ИНТЕЛРОС > №3, 2018 > «… В СКОРОСТНОМ ЗАПЛЫВЕ ПО РТУТНОЙ РЕКЕ»

Геннадий КАЦОВ
«… В СКОРОСТНОМ ЗАПЛЫВЕ ПО РТУТНОЙ РЕКЕ»


15 января 2019

(США)[1]

 

«… В СКОРОСТНОМ ЗАПЛЫВЕ ПО РТУТНОЙ РЕКЕ»[2] 

О писателе Андрее Битове и Черновике постмодернизма

 

Когда со мной... (двоится ран избыток:
вонзилась в слух и в пол виолончель) –
когда со мной застолье делит Битов,
весь Пушкин – наш, и более ничей.

                        Б. Ахмадулина, Отступление о Битове. Из цикла «Глубокий обморок».

 

«Всякий талант неизъясним…»

 

В биографии одного из основателей постмодернизма в русской литературе Андрея Битова витиевато переплелись художественный текст и судьба, которая, как известно, также текст. Романы Битова вызывают противоположные мнения; на его социальные и политические позиции активно откликаются как критики, так и доброжелатели. В чём большинство сходится? В том, что Битов – умный человек.

В свое время меня удивило интервью с Исайей Берлиным, в котором он из всех возможных эпитетов выбрал для характеристики Иосифа Бродского – «умный»: «В нём было очень много ума, в нём было много проницательности – не всякий поэт это имеет…»[3]. Бродский – умный человек, и этим все сказано.

Примерно, то же говорят о Битове те, кто его знает и знал.

 

Евгений Попов: «… Битов – умнейший человек, и это исключение среди крупных русских писателей второй половины ХХ века. То есть я вовсе не хочу сказать, что Василий Аксёнов, Виктор Астафьев, Фазиль Искандер, Василий Шукшин были глуповаты. Я о том, что создание прозы поверялось у них данным им от Господа даром прозы. А у творца многих прозаических шедевров Битова – даром ума и сопутствующей этому уму рефлексии»[4].

Юрий Карабчиевский: «… главное, не в обиду будь сказано другим замечательным писателям, Андрей Битов – умный человек, а это редко бывает…»[5].

Петр Вайль: «Битов – умный. Мало писателей, о которых это скажешь. Одарённых – намного больше. А вот чтобы талант и ум вместе – редкость»[6].

 

Возможно, этой характеристики вполне достаточно для того, чтобы понять то, что пишет Битов – а как человек умный, он знает, что он пишет. И этого хватает, чтобы не пытаться распознать тайну его захватывающей, вязкой, вроде бы бессюжетной прозы, от которой оторваться невозможно. И этого определения более чем, чтобы прочитав про pro и contra в его биографии, в той эстетике, которую его имя в русской литературе в немалой степени обозначает, повторить вслед за Битовым: «Правду написать невозможно, искусство – это уже неправда. Правда зависает где-то между»[7].

А что, если большой «умный» писатель и есть одна мудрая, совершенная, так до конца никем и не понятая, «разбитая вдребезги» цитата?

 

«Сумма технологий»

 

Андрей Битов – член Союза Писателей СССР с 1965 г. С 1960 по 1978 гг. были опубликованы в Советском Союзе десять книг прозы Битова, а после 1986 г. вышли в свет около 20 прозаических книг и два сборника стихов. Автор концертной композиции «Черновики Пушкина». Лауреат премии Андрея Белого (1988), лауреат Бунинской премии (2006) и ряда других. С 1991 по 2016 гг. возглавлял российский ПЭН-клуб, чем постоянно, как неоднократно заявлял, тяготился.

Как отметил Петр Вайль: «Русский писатель с европейской дисциплиной мысли, Андрей Битов пришёлся точно в нужное время в нужном месте»[8]. В 1964 г. начал писать «Пушкинский дом» – вначале, как рассказ под впечатлением от суда над Иосифом Бродским, а в дальнейшем – роман, в духе интертекстуального антиучебника по русской литературе. «Пушкинский дом» впервые был издан в США в 1978-м, почти одновременно с выходом в свет ещё двух шедевров русского постмодернизма: в американском «Ардисе» – первого романа Саши Соколова «Школа для дураков» (1976) и известного парижского издания «Москва – Петушки» Венедикта Ерофеева (1977). В 1979 г. в Париже выходит бесцензурный альманах «Метрополь», в котором Битов был и автором, и одним из его создателей. Только в 1986-м, уже во времена Перестройки, альманах разрешили напечатать на родине. Запрет на «Метрополь» и на его авторов привёл к тому, что Андрею Битову были на годы заказаны пути в издательства и «толстые» журналы, а имя его старались всуе официально не упоминать. В отличие от участников «Метрополя» В. Аксенова, Ю. Кублановского, Ю. Алешковского, покинувших СССР, Битов не эмигрировал. Возможно, власть ожидала от него покаяния в духе mea culpa, но этого не последовало, что привело к полубедному существованию, с публикациями за рубежом и с параллельно возраставшей писательской славой в самиздате.

