ФИЛОСОФИЯ И НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ

Д.Э. Гаспарян

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ БЕЗ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОГО СУБЪЕКТА: НЕЙРОФЕНОМЕНОЛОГИЯ И ЭНАКТИВИЗМ
В ПОИСКАХ ПЕРСПЕКТИВЫ ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА*

Гаспарян Диана Эдиковна – кандидат философских наук, доцент, РhD. Национальный ис­следовательский университет «Высшая школа экономики». Российская Федерация, 101001, г. Москва, ул. Мясницкая, д. 20; е-mail: anaid6@yandex.ru

В статье обсуждается один из самых бурно развивающихся проектов современной философии, а именно проект интеграции феноменологии и натурализма. Выделяется центральная тема, по которой происходит сближение двух подходов – перспектива от первого лица. Автор статьи рассматривает два ключевых направления: нейрофено­менологию (Ф. Варела) и энактивизм (Ш. Галлагер), на примере которых показывает возможности включения в программы натурализма перспективы от первого лица, а также анализирует, в какой степени методология интегративных проектов опирает­ся на классическую феноменологию Э. Гуссерля, а в какой степени следует представ­лению о феноменальном, принятом в современной аналитической философии созна­ния. В частности, в статье указывается на непроясненность в использовании есте­ственной и трансцендентальной установок, трудности интерпретации «внешнего» и «внутреннего», двусмысленность дедуцирования тела из «опыта телесного» и пр. Особое внимание уделяется идее трансцендентальной необъективируемости перспек­тивы от первого лица, а также мотиву ненаблюдаемости первого лица в мире.

Ключевые слова: феноменология, нейрофеноменология, энактивизм, трансценден­тализм, философия сознания, когнитивные науки, субъект, перспектива от первого лица

Для цитирования: Гаспарян Д.Э. Феноменология без трансцендентального субъек­та: нейрофеноменология и энактивизм в поисках перспективы от первого лица // Философский журнал / Philosophy Journal. 2020. Т. 13. № 1. С. 80‒96.

1. Введение

Закономерным итогом непрекращающихся споров между феноменологией и натурализмом стало окончательное разделение сфер влияния и определе­ние границ компетентности каждого из подходов. Как отметил Том Спэрроу:

---

* Публикация подготовлена как результат проведения исследования (№ 18‒01‒003) в рам­ках Программы «Научный фонд Национального исследовательского университета “Выс­шая школа экономики” (НИУ ВШЭ)» в 2018‒2019 гг. и в рамках государственной под­держки ведущих университетов Российской Федерации «5‒100».

«Философы англо-американской традиции часто говорят о феноменологии, что “она так же близка к смерти, как и логический позитивизм”»1. В то же время феноменологи продолжают следовать идеям Ф. Гуссерля, полагавше­го натуралистическую установку если не ошибочной, то сильно ограничен­ной, а претензию естественно-научного знания на всеохватность глубоко наивной.

Тем не менее на сегодняшний день все больше набирает силу прямо противоположная тенденция – отчетливо намечается вектор на интеграцию эпистемических ресурсов натурализма и феноменологии2. Возникает на­дежда, что результатом объединения станет устранение нехватки методоло­гических средств, присущей каждому из подходов в отдельности.

Взаимная критика сторон четко обозначила, в чем заключается данная нехватка. Натурализм, согласно феноменологической перспективе, систе­матически и неизбежно упускает из виду перспективу от первого лица, а именно она является существенной для фиксации ментального. Менталь­ное в принципе не может быть объективировано в режиме перспективы от третьего лица, т.к. оно всегда переживается неким «Я», неким «мной». Даже если в ходе мысленного эксперимента допустить, что «чужой» мен­тальный опыт стал для меня наблюдаемым, то этот опыт тут же станет моим приватным опытом, который вновь потребует «объективации», в пре­деле невозможной из самого определения приватного (субъектного) опы­та – переживая «чужое» как «свое», я не могу переживать это как чужое (внешнее, а значит, объективированное). Ментальный образ стола, который существует в сознании наблюдателя «1», нельзя сделать таким же объектом для наблюдателя «2», как стоящий перед обоими наблюдателями стол. Та­ким образом, у феноменологов есть аподиктический аргумент в защиту необъективируемой природы существенно приватного ментального опыта, что указывает на недостаточность программы натурализма как универсаль­ной картины мира.

В свою очередь, претензии натуралистов к феноменологам касаются ограниченности эвристических ходов, доступных феноменологии. Кроме внут­ренней процедуры дескрипции ментальных актов, феноменология не может предложить ничего другого. В этом смысле вопрос об онтологии мира, в ко­тором существует сознание, всегда выносится феноменологом за скобки и рассмотрению не подлежит. Разумеется, феноменолог может построить онтологическую картину, но она всегда будет изначальным образом учиты­вать сознание. Задача, в которой сознание нужно индуцировать или дедуци­ровать из природы, а затем связать с ней, феноменологами никак не решает­ся. Феноменология не пытается ответить на вопрос, как мозговые или иные физические процессы связаны с сознанием или почему ментальное имеет возможность влиять на физическое. Конечно, по большей части упрек в том, что эти задачи не решаются феноменологией, бьет мимо цели. Феноменоло­гия вполне осознанно воздерживается от подобных проблематизаций, считая их результатом изначальной ошибки. Речь идет об ошибке упущения ради­кальной первичности опыта сознания или ошибке смешения языков (нату­ралистической и феноменологической установок). Однако понять претензии

---

1 Sparrow T. The End of Phenomenology: Metaphysics and the New Realism. Edinburgh, 2014. P. 11.

2 В литературе можно встретить термин «4E cognition»: embodied, enacted, ecological, ex­tended (cognition).

натуралистов можно, если принять во внимание невысокий прогностиче­ский потенциал феноменологии. Может ли феноменолог сделать некий про­гноз в отношении возможностей искусственного интеллекта, прокомменти­ровать родство когнитивных способностей у разных живых существ или высказать что-то специфическое в отношении коррелятивной связности со­стояний мозга с ментальными состояниями? В общем и целом упрек заклю­чается в том, что высказывания феноменолога обладают высокой, если не предельной степенью общности (например, и вопрос о перспективах ИИ, и о корреляции работы нейронов и ментальных состояний являются для фе­номенолога вопросами, поставленными в пределах изначального опыта со­знания) и в этом смысле закрывают любую из подобных дискуссий еще до ее начала3. Ясно, что такого рода вопросы всячески провоцируют фено­менолога на то, чтобы покинуть имманентное и дескриптивное измерение анализа сознания и, выйдя за его пределы, поставить незаконный вопрос «о сознании». Но не является ли упорное нежелание феноменолога покидать бастион имманентности сознания препятствием для ведения с ним продук­тивных научных дискуссий? По-видимому, является, и несмотря на осознан­ное размежевание с областью естественно-научного знания, в современном мире, где научных вопросов намного больше, чем философских, указанная интеллектуальная аскеза является скорее недостатком.

