Рецензия на книгу:

Mijuskovic B.L. Consciousness and Loneliness:

Theoria and Praxis. N.Y.: Brill, 2018. 520 p.

Павлов Алексей Сергеевич – аспирант кафедры истории зарубежной философии. Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова. Российская Федерация, 119991, г. Москва, Ленинские горы, д. 1; e-mail: pavlov.alexy@gmail.com

Предлагаемый текст является рецензией на книгу Бена Лазара Миюсковича «Con­sciousness andLoneliness: Theoria and Praxis» (2018). В последнее время становится очевидной проблема разделенности современной философии на две различные тра­диции. Об этом свидетельствует рост числа исследований, ставящих цель охватить современную мысль в ее целостности. К числу таких исследований относится и ре­цензируемая книга американского философа. Он стремится отстоять человеческий микрокосм перед угрозой его забвения философским натурализмом. Но присталь­ного интереса заслуживает не только указанная антинатуралистическая позиция. Мыслитель подвергает детальному анализу такой экзистенциал человеческого бы­тия, как одиночество. Привлекаемый автором богатый историко-философский мате­риал является бесспорным достоинством монографии, он же – проблема. Аргумен­тация автора сводится к воспроизведению философских идей прошлого и потому нерелевантна для опровержения современного натурализма. В то же время страни­цы, на которых обсуждается феномен одиночества, являются наиболее интересной частью книги. Заслуга Миюсковича в том, что он рассматривает одиночество как чувство одиночества per se, не подменяя его феноменологический анализ экономи­ческим исследованиям или эволюционистским объяснением. Оправдание самозна­чимости содержаний сознательного опыта приводит автора к прямой размолвке с натурализмом и, как следствие, принятию небезупречной позиции субстанциаль­ного дуализма. Но это не необходимый ход: чтобы содержания нашего сознательно­го опыта представляли определенную значимость, необязательно преувеличивать онтологическую автономию самого сознательного опыта. Мы можем придержи­ваться и других, куда более «слабых» онтологических взглядов и не порывать с нау­кой и убеждениями здравого смысла.

Ключевые слова: Миюскович, одиночество, философия жизни, философия созна­ния, экзистенциализм

Для цитирования: Павлов А.С. Одиночествующий ум, или Опыт экзистенциаль­ной философии сознания // Философский журнал / Philosophy Journal. 2021. Т. 14. № 3. С. 184–192.

История современной философии – во многом история разделения и борьбы. Всякому вступающему в этот мир вскоре ясно, что она рассекается тонким пунктиром на две различные традиции. Это не просто борьба идей, но борь­ба самих наших способов говорить и мыслить о мире. В первом случае мы верим в рациональное познание, полагаемся на сведения науки, стремимся не искажать философию прошлого, но вычленять обсуждавшиеся в ней про­блемы и решать их в свете нового дня. Это, как нетрудно догадаться, анали­тическая традиция, отталкивающая почти медицинской стерильностью свое­го ясного, прозрачного стиля. Во втором случае мы пытаемся выйти за узкие рамки академизма и самого языка, мыслить с отсылками к Гегелю, Ницше, Марксу, философии после Хайдеггера и экзистенциалистов. Это так называ­емая континентальная традиция, весьма разнообразная по своему содер­жанию и весьма неоднородная по стилю изложения. На протяжении всего двадцатого столетия обе традиции развивались почти параллельно, словно не ведая друг о друге.

Однако в последнее время эта разделенность всё больше бросается в глаза. Становится очевидной необходимость преодоления изолированно­сти обеих традиций, установления диалога между ними и формирования синтетического взгляда на вещи1. Об этом свидетельствует рост числа ис­следований, пытающихся охватить современность. Среди таких работ мож­но указать, например, монографию Маркуса Габриэля2 «Я не есть мозг», недавно переведенную на русский язык. Книга характерна тем, что, во-пер­вых, автор решительно отказывается признавать раздвоенность современно­го философского дискурса и, во-вторых, выступает с критикой, как он выра­жается, «нейроцентризма» в философии сознания.

По сходному пути идет и герой настоящей рецензии – американский философ Бен Лазар Миюскович, работы которого пока еще неизвестны мас­совому русскоязычному читателю. Он также стремится отстоять богатство и глубину человеческого микрокосма перед угрозой его забвения в рамках на­туралистической парадигмы. Но пристального интереса заслуживает не толь­ко указанная антинатуралистическая позиция. В своей недавней монографии «Consciousness and Loneliness: Theory and Praxis»3 Миюскович подвергает детальному анализу такой значимый экзистенциал человеческого бытия, как одиночество. Соответственно, мы имеем весьма необычное исследование, написанное на стыке двух философских традиций и двух философских дис­циплин, а именно философии сознания и философии жизни.

Бесспорным достоинством является то, что автор разрабатывает свою аргументацию в широком историко-философском контексте. Платон и Ари­стотель, Локк и Юм, Кант и Гегель, Гуссерль и Деннет, – все эти мыслители поставлены в единое пространство вневременного философского диалога.