 

О прозе Битова так много томов написано (почти ничего – о поэзии), да и сам Битов столько о своём творчестве в эссе и массе интервью рассказал, что задача добавить что-то новое в его литературоведение обречена на провал. Дальше речь пойдет о двух значимых вещах, в отношении Битова-постмодерниста ещё, на мой взгляд, не затронутых: о его проекте «Черновики Пушкина», как о герменевтическом открытии, и о влиянии творчества русских постмодернистов, и Битова в частности, на технологии изготовления сегодняшней массовой информации.

В этапной для исследования темы о русском постмодернизме работе «Русская постмодернистская литература» (И.С. Скоропанова. М. из-во «Наука», 2001), роман «Пушкинский дом» проанализирован с точки зрения постмодернистских приёмов. Удобная для нас монография, поскольку, говоря об этом романе, можно, в общем и с известным приближением, рассмотреть писательский тезаурус Битова.

На уровне содержания – это неопределённость (отсутствует время действия – «196… год», непонятны родственные связи некоторых персонажей романа), системный «культ неясностей», порождённых недосказанностью в виде намёков и сюжетных пропусков (пропало описание школьных лет главного героя Левы Одоевцева).

На уровне художественных приемов – инверсия, ирония и насмешка, игра, то есть игровой способ существования в жизни и литературе, с принижением, нивелированием признанных идеалов и значимых личностей (кроме Пушкина).

На уровне аксиологии – обыгрываются, вульгаризируются такие знаковые мотивы в русской литературе, как «пророк», «герой нашего времени», «маскарад», «дуэль», «бесы», «медный всадник», «выстрел» – и это наряду с двойственностью, уступчивостью главного героя романа. Смешаны любовь и ненависть (отношения с Фаиной), размыты оппозиции «смех-ужас», «прекрасное-отвратительное», «высокое-низменное», «добро-зло».

Здесь нельзя не сделать краткое отступление, переходя с романа на его автора – это к слову о влиянии писателя на его произведение, о связи между «фикцией» литературы и реализмом жизни. Среди фейсбучных записей за июль месяц главреда журнала «Знамя», писателя и критика Сергея Чупринина, можно найти следующее воспоминание:

 

«”И. Бродский завёл в свое время роман с К. Он хотел жениться на американке с тем, чтобы ездить туда и оттуда. Ему объяснили, что это не пройдет, и он сразу ушел в кусты. К. страдала. Я как-то сказала Битову, что Иосиф поступил в этом деле не лучшим образом.

– Так она же американка, – сказал Андрей, – её не жалко.

– А если бы наша девушка?

– Ну, если наша, так надо ещё подумать”.

Это не Довлатов. Лидия Яковлевна Гинзбург, записные книжки».

 

«Пушкинский дом» выстроен симметрично и кольцеобразно, но в композиции тон задают фрагментарность и принцип произвольного монтажа. Торжествует постмодернистский деконструктивизм: старые связи между героями разрушены и в образовавшемся хаосе обнаруживаются новые, при этом не столько средствами сюжета, сколько авторскими отступлениями, обещаниями и комментариями к происходящему.

«Вставные» части (в виде лирических внесюжетных элементов в духе Гоголя и Чернышевского, произведений «сторонних авторов» – статьи Лёвы и новеллы дяди Диккенса) делают повествование прерывным, хронологически непоследовательным, а множество финалов исключают друг друга. При этом фабулами управляют не логика развития событий, а воля, скорее – произвол автора.

Кстати, до сих пор не понимаю, как Битов, изучивший биографию Пушкина и его наследие вдоль и поперёк, прочитавший тома по пушкиноведению, прошёл мимо потрясающей строки в известной книге «Всё волновало нежный ум…» А. Гессена. Книга вышла в 1965 году, как раз в то время, когда Битов только начал писать свой роман, вызвала интерес у критиков и стала популярной среди читателей. Вряд ли создатель «Пушкинского дома» мог её пропустить.