Примерно из такой диспозиции возможностей и их ограничений исхо­дит современная феноменология и натурализм. Тогда ясной становится мо­тивация соединить их друг с другом, по возможности ликвидировав взаим­ные недостатки через расширение ресурсов методологии.

Целью настоящей статьи является ответ на вопрос, насколько реалисти­чен этот план. Руководствуясь этой целью, мы вначале рассмотрим вариан­ты проектов интеграции, а затем выскажем свои соображения в отношении феноменологичности их потенциала.

2. Интеграция феноменологии и натурализма –
провозглашение программы

Идея сотрудничества между феноменологией и натурализмом была предложена в работе Ф. Варелы, Е. Томсона и Е. Роша «Воплощенный ра­зум»4, в которой было предложено консолидировать усилия когнитивных наук с традиционной феноменологией Э. Гуссерля и М. Мерло-Понти5. Ключевая идея книги состоит в том, что методологически разделить обла­сти, занимающиеся только сознанием (например, философская феноменоло­гия) или деятельностью мозга (нейронауки), не представляется возможным.

---

3 Справедливости ради следует сказать, что уже в феноменологии Мерло-Понти было реа­лизовано обращение к данным эмпирических наук. Собственно, это и служит объяснени­ем тому, что именно его феноменологический подход активно принимается во внимание в интегративных программах.

4 Varela F.J., Thompson E., Rosch E. The embodied mind: Cognitive science and human experience. Cambridge (MA), 1991.

5 Следует упомянуть и более ранние попытки примирения натурализма и феноменологии. К примеру, «феноменология жизни» Х. Йонаса развивает «экзистенциальную интерпре­тацию биологических фактов» в работе 1966 г. «The Phenomenon of Life: Toward a Philoso­phical Biology».

Сходная идея была высказана в книге Д. Захави и Ш. Галлагера «Феноме­нологическое сознание: введение в философию сознания и когнитивные нау­ки»6. Согласно мнению этих авторов, не только феноменология может претен­довать на то, чтобы иметь дело с «самим сознанием». К сознанию может обращаться и наука. Когда нейронауки или когнитивные дисциплины изуча­ют работу мозга или мышления, они неизбежно сталкиваются с сознанием, т.е. в каком-то смысле сталкиваются с феноменологической стороной дела. В свою очередь, и количественные методы могут быть применены за предела­ми естествознания. В частности, описание феноменологического опыта не ис­ключает его формализацию с помощью математических и других алгорит­мизирующих моделей. Сторонники данной программы резонно указывают на тезис о невозможности полностью исключить субъекта (перспективу от пер­вого лица) из исследований деятельности мозга. Однако, вопреки сугубо фи­лософской постановке вопроса о редуцируемости или нередуцируемости со­знания, сторонники данной программы указывают на конкретные способы работы, которые могут иметь вполне научно релевантное когнитивное прира­щение. Речь идет о том, что, решая определенные задачи, связанные с психикой, число которых весьма обширно, мы можем применять феноменологическую методологию, более того, без нее решение этих задач окажется невозможным.

Таким образом, сторонники данной программы подводят теоретическую базу научной и философской легитимации под те области исследования, кото­рые уже успешно реализуется в современной науке. Психология, в том числе экспериментальная, когнитивные науки или психиатрия по умолчанию прак­тикуют то, что подлежит обоснованию в рамках программы синтеза фено­менологии и натурализма. В частности, в данных науках феноменальное измерение не сбрасывается со счетов, но не исключает воздействие на суб­стратную (в психиатрии или медикаментозной психотерапии), реактивно-по­веденческую (в психологии) или когнитивную основу данного измерения. Действительно, мы знаем так много о законах мышления, психологических закономерностях поведения индивидов, что с этим знанием приходится как-то считаться.

Поэтому данное направление во многом идет постфактум за практиче­ской реализацией, которая уже произошла в научной практике. Однако без­условно важная роль данного подхода заключается в философском обосно­вании релевантности подобной практики.

Самыми показательными и активно пропагандируемыми направления­ми, представляющими модель интеграции натурализма и феноменологии, являются проект нейрофеноменологии Ф. Варелы, а также проект энакти­вистской феноменологии Ш. Галлагера. О них речь пойдет ниже.

3. Неизбежность перспективы от первого лица
(First-person perspective)

Важным отправным пунктом проекта синтеза нейронаук и феноменоло­гии является идея возвращения перспективы от первого лица в нейронауки и когнитивные дисциплины. Суть идеи синтеза заключается в двух взаимо­связанных положениях.

---

6 Gallagher S., Zahavi D. The Phenomenological Mind: An Introduction to Philosophy of Mind and Cognitive Science. N.Y., 2007.

Согласно первому, говорить о сознании невозможно без таких суще­ственных аспектов, как квалитативность, приватность и феноменальность. Однако все эти атрибуты имеют смысл только в привязке к перспективе пер­вого лица. Квалитативное, приватное и феноменальное есть то, что удержи­вается только в Я, поскольку они существенно приватны.

Согласно второму положению, любые нейрофизиологические исследо­вания, равно как феноменологические описания, должны воздержаться от пре­тензии на автономию объяснения сознания исключительно нейрофизио­логическими или феноменологическими средствами. Следует объединить критерии научной объективности (перспективы от третьего лица) и способы описания феноменально проживаемого опыта со стороны приватной субъ­ективности (перспективы от первого лица). Вся наука о сознании в принци­пе должна опираться на данные от первого лица, т.к. сама природа сознания состоит в том, чтобы быть приватной, быть перспективой от первого лица. Если угодно, сознание никогда не объект, но всегда субъект.

Следовательно, при работе с сознанием должен быть учтен аспект субъ­ективности. Поскольку субъективное по определению не схватывается как объективное (даже если в ходе мысленного эксперимента предположить, что ментальный опыт перципиента в ходе успешных нейрофизиологиче­ских операций становится достоянием ментального опыта исследователя, это будет означать, что у исследователя появился свой собственный при­ватный опыт), то приватное следует сохранить, отказавшись от претензий на редукцию. Как следствие, и нейрофизиологии, и феноменологии необхо­димо совместить усилия по сохранению перспективы от первого лица. Фе­номенология, в свою очередь, должна признать, что физические корреляты сознания есть реальность, к которой исследователь может подключиться, надеясь таким образом получить, по меньшей мере, косвенный доступ к со­знанию. Следовательно, феноменология должна также учитывать этот опыт.

