

с любовью выращенный мною,

я с лёгкостью раздать готов

и закрома души открою.

 

Так и продвигаешься по книге поэта, радуясь с ним и сострадая ему:

 

с неба сыплется и сыплется

белизной своей слепя

всё пройдёт и пообвыкнется

успокоится терпя

 

по дворам метёт порошею

пол-отечества в снегу

ничего тебе хорошего

обещать я не могу

 

Непреходящие печаль боль терзает эту светлую душу:

 

Но нет чудес под небом вечным!

Как не в исход, а в безысход –

уже в пылающие печи

шагал смиренно мой народ.

 

И вместе с ним брела понуро,

виднеясь где-то впереди,

моя согбенная фигура

с клеймом Давида на груди.

 

И ты понимаешь, из каких недр исходят его строки:

 

а то как будто мастерю слова

из тишины сгущённой и тягучей

там не играет роли голова

где всё решают рифмы и созвучья

 

глаза мои давным-давно сухи

и в них былой запас исчерпан влаги

но вместо слёз опять текут стихи

вливая жизнь в пустую плоть бумаги

 

Алексей Глуховский собрал стихи в книгу, которая подтверждает неслучайность его присутствия в поэзии.

 

 

НИКТО НЕ ПРЕДВЕЩАЛ НАМ ВЕЧНЫХ БЛАГ

 

Наталья Аришина. Общая тетрадь. Стихи:1959-2019 – М.: Кругъ, 2019. – 350 с.

 

Эта книга стихов – не полное собрание Натальи Аришиной, а вернее сказать: своеобразное её избранное. Как сама она подчёркивает, стихи начала писать рано, а издавать их – поздно. Но постепенно житейская судьба автора и литературная судьба сложилась и состоялась. У неё много друзей в литературной среде, коллег, уважительно и тепло относящихся к ней. У неё есть свой читатель. На это ушли годы настойчивой, упорной работы. Надо сказать, что и ранние стихи её были отмечены стремлением к точному слову и звуку. А накопленный десятилетиями опыт превратил Аришину в настоящего мастера. Стих её крепок, упруг, разнообразен – ритмически и интонационно. Метафоры её внешне могут показаться простыми, но они основательно поддерживают её поэтическую манеру, характер и жест. География её жизни разбросана на огромные расстояния. Это и дальневосточная юность, где прошли годы, которыми отмечены первые пробы пера. И Москва, где проживает свою жизнь со студенческой поры по нынешний день Наталья Аришина. Но особенность её мировосприятия такова, что она несёт в себе живое присутствие детских лет на Каспии, Балтику, Приазовье, Чёрное море. А ещё и европейские города, в которых довелось побывать. Душа её роднится с местами, оставившими живой человеческий интерес и творческую реакцию на них. Конечно, книга, складывавшаяся десятилетиями, требует не обзорной мини-рецензии, а серьёзного анализа.

У нас задача другая: дать читателю возможность ощутить аромат книги, привлечь к ней внимание. Не просто так я завёл речь о географическом пространстве в судьбе Натальи Аришиной. Её воспоминания, её способность обживать и хранить в душе те или иные места, в которых протекала долго ли, коротко ли, её жизнь, отразились в стихах, несущих в себе приметы и детали, сюжеты, связанные с этими местами. Эта географичность цитат даёт, на мой взгляд, представление о поэтике автора – идёт ли речь о девичьем романтизме или иронических откликах зрелого поэта. Действительно, многие стихи – это воспоминания, это картинки, написанные с разным настроением.

 

Меня давно забыли в том краю

беспечности, надежды и свободы,

где юность я оставила свою

и Уссури нетронутые воды.

Никто не предвещал ни вечных благ,

ни дорогой и ни дешевой славы,

Чета юнцов, бездельников, бродяг –

во всем тогда с тобой мы были правы!

 

Юность отшумела, первые жизненные впечатления, связанные с любовью, со временем, когда закладывался творческий характер, со всем, что хранилось в сердце, в памяти – Тихий океан, его мощное дыхание, сопки… Так возникло это стихотворное воспоминание, эта оглядка на прошлое.

А вот другая картинка – это уже берега другой реки:

 

Промчится стрелой мотоцикл запыленный –

и я поседею в дорожной пыли.

Ни юноша светлый, ни всадник влюбленный

не будут мерещиться в этой дали.

Холмы над Окою, холмы над Окою.

Кувшинки цветут на прибрежной воде.

Не смею лелеять мечту о покое.

Не верю, что нет и покоя везде.

 

Вот сочное описание юга России, временного образа жизни в других реалиях, временное, но вобравшее в себя ощущение Вечного. Вечерние посиделки с бабками, утренние выходы на раскопки, летний зной, живописный двор. Здесь иное дыхание, другая интонация, иная нота:

 

Шумит платан, закрывший полдвора,

дворняга бродит, волоча оковы.

Лови пустопорожний шум ведра,

идут на дойку пегие коровы.

Лишь я живу во времени ином.

В моих часах не двигаются стрелки.

Их заводить не надо перед сном,

к старухам выходя на посиделки.

Их заводить не стоит на заре,

к античности спускаясь на раскопки,

туда, где пшат – в шуршащем серебре,

и бабочки мечтательны и робки.

 

Своеобразная перекличка с Осипом Мандельштамом, с его «Феодосией», но со своим решением своей темы:

 

Простонародье тянется на юг

и старожилов уплотняет ловко.

Вдали от вилл и дорогих услуг

вовсю идет народная тусовка.

Ты попусту хотела тишины.

До бухт пустынных не доходят ноги.

Там южная окраина страны.

Там турки суетятся на пороге.

В народе жить – не сахар и не мед.

Осточертела эта коммуналка.

А у причала – белый пароход.

Да денег нет. И родственников жалко.

 

Наталья Аришина в своём послесловии к книге заметила, что она всегда практически писала циклами. Это давало возможность широкого охвата темы и отталкивающихся от темы сюжетных побочных поворотов. В её стихах о курортниках, о жизни и быте местного населения всегда хватает и драматических сцен и иронии – тут иная ментальность, иные характеры, иные сюжеты, в частности, борьба за отдыхающих, приезжих, ищущих койкоместа. И возникают такие портреты, такие фигуры, как, например, эта:

 

Ей тридцать пять. Её Портрет

Я набросаю слишком грубо.

Стройна. Особых тьма примет.

Кулак пересчитал ей зубы.

Неотразим природный шарм.

Помадой мечены окурки.

У локотка – кудрявый шрам

на рано задубевшей шкурке.

 

За такими сценками и портретами открывается картина жизни, людские образы, характеры. А стихи Натальи Аришиной – и есть картина жизни в её поэтическом мировосприятии. Эту картину жизни и предлагается разглядеть читателю, поскольку наш разговор – малая частица того, что несёт в себе творчество поэта. Ведь жизнь разнообразна и разнолика, и она продолжается – в большом и малом:

 

Для пекла ещё рановато,

и нежит морская вода.

Пускай неизбежна расплата,

давай доживём до суда.

Мы много чего миновали.

прости, что живу не в аду

и красное мясо кефали

швыряю на сковороду.

 


Вернуться назад