Цель статьи заключается в том, чтобы привлечь внимание к русскому философу, наследие которого сегодня не является предметом модных научных интересов, но оставило глубокий след не только в отечественной, но и в европейской культуре. Именно таков Александр Иванович Герцен (1812–1870), и в год его двухсотлетнего юбилея возникает необходимость хотя бы в самых общих чертах рассказать о его огромной и уникальной роли в истории русской философской мысли. Но прежде хотелось бы высказать соображения более общего характера относительно некоторых, отнюдь не сегодняшних, но сложившихся еще в XIX в. стереотипов партийной интеллигентской предвзятости в оценках отечественных мыслителей. «Русский портфель» редакций философских журналов формируется сегодня, как правило, по соображениям формальной новизны. Известная пословица гласит, что новое – это «хорошо забытое» старое. Однако «хорошо забытым» бывает разное «старое», в том числе «старое» – забытое совершенно без всяких на то оснований. И отношение к этому «старому», т. е. к философскому наследию, может быть разным – справедливым или несправедливым. Ф.М. Достоевский, например, прошедший каторгу, солдатчину и ссылку, отнес в «Дневнике писателя» к «старым» таких известных ему в молодые годы людей, как А.И. Герцен, В.Г. Белинский и Н.Г. Чернышевский (глава «Старые люди»). Ранний христианский социализм, который Достоевский исповедовал в кружке М.В. Буташевича-Петрашевского, как известно, остался для него в прошлом. Лично для Достоевского философия просветительского типа (он называет ее «философией среды»: сделай среду лучше, и человек станет лучше) – это «старая», преодоленная и переосмысленная в годы тяжких личных испытаний философия. Но Достоевский не позволял себе никаких уничижительных оценок в адрес названных мыслителей. Он писал: «Можно очень уважать человека, расходясь с ним в мнениях радикально». И Достоевский о названных выше личностях в своих воспоминаниях отзывается весьма положительно. Например, о Чернышевском он говорит, что «редко встречал более мягкого и радушного человека», который «никогда не обижал меня своими убеждениями»