Принцип интерпретации сознания как опыта непосредственно связан с осознанием себя как Я. Наличные переживания всегда мои, всегда отно­сятся к Я. Таким образом, опыт является квалитативным, а значит, онтоло­гизируется через перспективу от первого лица. Однако в нейрофеномено­логии Я также описывается и через физический опыт. Сопутствующее любому опыту и не схватываемое напрямую переживание Я воспринимается в первую очередь как формирование целостного синтеза разрозненных пе­реживаний. Эту целостность можно также интерпретировать как продукт организации тела. Именно тело через ощущение целого соединяет воедино разрозненные переживания. Этот механизм в энактивистской феноменоло­гии и нейрофеноменологии толкуется как своего рода трансцендентально-телесный синтез апперцепций. Поэтому перспектива от первого лица (first-person perspective) трактуется в них как воплощенная самость. Эта самость интерпретируется как физическая субъективность, поскольку самосознание включает в себя физическое переживание своего сознания-в-теле. Пережи­вание своего тела или себя в теле (себя по поводу тела) составляет неотъем­лемую часть самой сознательности. Если этой вотелесненной осознанности нет, то нет и самого сознания.

3.1. Нейрофеноменологическая методология Ф. Варелы
и энактивистская методология Ш. Галлагера7

В энактивистском русле Ф. Варела предлагает т.н. принцип взаимных ограничений и дополнений. Согласно разработанному им принципу, данные нейроотчетов нужно попытаться вписать в ментальный опыт. Например, если нейроданные ментального образа сообщают об активации зон восприятия цве­та, хотя перципиент не описывает его в цветовых терминах, то нужно попы­таться получить более детальное его описание, а именно так, чтобы атрибут цветности там проявился. Или если феноменологический опыт описания объ­екта останавливается на нескольких параметрах, в том числе на параметре цветности, то можно пересмотреть описание в сторону большей абстракции, в которой цветовая составляющая окажется несущественной. С методологиче­ской точки зрения Варелой предлагается принцип, который предполагает вза­имную дополнительность объяснительных и описательных стратегий.

С некоторой долей схематизации можно сказать, что нейрофеноменоло­гический тип исследований строится по типу медицинского обследования, где наряду с объективными данными принимается также во внимание субъ­ективный статус «ощущений» пациента, которые также учитываются в ходе диагностических процедур. Если мы не будем знать, как человек пережива­ет то или иное объективное состояние, то, строго говоря, мы не вполне бу­дет понимать, с чем имеем дело. Если мы не знаем, какое именно нейронное состояние человек называет болью, то мы реализуем не вполне целостное исследование.

Взаимные дополнения и ограничения должны привести к имманентному взаимопроникновению областей и их трансформации. Таким образом, в рам­ках разработанного в нейрофеноменологии метода предлагается включение субъективных самоотчетов в эмпирические исследования сознания. Обуче­ние самоотчету должно строиться по образцу классических методов интро­спекции. При этом обучение именно необходимо, т.к. «дать хороший отчет о том, что мы переживаем, – дело непростое. Если попросить дать такой от­чет обычных испытуемых (привести их в лабораторию и спросить, какие эмоции они испытывают), они вряд ли смогут ответить. Человеку не дано быть экспертом собственного переживания»; «сам факт наличия пережива­ния не дает достаточной квалификации для того, чтобы сделать хороший от­чет о нем, точно так же как прогулка в саду не делает вас садовником или бо­таником. Для этого нужно специальное обучение»8. Но методы «самоотчета», которые предлагает Варела, отличаются от классической интроспекции. Нуж­но ввести новую методологию, которая могла бы привести к социологической революции в науке. В отличие от классической интроспекции, нейрофеноме­нологическая методология «самоотчетов» не наследует западноевропейской психологии восприятия. Ориентиром для нее становится восточная (напри­мер, буддийская) традиция созерцания, которая, по мнению Варелы, являет­ся примером подлинной феноменологии. Эта традиция имеет преимущество

---

7 Нейрофеноменология продолжает и развивает энактивизм, и мы выделяем эти два подхо­да в порядке перечисления, скорее в связи с названиями теорий, принадлежащих автор­ству Ф. Варелы и Ш. Галлагера.

8 Varela F. The View from Within: First-Person Methodologies in the Study of Consciousness. L., 2005. P. 225.

перед западными техниками, т.к. на Западе долгое время расщепляли созна­ние и тело, чтобы потом прийти к идее интеграции, в то время как на Восто­ке даже не пытались это делать.

В свою очередь, энактивистский синтез феноменального и телесного у Галлагера9 может быть пояснен посредством связи двух групп состояний. Первая группа включает в себя феноменальные аспекты структуры опыта, а именно относительно регулярные и постоянные особенности, которые мы находим в содержании нашего опыта и которые существуют в постоянной отсылке к собственному телу. Согласно Галлагеру, даже если это сугубо фо­новое состояние, то оно представляет собой фундаментальную часть фено­менальной области сознания, которая может влиять на все другие аспекты опыта. Вторая группа касается тех аспектов структуры опыта, которые явля­ются более скрытыми и которые могут быть более трудными для понима­ния, поскольку они возникают до того, как мы узнаем об этом. Обычно они явно не входят в содержание опыта и недоступны для рефлексивного созна­ния, но могут быть доступны нейроисследователю, как в случае с экспе­риментами Либета, в которых нейроученый, на основе данных физиоло­гической активности мозга, может узнавать о побуждениях реципиентов за несколько секунд раньше, чем они сами. Две этих группы состояний в со­вокупности указывают на представленность сознания в теле и телесное во­площение в сознании. Если обратиться к методологии, то в целом Галлагер более осторожен в выборе средств построения синтетических практик10 и избегает формулировать свои задачи в терминах программы или система­тического учения. Скорее он предлагает экспертные дополнения, которыми феноменологи могли бы оснастить количественные исследования сознания. Эти инструментальные добавления должны входить в состав конкретных нейронаучных исследований – экспериментов и тестов. При этом их роль существенно важна, т.к. без них тот или иной когнитивный или нейронауч­ный эксперимент не получит должного эвристического наполнения11. В ходе экспериментов феноменальное состояние испытуемого необходимо учиты­вать для того, чтобы интерпретировать данные количественных исследова­ний. Хорошим примером такой инкорпорированности могут служить вполне классические эксперименты, тестирующие свободу выбора. Таковы извест­ные эксперименты Либета12, согласно которым ход выполнения определен­ных решений человека можно предсказывать заранее исходя из данных осциллографа. Сам дизайн либетовского эксперимента включает в себя феноменологические данные. Действие испытуемого можно представить суммой трех фаз: фазой неосознанной инициации движения в нейронных сетях головного мозга, фазой осознания принятого решения и фазой непо­средственной физиологической реализации самого мускульного движения.

