Владимир ПИМОНОВ
Родился в Донецкой области в 1964 году. Окончил Московский геологоразведочный институт. Работал слесарем на металлургическом заводе, помощником бурильщика, буровым мастером, чернорабочим в монастыре, корреспондентом, менеджером. Издавал литературный журнал «Родомысл». Печатался в различных изданиях – «Литературная газета», «НГ-экслибриc», «Кольцо А», «Дети Ра», «Бельские просторы», «Нижний Новгород», «СловоWord».
Автор трёх книг: «Пастушьей сумки патерик», «Папа и голуби» – проза, «Гудели шмелики» – стихи. Член Русского ПЕН-центра.
Поэзия Владимира Пимонова подкупает невероятным ощущением принятия жизни, её полноты и разнообразия, незыблемости и хрупкости, значимости и возвышающей легкости, наконец, её причудливости и диковинности. В этом щедро приправленном иронией поэтическом бульоне, всё бурлит, находится в движении, преображается и превращается, искушает следовать метафорическими тропами, ведомыми только самому автору. Устоять невозможно.
О. Г.
маленькие & большие у страха маленькие стихи. в них присутствуют мухи и лопухи. в них рифмы бегают по воде. и стихи эти светятся в темноте. но есть ещё большие стихи. они начинаются от сохи, и упираются в небосвод. в них нежность города берёт. * * * брату не унять, не понять, не посеять тихой улочки хлипкую скуку. пал туман вместе с вечером в девять. потревожил облезлую суку. и в облаенном сукой пространстве задрожал огонёк, сожалея, что зануда-репейник убранством уколол близорукую фею. тени нежных моих приведений в дом стучались стрельнуть сигаретки. только фея, забыв огорченья, всё качалась на грушевой ветке. * * * маме грустинкой ветер порошил, печалинкой подсыпывал, выл за окном что было сил и в дымоходе всхлипывал. и хаты трескался саман, но не искал сочувствия. и слёзы хлюпали в стакан, капелью нас напутствуя на жизнь в отчаянном быту, на песнь, увы, безгласную... и на погоду, как мечту – безветренную, ясную. * * * весна ни строчки за душой вовсю мартует жизнь однако с досады точку с запятой влепил туда где спит собака зашевелилась в конуре спросонья зарычала псина а я небрежное тире под крышу ласточкам закинул и восклицательнейший знак в кустах смородинных столбычит и на пригорке просто так трава дефиски в небо тычет от фразы оставляю ах уместны громкие иканья весна родились впопыхах стихи без знаков препинанья * * * Дочери зачем же, выдумка моя, я топал на тебя ногами? вот пластилиновый араб кромсает булочки ножами. вот пластилиновый верблюд трясёт горбами над подушкой и пластилиновую пыль себе я сыплю на макушку. слезу медовую твою ловлю в шершавые ладони. и мной придуманный Восток в ней безнадёжно тонет, тонет... * * * трамвай травмирован слегка. но держит путь походкой птичьей. за воздух держится рука. кондуктор – девушка с косичкой картавит, требуя с тебя проездной платы и пространства. но ни купона, ни рубля в карманах твоего убранства. за воздух держится рука. внимает слух привычным матам. трамвай ползёт издалека, в родные движется пенаты. он полон горестью людей. он будто пленник на веревке. …ты будешь вытолкнут взашей на предпоследней остановке. * * * между Москвой и небом нет ни войны, ни мира между Москвой и небом радости аромат между Москвой и небом ангел помажет миром между Москвой и небом Сергиев Посад. * * * я вдохну тебя, неволя – крепостное моё право... сохнет во дворе тополя, нищий ветер свищет справа. нищий ветер. крепость – слева. день бессолнечный, слезливый. эти слёзы – для посева и немного – для полива. кандалы, колодки, цепи – прихоть барская, забава. и души смиренный лепет: «крепостное моё право». * * * поначалу было фиг ли фиг ли помнить или жить вицлипуцли варит в тигле мир в котором петь и пить мир в котором есть упорство в кипятке пищит шипит в предвкушении обжорства беспардонный общепит вицлипуцли воет лает небо всасывая в пасть поклонись глава седая поклонись чтоб не упасть * * * не читайте стихи в электричке ни Хайяма, ни Блока, ни Фета налетят вдруг дрозды и синички на макушку нагадят за это. и протяжные песни не пойте в электричке не место «Аиде». рот откроется – тотчас закройте лишь в окошко устало смотрите. в электричке не место субботе в небе слева – закат помидоров вечер умер, а вы всё живете ...и готовы убить контролёров. * * * мысль отчаянной бритвой срежет будней печать ты живёшь без молитвы вожделея печаль снежной нотой псалтири как тебя обогреть в замерзающем мире ты – звенящая медь. * * * проливает вино Изергиль промывает мозги алкоголь оседает на лампочку пыль пролетает по комнате моль снова осень втирает очки выключатель для солнца искрит проникают сквозь дырочки беспокойство и вечный стыд Данко грудь как рубаху рвёт эй кого там ещё согреть в бедном сердце который год продолжаю звенеть звенеть * * * нас приучали к смерти, к тому, что жизнь ничто. письмо поёт в конверте и рушится гнездо. мы – снег. спешим куда-то. снег рухнул и уснул. слезинки винограда бросаются под стул. а может, это льдинки смерзаются в слова. раздавлены ботинком хурма или халва. * * * ноябрь-ноябрь небрит, разут, покрыт коростой, подморожен. его на праздники зовут, а он привычно корчит рожи тебе и мне, тебе и мне. и, как ни странно, не тревожно. слова застыли в тишине – молчаньем захлебнуться можно. уж снегом пухнут облака. ноябрь расправил плечи гордо. ОРВИ (привет от сквозняка!). щекочет горло. * * * чистый лист – поляна снега мыслей кружева штрих-пунктиром без разбега падают слова на квадрат ладони мокрой на твою Москву где центральный её округ погружён в тоску гул машин. немного сзади с шаурмой узбек ...в сером будничном квадрате умирает снег. * * * град столичный, центр вселенной, что мы знаем о тебе? беспокойный, огроменный, как звучать в твоей трубе? нотой ля? метрошной нотой? бить по рельсе колесом? повороты, привороты, Мариконе, Нино Рота – выдыхаем в унисон. и вдыхаем апельсинно тёплые твои огни. от Арбата до Неглинной вальсом прозвучим старинным, колокольцем прозвеним. * * * Светлой памяти Неле небось вселенная не рухнет хотя ангелы наверняка обалдели ведь на твою небесную кухню я с коньячком к тебе, Неля закуривай скорей сигарету дым ароматный и чуть торопливый растворяет души, потолок и предметы но, слава Богу, не слышно взрывов зима-июль. всё смешалось. херувимам нальём по рюмке тоже у них ведь когда-то сердце сжималось и молилось за нас: «Помилуй, Боже!» а сейчас мы здесь, на небесной кухне. стены побелены, полы помыты. и звезда за окном горит, не тухнет. и никто не забыт. и мы не забыты. * * * седьмое марта. час до пробужденья. во сне ещё наивно, как в раю. но мир уже готовят к преступленью, и ангел твой у бездны на краю. и крыльев нет. ладони кровоточат. и яблоню качает на ветру. бессмертие – всё мельче и короче, как детство, что исчезнет поутру.
Анна Виноградова. «Весна в Кунцево». Бумага крафт, цветные карандаши/ акварель/белила. 21х30 см. 2017 г.
Вернуться назад
|