Место это так и напрашивается на симулякр-новеллу в битовском духе: «В середине августа 1835 года Пушкин получил письмо из Елабуги…» (глава «Кавалерист-девица Н.А. Дурова»). Понятно, что в русской литературе Елабуга трагически связана с Цветаевой, так что переписку между Пушкиным и Цветаевой было бы занятно почитать. В известной постмодернистской традиции. Почему бы нет, если в сборнике Битова «Воспоминание о Пушкине» органичной частью и украшением является его совместная работа с Резо Габриадзе о виртуальной жизни поэта: о путешествии Пушкина за границу, где, как известно, тот никогда не был.

Мне этот рассказ особенно дорог, поскольку в начале 2000-х мною было написано прозаически-поэтическое исследование «Пушкин в Америке»[9]. В нем речь идет о пребывании Пушкина с 21 по 28 мая 1824 года в Нью-Йорке. 20 мая того года граф Воронцов командировал поэта в Херсонский, Елисаветградский и Александровский уезды для наблюдения за ходом истребления саранчи, но о том, как Пушкин провел эти дни, нигде нет никаких записей. Слава богу, Раевский в книге «Предки и потомки Пушкина и Толстого: Тайна «Пушкинского дневника №1» вскользь упоминает о ненайденном дневнике Пушкина. Якобы на основе этого потерянного дневника мною по дням расписано путешествие по Америке телепортировавшегося гения. В те годы я понятия не имел о рассказе Габриадзе и Битова.

 

«Черновики Пушкина»

 

В январе 1996 года Андрей Битов выступал в Нью-Йорке, и судьба распорядилась так, чтобы это выступление я не пропустил. На разных площадках Манхэттена проходил Первый международный фестиваль памяти Сергея Курехина – пианиста-виртуоза и композитора, основателя питерской «Поп-механики». В Нью-Йорк съехались музыканты из многих стран мира и в манхэттенском клубе-кафе «Энивей» (Anyway), одним из совладельцев которого был ваш покорный слуга, прошли несколько фестивальных программ.

В один из вечеров на компактный и невысокий подиум «Энивея» вышел Андрей Битов. Он держал кипу бумажных листов – судя по заявленному названию выступления, черновиков Пушкина. По крайней мере, их копий. По левую руку от него оказался музыкант, участник легендарных «Аквариума» и «Звуки Му» Александр Александров (фагот). Справа расположился джазовый трубач и композитор Юрий Парфёнов. Битов читал с листа под музыкальное сопровождение.

По окончании перформанса, который длился минут двадцать, я попросил у Битова страницы «черновиков». Это были печатные тексты в жанре «тема с вариациями»: расписанные построчно, чтобы их удобно было читать вслух, черновые записи Пушкина. Собственно, что есть, по сути, любой черновик? Это видоизменённый, часто до неузнаваемости, первоначальный вариант слова или строки. Они автором зачёркиваются, замены выносятся на поля страницы или вписываются сверху, между строк. И таких исправлений может быть сколько угодно. Если последовательно вслух читать одну корректуру за другой, от начальной до конечной версии, то слово, строка, катрен пушкинского стихотворения начинают обретать – словно наощупь, методом проб и ошибок – конечные формы и содержание. В случае с Пушкиным – знакомые нам со школьной скамьи, то есть в их хрестоматийном виде.

Основная идея Битова – отчётлива и понятна: так же, как вокруг заданного джазового квадрата или известной темы, джазмены в рамках джем-сейшн сплетают гармонии и дисгармонии, так и каждая много раз откорректированная Пушкиным строка полна самодостаточных дискурсов, которыми заполнен черновик. Как шесть персонажей в поисках автора («персонажи ещё не написанной комедии» – указано Пиранделло в подзаголовке), так семь-десять-дюжина существует попыток в поисках оптимального, удовлетворяющего автора варианта строки, абзаца, страницы.

 

– Вы хотите сказать, что он не жив?? – Я не хочу сказать, что он не мёртв. А.Битов, Оглашённые.

 

Концепт «Черновиков» точно фиксирует пребывание любого полилога в культуре и социуме. Открытость, незавершённость черновика, накладываемые и взаимоисключающие в нём смыслы, заданная самой задачей деконструкции языка невнятность и непредсказуемость общего замысла, множество концовок – это и есть то, что отличает черновик от переписанного набело авторского текста, и что формирует новую реальность. То есть, используя постмодернистский словарь, создает «Эффект реальности». В одноимённой работе Р. Барт цитирует тезис Николя: «Вещи следует рассматривать не так, как они суть сами по себе, и не так, как о них известно говорящему или пишущему, но лишь соответственно тому, что о них знают читатели или слушатели».

