Туанельский лебедь
Я отчалил
и отчаял
посреди сибирских вод
блещет блещет сизый пруд.
Лебедь лебедь туанельский
носит розовый венок
уплывает отражаясь
в блеске свеч в мельканье ног
бал поистине изящен
хлопнет брызгами гавот
кто потерян кто утрачен
кто над лирою поёт
кто листает тень за тенью
дерзкий нежный и тревожный
кто роняет оперенье
кто полянами стреножен...
Уплывает рыба в море
шевельнёт хвостом хвостом
опускает гриб опору
под берёзовым листом.
Опускалось небо боком
на бугры и буераки
пробегали скоком скоком
по паркетам ходят фраки
на вощёных досках пола
проносились отраженья
изучив проблемы пола
побросали оперенья
и ложились как каскад
наугад.
Непонятными остались
горы реки и мосты
рыбы в сети шли и бились.
С высоты
опускались слов качели
повторенья тёмных снов
и раскачивались ели
вдоль.
Блещет блещет сизый пруд
посреди сибирских вод
там где лебедь туанельский...
Я отчаял —
я отчалил
наконец.
Июль 1968
Стихи, предшествующие путешествию на юг
На крышах вдоль Обводного канала
декабрьским снеговым наносом
ползёт из глубины опала
продольный заговор московский.
Из-за щелей, заборов, ставен,
из-за сугробов безугольных
слова ненужные вставали
над буклями речей крамольных,
над буквами слов безучастных,
над полудённым снегопадом
сновали вымершие касты
и падали с ногами рядом, —
кружились, пели и трещали,
в глаза пустые залетали
обрывки выспренних пищалей
и горных полумраков дали.
И, возвращаясь к слов началу,
в плену Обводного канала
тоска монгольская звучала
и монотонно затихала...
Но рядом с ней — коломенскими снами —
рвалась и билась с треском вьюга,
кружилась, расставаясь с нами,
и улетала птицей — к югу.
Декабрь 1968
* * *
От прошедшего дня отрекаюсь простым безучастьем
сумасшедшие птицы летят и летят в облаках
причащаюсь сегодняшним днем и к огню наклоняюсь
бормочу непонятные фразы и знаки черчу на песке
я не с вами — я сам по себе — я не тот фарисей безголосый
я знаменье увидел вчера меж мелькания волн
чудотворные знаки словес оставляю к среде близлежащей
и от вторника прочь — к ней навстречу спешу
погружаюсь в слова и меняю свой облик на тени
бестелесный скольжу по поверхности бледных зеркал
и простым безучастьем от прошедшего дня отрекаясь
бормочу непонятные фразы и знаки черчу на песке.
Май 1969
Ворона, голубь и капитан
Над крышей каркает ворона
и голубя в когтях сжимает.
А тот без крика и без стона
в когтях вороньих молча повисает,
как будто апельсин без кожуры,
как будто апельсин без кожуры.
Вверх смотрит дикий пес из конуры
и цепь свою поверх столба мотает.
На небе голубом ворона пролетает,
в когтях сжимая апельсин без кожуры.
Похоже, будто апельсин вороний
похож на дождь Данаи золотой,
похож на дождь Данаи золотой.
На море парус плещет из-под ветра,
на палубе виднеется суровый капитан.
В трубу подзорную ворону наблюдая,
он видит: на расстоянии около десяти метров
несет она в когтях оптический обман,
да и на вид она — еще довольно молодая.
«Когда б она была Даная,
когда б она была Даная!» —
вздыхает молчаливый капитан
и мчится — дальше в океан.
Декабрь 1969
* * *
Остановясь еще в начале
перед вместилищем пустот,
мы вдруг на небе увидали
лучей воздушных поворот, —
и вверх глаза подняв, отринув
все искушения пустот,
духовной пустоши в средине
стояли мы.
Не в силах сделать шаг,
остановились мы еще в начале.
И облака воздушные неслись,
и незаметно увядали,
и низвергались сверху вниз.
И мы стояли посредине,
задравши головы наверх, —
и невесомости отныне
нас не касался больше грех.
Январь 1970
* * *
Сидела женщина на стуле,
младенец ветхий у груди.
Неподалеку, впереди,
прошла коза, обкусывая ветки.
Вскричала шумная соседка:
«Дождешься ты, мерзавка, пули!
Всё расскажу я нынче мужу!
Мы сад растим — так, значит, нужно,
а ты его, негодная, грызешь!..»
Коза, смутясь, рога склонила,
в словах предчувствуя могилу,
и молвила: «Когда еще придешь
ко мне, о дивное мгновенье,
со сладкой веткой на зубах? —
тогда мое успокоенье
улыбкой отразится на губах...»
И так закончив свои речи,
она пошла заре навстречу —
вперед, товарищи, в борьбе!
Март 1966
* * *
К.Вагинову
Нет! я не Байрон... Я другой
страны неведомый сподвижник.
Я лампу взял за абажур,
я тихой сапой развлекаюсь.
Что мне вода? Понтийских хладных вод
испил немало я... И, торжествуя,
я бью по бубну кулаком,
себя тем самым объявляя.