---

9 Несмотря на то что позиция Галлагера выражена не столь программно, как позиция Варе­лы, мы обращаемся к его методологии в качестве еще одной иллюстрации идеи интегра­ции в современных теориях субъекта.

10 Мирошниченко М.Д. Феноменологизация или натурализация? Между философией и ко­гнитивной наукой // Epistemology & Philosophy of Science / Эпистемология и философия науки. 2019. Т. 56. № 1. С. 65‒80.

11 Gallagher S. Mutual Enlightenment: Recent Phenomenology in Cognitive Science // Journal of Consciousness Studies. 1997. Vol. 4. No. 3. P. 195‒214.

12 Libet B. Unconscious Cerebral Initiative and the Role of Conscious Will in Voluntary Action // The Behavioral and Brain Sciences. 1985. Vol. 8. P. 529‒566.

Чтобы эксперимент состоялся, испытуемый должен осознавать собственные состояния и, как только у него появится желание поднять палец, зафиксиро­вать этот момент в памяти (запомнить, где в этот момент находилась стрел­ка циферблата). Эксперименты Либета построены на достаточно сложном включении обратной связи. В частности, когда испытуемые решают, ко­гда поднять палец, то их решения находятся в психологической зависимо­сти от указаний экспериментатора. Один из комментаторов эксперимента, К. Фриг, пишет: «Каждый из испытуемых интуитивно знал, что доктор Ли­бет не будет доволен, если, скажем, за полчаса испытуемый ни разу не под­нимет палец, “потому что желание так и не возникло”. Чтобы выполнить то, что от них хотел доктор Либет, испытуемые должны были сами дать себе указание действовать примерно так: “Я буду поднимать палец каждый раз через разные промежутки времени, чтобы экспериментатор не мог легко предсказать, когда я в следующий раз это сделаю”. Они играли с экспери­ментатором в сложную игру»13.

Итак, принцип подобных экспериментов состоит в том, что для описа­ния наложения «права вето» или т.н. негативной свободы воли нужно при­нимать во внимание феноменологический аспект – способность самого пер­ципиента отличить побуждение (желание) от решения или спонтанность поступка от свободного выбора.

4. Есть ли в нейрофеноменологии и энактивизме первое лицо

Рассмотрим те основания, по которым нейрофеноменология и энакти­визм считают себя феноменологическими подходами.

Итак, самое первое и ключевое положение их программы – восприятие сознания всерьез и невозможность игнорировать его квалитативность и при­ватность. В совокупности эти аспекты указывают на реальность перспекти­вы от первого лица (first person access). Благодаря подчеркиванию реально­сти этого измерения, нейрофеноменология заявляет о себе как программе феноменологии.

Вторым ключевым аспектом является критика дуалистичности как он­тологического, так и эпистемологического происхождения. Эта критика опирается на высказанную уже Гуссерлем критику дуализма как предпо­сылки непродуктивной специализации наук, в частности выделения натура­листической психологии. Согласно Гуссерлю, для дуализма проблемы со­знания остаются «непостижимыми»14. Соответственно, рассмотренные выше подходы подразумевают циклическую модель универсума, в котором нет разделения на внутреннее и внешнее. Процесс познания в этом случае устроен как рекурсивный процесс, в котором происходит самоорганизую­щееся конституирование наблюдателя. В ходе этого процесса выстраивается описание воспринимаемого мира, порождающего в свою очередь самого на­блюдателя. Элементы взаимодействия определяются друг другом и не пред­шествуют самой связи. В энактивизме ни наблюдатель, ни наблюдаемое

---

13 Фрит К. Мозг и душа. Как нервная деятельность формирует наш внутренний мир. СПб., 2010. С. 25‒26.

14 Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология: Введение в феноменологическую философию. СПб., 1997. С. 11.

не обладают онтологической автономией, но имеет место холистическое пер­венство связности их взаимного удержания15.

Наконец, частичный отказ от объяснительной стратегии в пользу описа­тельной16 также является доводом к самоопределению этих программ как фе­номенологических. Если традиционная феноменология вовсе не приемлет научную методологию для работы с сознанием, то нейрофеноменология если и не полностью отказывается от объяснительной методологии, то показывает ее границы. Нейрофеноменология готова отказаться от эмпирического под­хода к сознанию, который в принципе ставит перед собой неверную задачу, пытаясь найти и объяснить сознание в рамках философски ограниченной структуры естественных наук. В русле критики объяснительной стратегии нейрофеноменология указывает на то, что поиск решения каузального влия­ния сознания на тело (и наоборот)является псевдопроблемой. Некоторые из теоретиков энактивизма и нейрофеноменологии, в частности Варела и Томпсон нередко заявляют, что не занимаются прицельной критикой наивной нейробиологии в силу несерьезности ее философских притязаний17.

Теперь, после рассмотрения доводов в пользу феноменологического са­моопределения рассматриваемых подходов, попробуем показать некоторые отличия между данными подходами и традиционной феноменологией.

4.1. Двусмысленность установок

Теоретики нейрофеноменологии и энактивизма рассматривают захва­ченность сознания телесностью как физический факт, в то время как он остается феноменальным. Сознание есть всегда сознание в теле, но, несмот­ря на направленность-сознания-на-тело, эта направленность сохраняет свое феноменологическое происхождение. Классическая феноменология, разуме­ется, отдавала себе отчет в том, что телесность осознаётся существенным образом, но толковала это обстоятельство изнутри самого сознания, не пере­ключая установки с феноменологической на натуралистическую18. Напро­тив, в указанных подходах совершается некое подобие переключения: со­знание всегда осознаёт свое пребывание в теле, следовательно, телесное должно быть постулировано. Здесь телесное удостоверяется извне, в то вре­мя как при сохранении внутренней перспективы мы должны были бы лишь сказать, что сознание осознаёт свою телесность. В рассмотренных подходах происходит отождествление тела как физического объекта с его (тела) фено­менальным образом. Аргумент выглядит несколько неловко – фактически тело как внешний объект дедуцируется из одной лишь идеи феноменально­го образа тела. Если от идеи образа тела нельзя отделить сознание, это еще не означает, что этот образ является аналогом того физического тела, кото­рое, возможно, порождает сознание, или как минимум существует внешним

---

15 Maturana H.R., Varela F.J. Autopoiesis and Cognition. The Realization of the Living. Dor­drecht; Boston, 1980. P. 4‒9.