В таком случае, Битов открыл и чётко обозначил не только метафизическую глубину черновиков Пушкина и Черновика вообще, но и вывел универсальный, всеобъемлющий принцип того течения, к которому принадлежит – постмодернизма. Течения, как известно, несущего так называемую «смерть» супероснований: бога (Ницше), автора (Барт), человека (гуманитарности). В конце концов, Черновик в своем финальном исполнении – это покрытое чернилами, не оставляющее никаких лакун на прежде белом листе письмо, в котором уже не разобрать почерка автора. Иными словами, это уход от доминанты единственно «правильного» текста, актуального смысла, да и автора, как способа артикуляции соотношения внутреннего и внешнего.

 

Так что ничего мы не видим сразу и всё видим по-разному. Не говоря о том, что люди – это разные люди. Ну а уж о том, какие разные черты характера вижу я в своем лице, глядя в зеркало, и говорить не приходится. Вот оно волевое и нежное, лицо Джека Лондона. А вот фанатичное, сгоревшее – одни глаза, – лицо индийского факира. Вот лицо чемпиона мира Юрия Власова. Вот лицо князя Мышкина. А вот безвольное, грязное лицо, со следами разврата, лицо человека, способного на любую подлость. Есть, конечно, и кое-какие объективные, вернее, полицейские данные: глаза – карие, волос русый, губы – толстые. Хотя, кто знает: может, и это неточно… А. Битов, Бездельник.

 

В постмодернистской текстологии традиционное понятие «автор» сменяется на «скриптор» (пишущий), для которого вообще отменены личностно-психологические характеристики, а по отношению к написанному скриптор не является его причиной. Ж. Деррида отмечает, что в принципе «не существует субъекта письма», а тот же Р. Барт говорит, что скриптор «рождается одновременно с текстом и у него нет никакого бытия до и вне письма». Фигура автора деперсонифицируется и, по мысли М. Фуко, письмо обосновано презумпцией «добровольного стирания».

Безусловно, для Черновика-в-идеале, когда плоскость листа плотно залита чернилами и заполнены его пограничные поля, автор является скриптором, личные качества и само существование которого ничего не значат. Я наблюдал такой Черновик на выставке в нью-йоркском музее МоМА в 2014 году. Это была книга, помещённая в плексигласовый прозрачный куб и раскрытая на середине – одна из последних, перед его смертью, работ крупнейшего из мастеров постмодернизма, классика искусства ХХ века Зигмара Польке (Sigmar Polke): Untitled. Ink in bound notebook, 380 pages (2010 г.). Скорее всего, так и должна выглядеть дописанная до последнего мига Книга жизни: покрытые чернилами все 380 страниц, от первой до итоговой сплошь чёрные. Черно-вик, как символ и многообразия, вплоть до абсурдистского множества, бытия, и его разъятости, то есть недописанности и инвариантности финала.

Но Андрей Битов идёт дальше – развивая идею «Черновика» и неявно выводя её к теме влияния тех или иных -измов на социум: «Сегодня под утро мне приснилась чёрная книга. Дело было в книжном магазине, скорее всего, в питерском Доме книги. Я подхожу к букинистическому отделу и вижу какой-то странный корешок. Я его снимаю: очень красивый, хорошо сохранившийся бювар, а внутри только чёрные страницы. Я решил эту книгу приобрести, но мне её даром отдали. И я сел писать белым фломастером какие-то тексты на чёрной бумаге. Вот так: белым по чёрному»[10].

 

Вся жизнь с людьми представилась Сергею конструкцией из подозрения и незнания, эта конструкция рисовалась ему какими-то переплетающимися стержнями, вроде арматуры, или густой сетью, в которой нити одного направления являются подозрениями, а поперечного – незнаниями, а когда эти нити пересекаются, в узлах… Он запутался, дальше образ не работал. А. Битов, Жизнь в ветреную погоду

 

Говоря короче, постмодернизм с его деконструктами, симулякрами (предельно правдоподобные копии, у которых отсутствуют подлинники) и языковыми «виттгенштейновскими» играми – это некий символический Черновик, заполненный правками, обрывками цитат и самоцитат, корректурой, распавшимися фразами и словами до полного исчезновения белого листа, то есть до разрушения, «стирания» основы. Здесь легко перекинуть мостик к историческому мему – «весь мир насилья мы разрушим до основанья…», и обозначить причинно-следственную связь между постмодернизмом и реалиями нашего политизированного мира.