Май 1967
* * *
Свобода! птицей реет слово...
Куда летит нагая эта птица?
Едва поднялась, — опустилась снова
над синевой безбрежного лица...
Над веком позлащённого паркета,
дубовой радостью горя!
Морёных слов опустится преграда
от февраля до октября.
И снова: птица — ввысь!
И снова: над дубовым,
морёным веком поднялась
и опускается к дубравам,
к траве, к ручью... Исчезла, наконец.
Осталось только слово, вдох
и память о свободе.
Февраль 1968
* * *
И сосен, по дороге, тени
Уже в одну слилися тень.
Тютчев
...И тень твоя, с моей мешаясь,
тянулась через комнату к окну, —
но тут свеча, огня лишившись,
последней вспышкой осветила нас.
И в запертом средь стен пространстве
безмолвные фигуры наши
остались, чуть колеблемые ветром,
как два бумажных силуэта.
И лишь глаза вновь стали видеть,
мы поняли, что ускользнули тени
от нас через окно. — Теперь уже в саду,
прижатые к земле луной ребристой,
они несмело всем движеньем нашим
как робкие актеры подражали.
А мы стояли неподвижно,
не смея воскресить свечи горенье, —
и тени на траве росистой
застыли вновь, слегка колеблемые ветром.
И мы стояли неподвижно
и робко сквозь окно смотрели,
как на траве в саду две наши тени
в одну сливались.
Февраль 1970
Отрывок
О Господи! Куда еще, куда
лететь душе, стремительной и гибкой?
Еще какие видеть жемчуга
и губ каких — забытую улыбку?
Когда еще, о Боже, увидать
звенящих облаков падение ночное,
когда еще безмолвная вода
сокроет мановения покоя?
Блестящих глаз круговорот
и блеск — куда?..
Декабрь 1972
Память. Читая Л.А.
На звезды ночью — каждая блестит
смотри вчера, сегодня
— какая бабочка летит
какие узкие ладони —
смотри и снова и забудь
глухие листьев разговоры
в их шелесте пустынный путь
на отзыв требует опоры
когда листание небес
и облаков ночное пламя
опустят музыки на лес
неповторимое молчанье
ты собирать словес плоды
вновь примешься — я понимаю —
забыв прекрасные сады
по имени «нет ничего не знаю»
и опуская каждый миг
глазниц своих двойную завязь
пустых луной ночей светильник
ты зажигаешь...
Октябрь 1973
Покой
И. М.
Накатило волной — и опять, и опять: да, — отливом...
Ах, как сладко гулять берегами летейской воды!
В этот солнечный день еще ниже склоняются ивы, —
в их тени — мы с тобой: я и ты.
Необычно большое проносится облако мимо,
наполняется небо дыханием теплой травы, —
и большие слова, колыхаясь едва уловимо,
не родились еще — и плывут.
Июль 1971
"Погружаюсь в слова". Памяти Владимира Эрля. Воспоминания друзей
Эрль Владимир Ибрагимович (настоящее имя Горбунов Владимир Иванович) — (14 мая 1947 Ленинград — 25 сентября 2020 Санкт-Петербург) — русский поэт, прозаик, текстолог. Работал продавцом книг, музейным рабочим, библиотекарем, организатором экскурсий, сторожем, оператором газовой котельной, киоскером «Союзпечати». В 1990-1993 — редактор издательского кооператива «Обертон», с 1993 — Издательского дома «Новая Луна». В 1966 вместе с Дм. Макриновым основал авангардистское движение Хеленуктизм и провозгласил создание группы «Хеленукты (Могучая кучка)». Написал ряд стихов, прозаических текстов и мини-пьес («драмагедий») в духе абсурдизма и «нелепо-комическом» (термин Д. Хармса) жанре. В 1965 основал самодеятельное издательство «Польза», под маркой которого за 5 лет выпустил более 70 машинописных книг разного объема, в том числе и своих собственных. В 1970-1978 продолжал издательскую деятельность под маркой издательства «Палата мер и весов», выпустив около 30 книг. Участвовал в подготовке книг Л. Аронзона, С. Кековой, А. Миронова. А. Хвостенко и др., осуществил ряд публикаций Л. Богданова, К. Вагинова, А. Введенского, А. Крученых и Д. Хармса в периодике. Выпустил книги «Хеленуктизм (Книга Хеленуктизм)», «Трава, Трава», а также «В поисках за утраченным Хейфом», составленную из препарированных фрагментов разнородных текстов (служебных инструкций, справок, объяснительных записок, писем неизвестных лиц и т.п.). Лауреат Литературной премии Андрея Белого за текстологические работы (1985) и Международной отметины Давида Бурлюка (1991), член международной Академии русского стиха (с 1999). В издательстве «Юолукка» вышли четыре книги В. Эрля: «Кнега Кинга и другие стихотворения», «С кем вы, мастера той культуры? Книга эстетических фрагментов», «Вчера, послезавтра и послезавтра», «Собрание сочинений (тяготеющее к полноте)».