16 Gallagher S. Complexities in the First-Person Perspective // Research in Phenomenology. 2002. Vol. 32. No. 1. P. 238‒248.

17 Thompson E., Varela F.J. Radical embodiment: Neural dynamics and consciousness // Trends in Cognitive Sciences. 2001. Vol. 5. P. 418‒425.

18 В «Кризисе» Гуссерль пишет, что сознания нет вне «живого тела» (Leib), однако данный тезис далек от того, чтобы опираться на данные нейронаук.

для сознания образом. Физическое тело и его коррелят в сознании – не одно и то же. Тогда энактивация в теле, которую мы переживаем как свое фено­менальное состояние, есть продукт, основанный на внутренней работе со­знания. У нас нет прямого доступа к телу как физическому объекту точно так же, как и ко всем остальным физическим объектам. Тело, действитель­но, дано в сознании, а сознание воспринимает тело, но в данную модель циклического соотнесения нужно добавить то, что тело является феноме­ном. А значит, из данной модели нельзя вывести вовлеченность сознания в физически реальное тело.

Понятия моторики и прокладывания границ, весьма существенные для нейрофеноменологии и энактивизма, активно используют идею простран­ственности, призванную всерьез «воплотить» сознание в протяженное тело, равно как объявить определенность тела результатом осознанности. В ка­ком-то смысле здесь совершается ход, подобный кантовской трактовке про­странства. Конститутивный для сознания внутренний опыт протекания вре­мени возможен лишь на основе отличения от внешней устойчивости пространства. Поэтому без внешнего мира и внешних вещей (в данном слу­чае тела) сознание о себе узнать не может. Опыт внешнего должен входить в опыт внутреннего. Однако кантовская трактовка, полагающая простран­ство априорной формой чувственности, далека от того, чтобы дедуцировать сознание из внешнего мира, за счет того, что внешний мир всегда уже дан в сознании. У Канта читаем: «Внешние предметы (тела) суть лишь явления, стало быть, они не что иное, как вид моих представлений, предметы кото­рых составляют нечто только благодаря этим представлениям, а отдельно от них они ничто; пространство же и время находятся только в нас»19.

Между тем теория воплощенного сознания не уточняет, идет ли речь о пространстве внутри феноменального сознания или о предположительной пространственности внешних физических коррелятов сознания. И столь же двусмысленным выглядит отождествление чувства пространства как внеш­него, но сохраняющегося в пределах представления и того пространства, которое предположительно лежит за пределами представлений. Применяя терминологию Гуссерля, можно сказать, что при знакомстве с теорией во­площенного сознания у нас возникает некоторое замешательство в отноше­нии того, как используются естественная и феноменологическая (трансцен­дентальная) установки. Они то отождествляются, то накладываются друг на друга, то нам предлагается их неоговоренное переключение. Между тем у Гуссерля специально оговаривается несоизмеримость данных установок20, равно как возникновение принципиально разнящихся онтологий в зависимо­сти от того, какая из установок будет применена в качестве фундаментально­го условия. Так, когда мы отождествляем феноменальный образ тела в созна­нии с самим телом, то явно совершаем переключение с феноменальной установки на натуралистическую, но никак это не фиксируем. Энактивист­ский подход отождествляет физическое тело с его феноменальным образом на не вполне проясненных основаниях. На основании собственного сознания мы идем к миру, но потом переключаем рычаг с феноменологической уста­новки на естественную и уже пытаемся идти из мира к самому сознанию.

---

19 Кант И. Критика чистого разума. М., 1994. C. 223‒224.

20 Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Кн. I. М., 2009. C. 79, § 63.

Еще более любопытно, что в рассмотренных нами нейрофеноменоло­гии и энактивизме исследование вовсе не начинается с сознания, как это предписывает классическая феноменологии. Напротив, рассуждение начи­нается со сторонних позиций, из перспективы третьего лица или натурали­стической установки. Именно поэтому сознание ищется в мире как орга­низм посреди прочих организмов. Однако всегда можно возразить, что воплощенность, которую мы непосредственно ощущаем в своем пережива­нии, – это воплощенность, основанная на феноменальном образе тела. Три­виальные положения феноменологии учат нас, что непосредственно ощу­щать внешние объекты не представляется возможным, вернее, нет никаких гарантий, что именно это с нами и происходит, когда нам так представляет­ся. Отношения между чувством феноменальной воплощенности и собствен­но биологическим телом не могут быть прозрачными, подтверждением чему служат даже не философские, а эмпирические примеры из области ко­гнитивных наук, а именно эпизоды телесных иллюзий и галлюцинаций (фантомные ощущения, соматопарафрения, сновидения и т.д.)21.

Энактивизм начинает со здравой интуиции о том, что образ мозга, к ко­торому мы относимся как к внешнему (трансцендентному) объекту, суще­ствует в самом сознании. Однако после этого введения обе теории всё боль­ше склоняются к натурализации описания, рассуждая о сознании «извне». Именно такая диспозиция позволяет говорить о сознании как об оформлен­ном телом, сознающем и осознаваемом организме. Для всего этого необхо­димо совершить выход вовне. Но именно это и запрещается, как правило, феноменологией.

Наряду с этими можно обнаружить и другие нестыковки в центральной линии аргументации нейрофеноменологии и энактивизма. Однако я хотела бы остановиться на одном наиболее существенном, как мне кажется, аспек­те, который позволит более определенно показать скорее натуралистиче­ский, чем феноменологический акцент этих подходов.

4.2. Трансцендентальное измерение перспективы
от первого лица

Речь пойдет о таком аспекте феноменологии, который стоит назвать, собственно, трансцендентальным.

Что показательно, сами теоретики синтетических программ натурализ­ма и феноменологии довольно редко обращаются к этому термину. В каком смысле мы намерены его использовать? Согласно известному определению Канта, трансцендентальным является «познание, занимающееся не столько предметами, сколько видами нашего познания предметов…»22. Эта осново­полагающая формулировка фиксирует первое правило трансцендентализ­ма – нельзя не принимать во внимание условия возможности того опыта, ко­торый мы имеем. Познание должно начинаться не с вещей, а с условий возможности данности этих вещей. «Принятие во внимание» этих устано­вок будет означать, как минимум, режим неодновременного присутствия

---

21 Zahavi D. Phenomenology and the Project of Naturalization // Phenomenology and the Cogni­tive Sciences. 2004. Vol. 3. P. 331‒347.

22 Кант И. Критика чистого разума. C. 121.