 

«Нам не дано предугадать…»

 

Мы живём в эпоху исчезновения действительности путем создания глобального облачного массива иллюзий, имитаций; развития технологий массового уничтожения реальных фактов и создания «фейковых новостей», которые исключают ценность любого текста как носителя объективной, значимой информации. То есть, отрицают и подлинную журналистику, и фикшн, и нон-фикшн. Наш современник утверждает: «Я ведь сам, своими глазами, видел это по телевизору!» – и ему невдомёк, что видел он только то, что подготовили для него сценарист, режиссер-постановщик, оператор и монтажер. Но деконструкция реальности – это и основной слоган постмодернизма, и главная забота нынешних СМИ при манипулировании массовым сознанием. Если хронологически и фактически проследить за развитием событий, то сегодняшние масс-медиа немалому могли у постмодернизма научиться и, готов предположить, научились.

Подобную связь проще понять, когда мы говорим, к примеру, о фантастике с её предчувствиями-прозрениями, и о влиянии жанра фантастики на науку и технику.

В немалой степени, связь между течениями в искусстве и социальными сдвигами подробно исследователями обговорена, когда речь идет об авангарде начала ХХ века: «Может ли художественная революция, образцом которой обычно считается русский авангард, быть понята как часть политической революции, в данном случае как часть Октябрьской революции?»[11]. Призывы в манифесте Маринетти (1909) смести старый порядок, как сор; в манифесте русских футуристов (1912) «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. с Парохода современности»; издевательские угрозы старому миру в манифесте модернистов-дадаистов в страстном исполнении Тцары (1916) стали частью гигантского исторического движения по глобальной переделке мира, каковой была революция 1917 года.

Её задумывали и осуществили разбиравшиеся в современных им течениях искусства интеллектуалы, вроде Каменева, Зиновьева, Бухарина, Троцкого, Урицкого, Луначарского и, прежде всего, Ленина, проживавшего в Цюрихе по соседству с «Кабаре Вольтер», о чём напоминает в своем дневнике основатель дадаизма Хуго Балль.

 

Поразительное бездушие порождает в человеке правота. А. Битов, Улетающий Монахов.

 

Ни в коем случае здесь не идёт речь об отрицании исторического детерминизма: без авангардистов и дадаистов пролетарская революция всё равно бы состоялась. Однако то, что радикальное искусство влияло на умы революционных лидеров, будоражило сознание активных масс, призывало и жирно намекало на то, что ход истории можно резко останавливать, как алогичный сюжет в тексте, препарировать, как его семантику и синтаксис, как разместить «дыр бул щыл» в строке – это бесспорно. Супрематизм нашел себя в дальнейшем не только в агитационных «Окнах РОСТА», а беспощадные тексты манифестов – не только в ленинских декретах времён кровавого террора. То, что состоялось в культуре в виде революционных артефактов, оставалось привнести в радикально изменяемую действительность. Естественно, на фоне теоретических разработок учения Маркса-Энгельса.

В этом плане иссиня-чёрный постмодернистский Черновик последней четверти ХХ века можно рассматривать как любимый этим течением «оммаж» на авангардистскую «Поэму конца» Василиска Гнедого, с её девственно пустыми страницами, нетронутыми чернилами. В 1970-х постмодернизм повторил успех авангарда начала столетия, но не в плане посильной помощи в смене социальных формаций, а в сфере нынешней пропаганды. Сегодня образованные и эрудированные политтехнологи эпохи Интернета черпают вдохновение в самых продвинутых произведениях литературы, в архитектурных композициях и прерывистом видеомонтаже – так же, как социалисты-революционеры заряжались идеями предреволюционного авангарда.

Современные техники переработки новостного сообщения в идеологически модифицированные фейк-ньюс – это, в немалой степени, этико-эстетический результат постмодернистских технологий: создания вместо смыслового ядра некоего облака рассеяния, то есть, когда всё равно всему в отсутствие иерархичной структуры и упорядоченной гармонии. В терминах постмодернизма это называется «руины» – по формулировке Делёза и Гваттари, «мы живём в век частичных объектов, кирпичей, которые были разбиты вдребезги, и их остатков».

