ИНТЕЛРОС > №1, 2019 > АХМАТОВА ЗПТ БОБЫШЕВ ТОЧКА Дмитрий БОБЫШЕВ
|
В тот год мне было двадцать, я бредил стихами и уже мог насчитать во вселенной двух-трёх, а то и четырёх человек, называвших меня поэтом. Весной из Москвы распространилась та самая знаменитая Оттепель, что расцвела соблазнами и надеждами, а летом был объявлен День поэзии. В ленинградском Доме книги и в Лавке писателя покупатели давились за альманахом, одноимённым праздничному дню. Это была тетрадь крупного формата с яркой обложкой, которую испещряли типографски исполненные подписи участников. Некоторые из поэтов выступали, читая нахлынувшей публике и в Доме, и в Лавке. Там же можно было получить и подлинный автограф Антокольского, Слуцкого... Конечно, тогда я не увидел ни Пастернака, ни Ахматовой, им просто не давали выступать, но альманах этот (он и сейчас со мной) я впоследствии перечитывал и перелистывал многократно, поражаясь находками неслыханных прежде имён и великолепных стихов. На 70-ой странице я натолкнулся на стихотворение Марии Петровых «Назначь мне свиданье на этом свете...», и оно сразу обожгло мои чувства. Приведу его полностью:
Любовь, разлука, трагические рубежи времени, в которых и мне пришлось начинать жизнь, – всё это отзывалось в сердце... Я уже знал тогда, что Петровых – адресат мучительно прекрасного стихотворения Мандельштама «Мастерица виноватых взоров», и невольно эти два шедевра объединились в сознании как диалог разлучённых любовников. Пусть это фактически было не так, но всё равно имена Мандельштама и Петровых оказались связаны ещё неразрывней из-за другого стихотворения, которое убийственно прославило автора, сократило его жизнь и глубоко травмировало жизнь его слушательницы. Я имею в виду, конечно же, антисталинское «Мы живём, под собою не чуя страны» и всю его последующую историю. Теперь, когда обнародован протокол допроса Осипа Мандельштама, прежде секретный, стало очевидно, что среди слушателей роковой эпиграммы он назвал следователю имя Марии Сергеевны Петровых. Спустя четыре года, считая с того праздника поэзии, я был принят у Анны Ахматовой и вошёл в круг молодых поэтов, с которыми она держала доверительные отношения. Они были и моими друзьями. Несмотря на возрастное различие в два поколения, доверие возникло по многим совпадениям. На ней всё ещё лежала тень опалы, – ведь злополучное Постановление ЦК ВКП(б) от 1946-го года не было официально отменено, и это отпугивало не только читателей, но и чиновников по делам печати! А мы, обманутые сквозняками свобод хрущёвской Оттепели, с первых же вольных выступлений вызвали раздражение начальства, получили разгромную критику в газетах и, по существу, тоже оказались в опале. Совпадали и наши литературные предпочтения. Мандельштам был одним из них. О нём я расспрашивал при каждой встрече. Мне нравилось, что Ахматова, непревзойдённая именно в любовной лирике, ставила превыше всех прочих его стихи, посвящённые Марии Петровых. – Было ещё одно, о белом цвете, но оно пропало, – говорила она. Когда я поведал, что чуть не плакал от восторга и жалости, читая стихи «Назначь мне свиданье...» самой Петровых, единственные, что мне были тогда известны, она была тронута. Их она ставила вровень с мандельштамовскими, которых смиренно называла «лучшими любовными стихами ХХ столетия». – Надо вас познакомить с Марусей, она будет рада, – добавила Ахматова. И рассказала, в каком тяжелейшем шоке та пребывала в минувшую эпоху и даже после её окончания, отрёкшись от стихов, спрятав рукописи и всю переписку так, что сама не знала куда. – Однажды я к ней пришла, но отказалась войти, пока она не найдёт свою пропажу. И стояла на лестнице до тех пор, пока её, наконец, мне не вынесли. Будучи в Москве, я, конечно, отправился познакомиться с Марией Сергеевной к ней на Беговую. Не скоро нашёл её по адресу, расстроился, взволновался, постоял перед дверью на той «ахматовской» лестнице прежде, чем позвонить. Замечательная поэтесса держалась замкнуто, разговаривала тихо, расспрашивала об Анне Андреевне. Выслушала стихи и долго отнекивалась, когда я попросил её почитать. Когда я уже потерял надежду, вдруг прочитала одно стихотворение, но какое! Это было «Дальнее дерево», которое вошло в скромный сборничек её стихов и переводов, изданный в Ереване.
Несомненно, в листве этого дерева, напоминающего нашу северную осину, обнаруживался психологический портрет её самой. Вернувшись, я рассказал о московских впечатлениях при встрече с Анной Андреевной. Мы хорошо и тепло поговорили о Марии Сергеевне. Ахматова предложила отправить ей телеграмму, как это было принято между её друзьями в прежние времена. И надиктовала следующий текст: «ГОВОРИМ О ВАС, СКУЧАЕМ, ШЛЕМ ПРИВЕТ ИЗ-ПОД КОМАРОВСКИХ СОСЕН. АХМАТОВА, БОБЫШЕВ.» Вот она, эта телеграмма:
Рад был увидеть наш привет въяве и убедиться спустя полвека, в ином тысячелетии, что он дошёл до адресата.
Шампейн, Иллинойс, июль 2018 ¹ Информация об авторе опубликована в разделе «Редакция» Вернуться назад |