установок и их продуктов в мире23. Этот тезис, присутствующий в различ­ных направлениях традиционной феноменологии, оговаривает, что сам опыт сознания не может быть натурализован в мире так же, как в нем нату­рализованы прочие вещи. Данный принцип мы и назовем трансценденталь­ным. Что будет означать этот принцип для перспективы от первого лица, бу­дет ли она присутствовать в мире и на каких правах может быть связана с жизнью организма?

Итак, трансцендентальная позиция предполагает, что данное нам есть результат или следствие некоторых условий, которые не даны. Они не могут быть даны внутри того, что с их помощью дается. Если опыт от первого лица открывает для себя этот мир, то само оно в этот мир не попадает. Как минимум это означает, что если мы не намерены сбрасывать феноменоло­гию со счетов, то не можем начинать разговор о субъективном с внешнего мира, с мира вещей, тел и организмов. В противном случае это будет озна­чать, что мы уже перешагнули сознание. Классическая интуиция феномено­логии постулирует, что мы можем что-либо обнаружить только с помощью самого сознания. Оно является тем начальным шагом, отступить далее кото­рого невозможно. Если мы обнаруживаем в мире вещи, мы знаем, что до ве­щей мы нашли в мире сознание.

Но также это будет означать, что перспектива от первого лица не может быть частью наблюдаемого мира, как бы мы ни отождествляли мир и созна­ние. Даже в случае возникающей в интенциональном акте сонаправленности сознания и мира данная целостность будет системным образом включать в себя точку непрозрачности. Принцип трансцендентальности определяется этой удивительной и вместе с тем очень простой диспозицией: сама природа наблюдения состоит в том, чтобы систематически упускать из поля наблюде­ния точку наблюдения. Наблюдение, формирующее картину, не является ча­стью картины. Но наблюдение присутствует в картине как то, без чего эта картина не была бы возможна. Существование ненаблюдаемого определяется существованием наблюдателя. Если есть наблюдатель, то ненаблюдаемое обя­зательно должно существовать. Система всегда неполна, если только пытает­ся постичь себя (свое устройство) собственными же средствами24. Этот прин­цип ненаблюдаемости, структурно встроенный в само наблюдение, можно назвать трансцендентальным по своей природе. Точка выпадения из поля на­блюдения есть условие возможности самого наблюдения. Радикальная необъ­ективируемость (ненаблюдаемость) того, что позволяет объективировать (сделать наблюдаемым) в традиционной философии трансцендентализма, обозначается, как правило, неэмпирическим (внеопытным) условием возмож­ности опыта. Условия, порождающие опыт, сами не есть часть опыта. В этом смысле различного рода монистические системы (к которым относятся и ин­тегративные программы) могут устранить трансцендентность (например, ду­альность внешнего и внутреннего), но не в состоянии отменить трансценден­тальность всей конструкции – то, благодаря чему реальность становится наблюдаемой, само по себе не является частью наблюдаемой реальности.

---

23 Стоит, конечно, отметить, что у самого Гуссерля неодновременность трансценденталь­ных условий и их эмпирических продуктов снимается в пользу интенциональности со­знания. Однако, как мы полагаем, это положение не отменяет ошибки описания сознания «вне» самого сознания.

24 Luhmann N. The paradox of observing systems // Cultura Critique. 1995. Vol. 31. P. 37‒55.

Типичная для натурализма попытка как каузального, так и коррелятив­ного восстановления начальных условий сознания содержит в себе уже в скрытом виде сами эти начальные условия. Феноменология утверждает, что опередить само сознание, поставив себя впереди него, нельзя. В частно­сти, как показывает Д. Менш, объяснение трансцендентального субъекта с помощью эмпирического невозможно в силу очевидного «переворачива­ния» – понятие эмпирического субъекта сконструировано трансценденталь­ным, но не наоборот (Менш прибегает также к «калькуляторной метафоре»: устройство калькулятора есть подобие эмпирического субъекта, в то время как математические законы, в соответствии с которыми калькулятор работа­ет, являются аналогом трансцендентального субъекта)25.

Положение нас, носителей перспективы от первого лица, по отношению к самой перспективе парадоксально – к ней нельзя отнестись, поскольку от нее нельзя «отмыслиться». Феноменологическая критика натурализма тра­диционно выступает против объективации сознания, в то время как натура­листический подтекст нейрофеноменологии скорее предполагает такую возможность.

Однако трансцендентальный принцип предполагает эпистемическую асимметрию наблюдаемого и ненаблюдаемого. Энактивизм и нейрофеноме­нология пытаются устранить асимметрию, включив в научное исследование отчеты самих испытуемых, т.е., по сути, включить перспективу от первого лица в научное исследование. Но не вполне понятно, как это поможет ре­шить проблему, поскольку возвращает нас к традиционным проблемам ин­троспекции – вовлеченное в минимальную объективацию, Я будет дано себе в режиме перспективы от третьего лица.

Можно привести и другие примеры того, как сам опыт строится при условии выпадения образующих условий этого опыта. Если рассмотреть некоторые аспекты научения, то можно будет заметить, что навык, который всегда берется из опыта, строится как систематическое упускание из виду начальных условий формирования этого навыка. Возьмем любое действие. Допустим, нам нужно научиться закрывать ключом определенную дверь, и у нас не сразу это получается. После многократных неуспешных попыток мы преуспеваем. Можно ли четко описать, что произошло, после чего мы обрели навык? Если очень внимательно реконструировать весь процесс, то можно будет заметить, что в точке, где, собственно, возник новый навык, наблюдение не производилось. Мы попросту не знаем, что с нами произо­шло, после чего мы научились что-то делать. Дан ли нам наш опыт как про­зрачный и непрерывный? Не идет ли речь о том, что мы заходим в ситуацию с феноменальным опытом необученности, но, выходя из него со сформиро­ванным навыком, затрудняясь при этом описать промежуточный телесный опыт самого момента появления навыка? Пространство образующегося на­выка мы не всегда можем заполнить описанием опыта и представить как часть непрерывного самомониторинга. Еще один хороший пример – распо­знавание образов, навык, который, по-видимому, не является для нас про­зрачным. Распознавание образов, выполненное человеком, не имеет перебор­ного вида, поскольку, как правило, не строится за счет большой библиотеки начальных образов. Но как оно в действительности происходит? Можем ли

---

25 Менш Д. К вопросу о натурализации феноменологии // Ежегодник по феноменологиче­ской философии. Вып. 2. М., 2010. С. 302‒316.

мы в точности установить, какие черты фиксируем у группы объектов, что­бы потом успешно сличить новый объект как принадлежащий группе объ­ектов? Зачастую этот опыт дан как непрозрачный именно в точке выделения признаков сходства.