 

Господи! каким молчанием бываю я наказан! шарю в темноте, пустоте, слепоте и звука шороха не слышу. Вот уж доказательство, что ничего-то вокруг нет. Когда тебя – нет. Поиски вне себя – тщетны. Мир невидим в твоё отсутствие. Наказание Божье, награда Божья миром, существованием вокруг тебя... Когда совесть говорит – уста молчат. О чём?.. «Служу Богу или дьяволу?» А. Битов, Пушкинский дом.

 

Мир иллюзорен, как мир главного героя «Пушкинского дома» Лёвы Одоевцева. Добавьте к иллюзорности, отсутствию традиционных ценностных категорий постмодернистскую заявку о том, что мы живём в мире однодневных подделок, фальшивых данностей, имитаций, ширпотреба и масскульта – не зря статья Лесли Фидлера «Пересекайте границу, засыпайте рвы», объявившая начало эпохи постмодерна, была демонстративно опубликована в 1969 году в журнале Playboy. И не забудьте о деканонизациях Истины, Образа Положительного героя, Литературы, Литературоведения, Всемирной истории, Политики… Со всем этим набором мы окажемся уже на территории Идеологии, где средства массовой информации, те самые СМИ, давно лелеют такого же сорта и почти в тех же терминах представления о (де)конструируемой ими реальности.

Гибридная война – это и информационная война, причём по обе стороны Атлантики. Её задачей является создание такого расфокусированного, с пропусками, намёками, противоречиями – информационного поля, в котором нет ни правых, ни виноватых, ни беспринципных, ни совестливых, ни достоверности, ни вымысла. В таком поле можно выращивать любую дезинформацию, какой угодно информационный сорняк – и выдавать его за факт, реальное происшествие, тенденцию. В этих координатах ничтоже сумняшеся сообщают о «распятом мальчике» в Славянске, или о президенте Трампе, проглотившем какую-то ценную бумажку при двух свидетелях. Поскольку аксиологических понятий в этом искривлённом пространстве не существует, то и зритель/читатель/слушатель легко, как рыбка, ловится в «мутной воде».

 

Господи! дай мне слова! У меня куриная слепота слова. Дай договорить! У меня в глазах темно, словно я долго смотрел на солнце. Так пусто, так немо сердце мое, Господи! как небо... А. Битов, Пушкинский дом.

 

Все вокруг, уверяют СМИ, повязаны схожими проблемами, заговорами, подлогами, враньём, изменами, коррупцией, так что даже если какой-то инфоисточник пойман на лжи, то очевидно, что и на противоположной стороне правды нет, и нет морального права той стороне эту в чём-либо уличать. Иными словами, как и в постмодернизме, современным масс-медиа наработанными практиками и запутанными приемами удалось создать подобие Черновика, в густом монохроме которого исчезли всякие представления о прекрасном и низком. Сфера информатики разрушена до основания, рассматриваются «вещи… лишь соответственно тому, что о них знают читатели или слушатели».

На этом безучастно-чёрном фоне теперь можно сотворить любой – фантастический, бессмысленный, идиотический, патетический сценарий, и записать его белыми буквами, начав «Черновик-1» создавать по новой, с чёрного листа. Разрушить до основанья, а затем построить «наш новый мир». Андрей Битов в своем пророческом, знаковом сне эту модель видит именно такой: «…я сел писать белым фломастером какие-то тексты на чёрной бумаге. Вот так: белым по чёрному.»

 

«Я в умиленьи, молча, нежно / Любуюсь вами, как дитя!».

 

С того времени, как М. Маклюэн произнёс свою знаменитую фразу – «Медиа и есть содержание», принято считать, что каково бы ни было эксплицитное содержание медиа, наибольшее значение имеют способ и форма передачи этого содержания. Очевидно, нынешние СМИ учились у разных постмодернистов, поскольку Битов среди них выглядит не самым радикальным. Так, прозаик и критик Михаил Берг, один из лидеров этого направления, сопоставляет А. Битова и Виктора Ерофеева.

Берг называет Битова «дневным», то есть вполне традиционным и не вписывающимся в рамки постмодерна: «Битов – комфортен, приятен, успокоителен как свидетельство того, что русская жизнь не потеряла стремления к норме, к рациональному взгляду на мир». Ему противопоставляется «ночной» писатель, «истинный постмодернист» Виктор Ерофеев. Концепция Берга состоит в том, что Битов всегда имеет дело с нормой, хаос пугает его, при всей кажущейся новизне этот писатель укоренён в литературном каноне; Ерофеев же не боится хаоса, его новаторское творчество – шаг в будущую литературу. М. Берг своеобразно аргументирует свой тезис: «На стилистическом уровне почти любая фраза Ерофеева, скажем, из внутреннего монолога героя рассказа “Роман” (1978): “С виду Лидия Ивановна такая интеллигентная, такая деликатная женщина, а в жопе у неё растут густые черные волосы” – и есть та граница, которая наиболее явно отделяет Ерофеева от Битова: у героини Битова волосы растут на голове, подмышками, ну, в крайнем случае, на лобке… Дело не в том, что эта фраза – целенаправленный и обдуманный эпатаж, она есть достаточно точное обозначение территории нормы и принципиально открытая дверь в ночь хаоса»[12].

