Слово «виртуальное» вошло в обиход в 1990-х годах в качестве довеска к «реальности». Довесок перевесил: коннотацией была нереальность. В выражении «виртуальная реальность» прилагательное «виртуальный» выступало синонимом «искусственного». «Искусственный» означало в этом контексте «иллюзорный». Контекстом, конечно же, было драматичное преломление в массовом воображаемом того, что с приходом цифровой эпохи грядут огромные перемены. Первые осторожные шаги к созданию интерактивных, иммерсивных сред привели к преувеличенным опасениям – или, может быть, надеждам, – что сказочное «киберпространство» из футуристических романов 1980-х вот-вот вытеснит «настоящую» реальность. Мир поглотило бы его собственное хитроумное изобретение. Синтетическое воображаемое, одушевленное с помощью смоделированных событий, превратилось бы во всеохватную виртуальную среду обитания, сомнамбулическую Матрицу иллюзии жизни. У слова «виртуальный», когда случилось его апокалипсическое пришествие в обыденный язык, уже была предыстория. Оно долгое время существовало как специальный термин в философии, где преобладала субстантивированная форма: виртуальное. Почти одновременно с внезапной популяризацией этого слова, в облике прилагательного, начались попытки доказать философскую силу виртуального. Эти попытки основывались в первую очередь на переоткрытии данного понятия в конце XX века Жилем Делёзом, работавшим в русле наследия Анри Бергсона1. Как философское понятие «виртуальное» имеет самое прямое отношение к силе. Оно происходит от латинского слова, означающего силу или потенцию, и базовое определение виртуального в философии – это «потенциальная возможность» (potentiality). То, что есть потенциально, может возникнуть; а то, что произошло, до этого уже было в потенции.