Таким образом, если мы соглашаемся с тем, что субъективный опыт бу­дет систематически ускользать из описаний, стремящихся к формированию однородного поля наблюдения, то мы рискуем в принципе не иметь возмож­ности создать теорию сознания. Любая попытка «воспроизвести» трансцен­дентальный опыт строится как попытка представить результаты процесса (прошедшего «до» и «в обход» всякой экспликации) за сам процесс.

Принимаются ли во внимание эти соображения в энактивизме и нейро­феноменологии? Как кажется, не вполне. Позиция обоих подходов больше напоминает попытку объявить сознание еще одним фундаментальным зако­ном Вселенной. Ключевым в этой позиции является то, что Вселенная как нечто проявленное и состоящее из объектов и отношений между ними мо­жет и должна вместить в себя еще один объект, уникальный и удивитель­ный, объект-сознание. В свою очередь, феноменология сознания должна за­ключаться в том, чтобы сохранить особую несводимую к физике автономию сознания. Но саму эту автономию следует поместить в мир – мир природы, единственный и окончательный.

Собственно, феноменологическая альтернатива такому подходу будет состоять в идее внеприродности, «неестественности» сознания. Самым главным в этой альтернативе является тезис о проблемности объективирую­щего подхода к сознанию, систематически упускающего из виду собственно трансцендентальный характер всякой феноменологии.

Заключение

В настоящей статье мы рассмотрели истоки, логику и перспективы од­ного из самых амбициозных проектов современной философии – синтеза феноменологии и натурализма. Была рассмотрена задача этого синтеза – до­биться конвергенции естественно-научной методологии с феноменологиче­ской. Мы постарались показать, что современные интегративные проекты феноменологии и натурализма можно охарактеризовать как субъективизм, но внетрансценденталистского происхождения. Это связано со смешением натуралистических и феноменологических установок знания и утратой представления о собственно трансцендентальной природе подлинной фено­менологии.

Однако, несмотря на определенную теоретическую неясность, проект синтеза натурализма и феноменологии способствует весьма продуктивному пересмотру традиционных подходов к пониманию сознания. Этот проект способствует тому, чтобы обе дисциплины не замыкались в узком кругу, но были открыты к диалогу, что важно, как нам кажется, в научно-социальном плане. Он предложил новые и важные направления исследований в науке о сознании и на новых основаниях привлек внимание к нередуцируемости перспективы от первого лица.

Что касается оценки релевантности интегративных начинаний, то, если воздерживаться от общефилософских тематизаций, связанных с природой со­знания, программы действительно могут оказаться совместимыми в части

своих практических воплощений и реализаций. Другое дело, что для фено­менологии этот синтез будет означать некоторое переформулирование целей и задач, т.к. традиционно ее интересуют инварианты собственно трансцен­дентального сознания, если угодно философский аспект сознания, а не толь­ко узкоприкладной, где речь идет скорее о психологическом, эмпирическом сознании, от которого феноменология, как правило, отвлекается.

Однако, в конечном плане, изменение ключевых положений феномено­логии при вхождении в союз с естественно-научными исследованиями не яв­ляется фатальным для нее. Даже если от феноменологии берется лишь идея нередуцируемости перспективы от первого лица, синтез с ней может оказать­ся вполне продуктивным и полезным. Кроме того, социальный аспект этого союза актуален скорее для феноменологии, т.к. если в проведении есте­ственно-научных исследований нет никакой нехватки, то феноменология в своем классическом исполнении нередко оценивается с позиций историко-архивной ценности. Но бурное и многообещающее развитие рассмотренных нами подходов недвусмысленно свидетельствует о том, что подобные оцен­ки несерьезны.

В подтверждение сказанному завершить настоящее исследование можно словами Сперроу, которого мы уже цитировали в начале статьи. В отношении синтеза феноменологии и натурализма он высказался следующим образом: «При любой раскладке мы не можем сказать, оправдан ли такой “брак” мето­дологически или нет. Мы можем только заметить, что распространение этих усилий свидетельствует, вопреки тем, кто готовится отпевать феноменоло­гию, о том, каким здоровьем отмечено современное феноменологическое ис­следование. Не говоря уже о том, что в феноменологии работает много людей и они не собираются сдаваться или утешаться “перед смертью”»26.

Список литературы

Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология: Введение в феноменологическую философию / Пер. с нем. Д.В. Скляднева. СПб.: Владимир Даль, 2004. 400 с.

Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Кн. I / Пер. с нем. А.В. Михайлова. М.: Академический Проект, 2009. 489 с.

Кант И. Критика чистого разума / Пер. с нем. Н. Лосского. М.: Мысль, 1994. 502 с.

Менш Д. К вопросу о натурализации феноменологии / Пер. с англ. М.А. Белоусова // Ежегодник по феноменологической философии. Вып. 2. М.: РГГУ, 2010. С. 302‒316.

Мирошниченко М.Д. Феноменологизация или натурализация? Между философией и когни­тивной наукой // Epistemology & Philosophy of Science / Эпистемология и философия науки. 2019. Т. 56. № 1. С. 65‒80.

Спэрроу Т. Дальше от феноменологии, ближе к эстетике / Пер. с англ. // Электронный журнал «Гефтер». URL: http://gefter.ru/archive/14658 (дата обращения: 10.03.2019).

Фрит К. Мозг и душа. Как нервная деятельность формирует наш внутренний мир / Пер. с англ. П. Петрова. СПб.: Астрель, 2010. 344 c.

Gallagher S. Mutual Enlightenment: Recent Phenomenology in Cognitive Science // Journal ofConsciousness Studies. 1997. Vol. 4. No. 3. P. 195‒214.

Gallagher S. Complexities in the First-Person Perspective // Research in Phenomenology. 2002. Vol. 32. No. 1. P. 238‒248.

---

26 Спэрроу Т. Дальше от феноменологии, ближе к эстетике // Электронный журнал «Геф­тер». URL: http://gefter.ru/archive/14658 (дата обращения: 10.03.2019).

Gallagher S., Zahavi D. The Phenomenological Mind: An Introduction to Philosophy of Mind and Cognitive Science. N.Y.: Routledge, 2007. 244 p.

Libet B. Unconscious Cerebral Initiative and the Role of Conscious Will in Voluntary Action // The Behavioral and Brain Sciences. 1985. Vol. 8. P. 529‒566.

Luhmann N. The paradox of observing systems // Cultura Critique. 1995. Vol. 31. P. 37‒55.

Maturana H.R., Varela F.J. Autopoiesis and Cognition. The Realization of the Living. Dordrecht; Boston: D. Reidel Pub., 1980. 141 p.