Любопытно, что если Берг отмечает «неразорванность» Битова с литературным каноном, то ряд исследователей связывают эту конформистскую линию с реальной биографией писателя: «”Образ автора”, сложившийся в критике о Битове, двойственен… в выступлениях некоторых критиков это образ конформиста, зависимого от мнения литературной среды и от своего окружения (уже в 2009 г. широкую волну выступлений в Интернет-СМИ вызвала неожиданно благосклонная позиция А. Битова по отношению к премьер-министру Российской Федерации В.В. Путину)»[13].

Избыточность, повторяемость – одна из постоянных и заметных черт постмодернизма. От неё не уйти ни литературному читателю, ни телевизионному зрителю. «Я вышел из дому, прихватив с собой три пистолета, один пистолет я сунул за пазуху, второй – тоже за пазуху, третий – не помню куда. И выходя в переулок, сказал: “разве это жизнь?” Это колыхание струй и душевредительство».

Зачем Вене Ерофееву в эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика» сразу три пистолета, из которых вряд ли придётся стрелять?

«Coolness – это чистая игра дискурсивных смыслов, подстановок на письме, это непринужденная дистантность игры, которая, по сути, ведётся с одними лишь цифрами, знаками и словами…» (Ж. Бодрийяр, Символический обмен и смерть). У Битова ситуации, фразы, комментарии часто возвращаются, и в этих повторах просматривается едва ли не нарциссическая зависимость.

К примеру, в «Пушкинском доме»: «Есть ряд АБ, АБ, АБ, АБ... Измена А, следом измена Б, измена следом опять А, опять Б – такая цепочка...».

Это – на странице 179. А через 28 страниц читаем: «”АБ, АБ, АБ...” – думал как-то Лёва и, опустив лишь первое А, получал: – “БА, БА, БА...” Б, Б, Б, Б! – вот ряд».

Кстати, повтор так естественно реализует себя в биографии писателя, что создаётся ощущение, будто Битов сам себе биограф, увлёкшийся им освоенными постмодернистскими техниками. Вспомним, например, популярную историю из книги С. Довлатова «Соло на ундервуде». Речь идёт о том, что Битов, как-то находясь в нетрезвом состоянии, ударил Вознесенского. На товарищеском суде –

Битов: «Дело было так. Захожу в «Континенталь». Стоит Андрей Вознесенский. А теперь ответьте, – воскликнул Битов, – мог ли я не дать ему по физиономии?!».

Красочно описанное Довлатовым отрицали и Вознесенский, и Битов. Вполне ожидаемо, поскольку Довлатов, рассказывая сходные истории, излагал их, мягко говоря, в вольной манере. И после комментариев Битова по этому поводу, могло сложиться впечатление, что писателя-постмодерниста оклеветали. Однако принцип повтора срабатывает в жизни Битова не реже, чем в его произведениях. Так, у Евгения Попова: «… и заканчивая дракой неизвестно по какому поводу на ночной морозной улочке Переделкина в 1978, что ли, году. Битов, как бывший боксер, бил хорошо, но я был младше его на 9 лет. Как, впрочем, и сейчас...»[14].

А после нашумевшей потасовки 74-летнего Андрея Битова с 56-летней писательницей Светланой Василенко (вроде как Битов даже сломал ей челюсть и вызвал сотрясение мозга во время дискуссии по поводу приватизации дач в Переделкино)[15], начинаешь верить в то, что Довлатов всё-таки поведал правду.

В политико-официальной позиции Битова также немало повторов, и носят они, в классическом постмодернистском духе, подчас взаимоисключающий характер. В 2001 году Битов подписывает письмо в защиту телеканала НТВ[16]; в 2012 году, ко встрече писателей с тогда премьер-министром РФ В.В. Путиным, подготовил к вручению книгу «Битва» с дарственной надписью: «Командиру от рядового, за которого я буду стоять до конца»[17]; в 2014 году подписывает коллективное обращение «Против войны, против самоизоляции России, против реставрации тоталитаризма» в преддверии Референдума в Крыму[18], а 17 декабря того же года принимает премию Правительства Российской Федерации в области культуры. 24 января 2018 года Указом президента РФ Битову был вручён орден «Дружбы народов».