Sparrow T. The End of Phenomenology: Metaphysics and the New Realism. Edinburgh: EdinburghUniversity, 2014. 197 p.

Thompson E., Varela F.J. Radical embodiment: Neural dynamics and consciousness // Trends in Cognitive Sciences. 2001. Vol. 5. P. 418‒425.

Varela F. The View from Within: First-Person Methodologies in the Study of Consciousness. L.: Imprint Academic, 2005. 225 p.

Varela F.J., Thompson E., Rosch E. The embodied mind: Cognitive science and human experience. Cambridge (MA): MIT Press, 1991. 321 p.

Zahavi D. Phenomenology and the Project of Naturalization // Phenomenology and the Cog­nitive Sciences. 2004. Vol. 3. P. 331‒347.

Phenomenology without a transcendental subject: Neurophenomenology and enactivism
in search of a first-person perspective*

Diana E. Gasparyan

National Research University “Higher School of Economics”. 20 Myasnitskaya Str., Moscow, 101001, Russian Federation; e-mail: anaid6@yandex.ru

The article discusses one of the most rapidly developing projects of modern philosophy, namely, the integration project of phenomenology and naturalism. The article highlights the first-person perspective as instrumental for such integration. The author outlines two key directions: neurophenomenology (F. Varela) and enactivism (S. Gallager). Explana­tions are given on how exactly the first-person perspective is going to be included in the cognitive research of science. The article examines the methodology of the project, in particular, whether it is based on the methods of the classical phenomenology of E. Husserl or on the understanding of phenomenology in analytical philosophy of con­sciousness. The feasibility of the integrated methodology is discussed. The author ex­presses doubts whether the actual implementation of the project is going to comply with its phenomenological program. It is argued that we observe a certain obscurity in the use of natural and transcendental attitudes, the difficulty of interpreting the “external” and “internal”, the ambiguity of deduction of the body from the “bodily experience”, etc. Spe­cial attention is given to the idea of transcendental first-person perspective and non-repre­sentation of the first person in the world.

Keywords: phenomenology, neurophenomenology, enactivism, transcendentalism, philos­ophy of consciousness, cognitive sciences, subject, first-person philosophy, first-person perspective

For citation: Gasparyan, D.Е. “Fenomenologiya bez transtsendental’nogo sub”ekta: neiro­fenomenologiya i enaktivizm v poiskakh perspektivy ot pervogo litsa” [Phenomenology without a transcendental subject: neurophenomenology and enactivism in search of a first-person perspective], Filosofskii zhurnal / Philosophy Journal, 2020, Vol. 13, No. 1, pp. 80‒96. (In Russian)

---

* The work has been supported by the research grant No. 18-01-003 as part of the Program “Sci­entific Fund of the National Research University ‘Higher School of Economics’ (NRU HSE) in 2018–2019 and Program ‘5-100’”.

References

Frith, C. Mozg i dusha. Kak nervnaya deyatelnost formiruyet nash vnutrenniy mir [Making Up the Mind: How the Brain Creates Our Mental World], trans. by P. Petrov. St. Petersburg: Astrel Publ., 2010. 344 pp. (In Russian)

Gallagher, S. “Mutual Enlightenment: Recent Phenomenology in Cognitive Science”, Journal of Consciousness Studies, 1997, Vol. 4, No. 3, pp. 195‒214.

Gallagher, S. “Complexities in the First-Person Perspective”, Research in Phenomenology, 2002, Vol. 32, No. 1, pp. 238‒248.

Gallagher, S. & Zahavi, D. The Phenomenological Mind: An Introduction to Philosophy of Mind and Cognitive Science. New York: Routledge, 2007. 244 pp.

Husserl, E. Idei k chistoy fenomenologii i fenomenologicheskoy filosofii [Ideas Pertaining to a Pure Phenomenology and to a Phenomenological Philosophy], Book I, trans. by A.V. Mikhailov. Moscow: Akademicheskii Proekt Publ., 2009. 486 pp. (In Russian)

Husserl, E. Krisis evropeiskih nauk i transcandentalnaya fenomenologiya: Vvededeniye v feno­menologicheskuyu filosofiyu [Crisis of European sciences and transcendental pheno­menology: Introduction to phenomenological philosophy], trans. by D.V. Sklyadnev. St. Petersburg: Vladimir Dal Publ., 2004. 400 pp. (In Russian)

Kant, I. Kritika chistogo razuma [Kritik der reinen Vernunft], trans. by N. Losskii. Moscow: 1994. 784 pp. (In Russian)

Libet, B. “Unconscious Cerebral Initiative and the Role of Conscious Will in Voluntary Action”, The Behavioral and Brain Sciences, 1985, Vol. 8, pp. 529‒566.

Luhmann, N. “The paradox of observing systems”, Cultura Critique, 1995, Vol. 31, pp. 37‒55.

Maturana, H.R. & Varela, F.J. Autopoiesis and Cognition. The Realization of the Living. Dordrecht; Boston: D. Reidel Pub., 1980. 141 pp.

Mensh, D. “K voprosu o naturalizacii fenomenologii” [Toward the question of naturalization of phenomenology], Ezhegodnik po fenomenologicheskoj filosofii, Vol. 2. Moscow: RGGU Publ., 2010, pp. 302‒316. (In Russian)

Miroshnichenko, M.D. “Fenomenologizatsiya ili naturalizatsiya? Mezhdu filosofiyey i kogni­tivnoy naukoy” [Phenomenalization or naturalization? Between philosophy and cognitive science], Epistemology & Philosophy of Science / Epistemologiya i filosofiya nauki, 2018, Vol. 56, No. 1, pp. 144‒159. (In Russian)

Sparrow, T. The End of Phenomenology: Metaphysics and the New Realism. Edinburgh: Edin­burghUniversity, 2014. 197 pp.

Sparrow, T. “Dalshe ot fenomenologii, blizhe k estetike” [Farther from phenomenology, closer to aesthetics], GEFTER [http://gefter.ru/archive/14658, accessed on 10.03.2019]. (In Russian)

Thompson, E. & Varela, F.J. “Radical embodiment: Neural dynamics and consciousness”, Trends in Cognitive Sciences, 2001, Vol. 5, pp. 418‒425.

Varela, F. The View from Within: First-Person Methodologies in the Study of Consciousness. London: Imprint Academic, 2005. 225 pp.

Varela, F.J., Thompson, E. & Rosch, E. The embodied mind: Cognitive science and human experience. Cambridge, MA: MIT Press, 1991. 321 pp.

Zahavi, D. “Phenomenology and the Project of Naturalization”, Phenomenology and the Cognitive Sciences, 2004, Vol. 3, pp. 331‒347.