Сложив все эти составляющие, получаем типический случай, когда всякое pro постмодерниста нейтрализуется соответствующим contra. Так, вслед за Черновиком-1 возникает Черновик-2, за ним – Черновик-3, и так далее. Как видно, и в литературе, и в жизни.

Кстати, о повторах и параллелизмах: Андрей Битов – единственный российский писатель, которому Госпремии вручались дважды: Государственная премия Российской Федерации за роман «Улетающий Монахов» (1992) и Государственная премия Российской Федерации за роман «Оглашённые» (1997).

 

Нью-Йорк, 18 - 22 августа 2018 года.



[1] Информация об авторе опубликована в разделе «Редакционная коллегия» (стр. 4).

[2] «…Вообще чувство собственного достоинства сейчас стало "непрофессиональным". Чёрный ПИАР – квадрат, тёмная материя, поглощающая свет. Жив Максим Гуреев, слежу за ним и желаю хотя бы ему пробить эту тьму, а не потратить полвека как мне в скоростном заплыве по ртутной реке». Светлана Мазурова. Душа обязана лениться. Интервью с А. Битовым. Российская газета – Федеральный выпуск №6556 (284), 12 ноября 2014 г. https://rg.ru/2014/12/12/bitov.html

[3] Диана Абаева-Майерс. «Мы гуляли с ним по небесам…» (Беседа с Исайей Берлином). Стр. 105. Из сборника «Иосиф Бродский: Труды и дни трутня». Составители Лев Лосев и Петр Вайль. М. из-во «Независимая газета». 1998 г.

[4] Е. Попов, Битов. Единственный экземпляр. Ж-л «Дружба народов», №5, 2017. http://magazines.russ.ru/druzhba/2017/5/bitov-edinstvennyj-ekzemplyar.html

[5] Интервью Ю.А. Карабчиевского Сергею Шаповалу. «Уральская новь», 1998, № 1

[6] Пётр Вайль: «Андрей Битов – в нужное время в нужном месте». Радио «Свобода», 27 мая 2007 г. https://www.svoboda.org/a/394408.html

[7] А. Битов. Эссе «Пушкин и Политбюро». https://zvezdaspb.ru/index.php?page=8&nput=2315

[8] П. Вайль: «Андрей Битов – в нужное время в нужном месте». Радио «Свобода», 27 мая 2007 г. https://www.svoboda.org/a/394408.html

[9] Г. Кацов, А.С. Пушкин в Америке. http://gkatsov.com/Pushkin/2.htm

[10] Правила жизни Андрея Битова. Интервью. Журнал Esquire, издание на русском языке. https://esquire.ru/rules/42-andrey-bitov/#part0

[11] Б. Гройс. Репетиция революции: ещё раз о русском авангарде. Доклад, прочитанный на конгрессе «Бывший Запад» в Эйндховене в марте 2010 года. OpenSpace.ru, 11 ноября 2010 гhttp://os.colta.ru/art/projects/111/details/18601/page1/

[12] М. Берг, Антиподы: писатель дневной и ночной. Новое литературное обозрение. № 28, 1997.

[13] М. Кормильцева, Творчество А. Битова в оценке российской и русской зарубежной критики. МГУ им. Ломоносова, М. 2010 г.

[14] Е. Попов. Битов. Единственный экземпляр. Ж-л «Дружба народов», №5, 2017. http://magazines.russ.ru/druzhba/2017/5/bitov-edinstvennyj-ekzemplyar.html

[15] «Писатель Андрей Битов набросился с кулаками на литератора Светлану Василенко». Комсомольская правда, 14 марта 2011 г. https://www.kp.ru/daily/25650.5/815011/

[16] Письмо видных деятелей науки, культуры и политики в защиту НТВ. 27 марта 2001 г. https://www.newsru.com/ardocs/28Mar2001/pismo5.html

[17] «Союз с писателями». VIPERSON. 08 октября 2009 г. http://viperson.ru/articles/soyuz-s-pisatelyami

[18] Обращение инициативной группы по проведению Конгресса интеллигенции «Против войны, против самоизоляции России, против реставрации тоталитаризма». Новая газета. 13 марта 2014 г. goo.gl/x3KUSw

 


Вернуться назад