---

1 Этой ограниченности лишены наши философские факультеты, в силу известных истори­ческих и культурных факторов всегда занимавших достаточно отстраненно-наблюдатель­ную позицию.

2 Габриэль М. Я не есть мозг. Философия духа для XXI века. М., 2020.

3 Mijuskovic B.L. Consciousness and Loneliness: Theoria and Praxis. N.Y., 2018.

Такое стилистическое решение не дает им «отмалчиваться», «уклоняться» от участия в общей дискуссии, «образовывать» свои закрытые кружки и союзы. Но нетрудно заметить, что эти мыслители также образуют пары противоположностей, изложение ведется в точке напряжения различных теоретических полюсов. Читаем у самого Миюсковича: «Это борьба двух господствующих линий мысли: дуализма, рационализма, идеализма, фено­менологии и экзистенциализма с материализмом, механицизмом, детерми­низмом, эмпиризмом, феноменализмом, бихевиоризмом и нашими нынеш­ними науками о мозге. Она ставит Платона против Демокрита, Плотина против Эпикура, Августина и Аквината против скептиков и атеистов, Фичи­но против Валла, Декарта против Гоббса, Лейбница против Локка, Канта против Юма, Гегеля против Маркса, Ф.Г. Брэдли против Д.С. Милля, Гус­серля и Сартра против Д.М. Армстронга и Гилберта Райла, Х.Д. Льюиса и Ричарда Суинбёрна против Б.Ф. Скиннера и Дэниела Деннета. В то вре­мя как Боги утверждают реальность самости, рефлексивного самосознания и трансцендентной интенциональности, Титаны, напротив, отстаивают пер­вичность мозга и соответствующих механизмов центральной нервной си­стемы»4. Таким образом, борьба достигает своей наивысшей формы, тита­номахии в гесиодовском смысле этого слова.

Отправным пунктом для аргументации Миюсковича служит кантовская формулировка паралогизмов чистой психологии5. Как мы знаем, Кант6 счи­тал, что психология покоится на нескольких посылках: а именно, что есть особого рода духовная субстанция, или душа, которая по своей природе проста и индивидуальна. Указанные характеристики сознания Миюскович также дополняет атрибутами спонтанности7, темпоральности8 и квалита­тивности9, ссылаясь на сочинения Бергсона, Гуссерля, Фрейда и др. Легко догадаться, что такая постановка вопроса влечет за собой субстанциальный дуализм. Эта позиция ныне очень непопулярна в аналитической философии сознания, с представителями которой в данном случае и ведется заочный спор. Однако Миюскович без промедлений объявляет себя субстанциаль­ным дуалистом10. Более того, он считает, что это вообще единственная
позиция, которая не умаляет онтологическую природу нашего сознания и не травмирует психику человека.

Главная претензия Миюсковича к «титанам-материалистам» состоит в том, что они стремятся загнать сознание в прокрустово ложе количествен­ного дискурса. Эта установка, полагает философ, проявляется в суждениях о том, что сознание не спонтанно, но каузально вызвано физическими про­цессами мозга, что различия между сознаниями человека и животного но­сят, скорее, количественный, нежели качественный характер, и т.д. Своей пороговой стадии материализм достигает в виде современных редуктивных теорий сознание-тело, подменяющих вопросы «как?» и «почему?» на во­просы «сколько?» и «в какой степени?»11. Эти теории Миюскович вслед

---

4 Mijuskovic B.L. Consciousness and Loneliness: Theoria and Praxis. P. 9.

5 Ibid. P. 5–8.

6 Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука // Кант И. Сочинения: в 6 т. Т. 4. Ч. 1. М., 1965. С. 154–158.

7 Mijuskovic B.L. Consciousness and Loneliness. P. 79–112.

8 Ibid. P. 113–133.

9 Ibid. P. 134–154.

10 Ibid. P. 227–233.

11 Ibid. P. 248–250.

за американским ученым и философом Раймондом Таллисом клеймет «ней­рофренологией» и упрекает в «нейромании» – преувеличении значения све­дений, поставляемых науками о мозге12. В итоге получается, что сознание, на каком бы философском языке мы о нем ни говорили, – это нечто предель­но нематериальное, не схватываемое в количественно-субстанциальных по­нятиях, не подпадающее под натуралистический тип объяснения.

Собственная аргументация автора развивается в двух направлениях, одно из которых мы условно могли бы назвать историко-философским, а второе – практическим, поскольку оно основывается на опыте работы ав­тора в органах опеки и попечительства13.

Материалом для историко-философской части аргументации служит бо­гатое наследие классической европейской философии. Однако здесь же та­ятся и главные препятствия на пути к ее надлежащему пониманию. Стиль изложения отличается некоторой скачкообразностью. Скажем, обсуждая тот или иной атрибут сознания в контексте философии Нового времени, автор может переключиться на Античность, акцентировав внимание на нетриви­альном фрагменте из платоновских диалогов, а затем противопоставить Платона кому-нибудь из мыслителей XX в. Таким образом, перед нами, без сомнения, уникальное по смелости и масштабу поставляемых задач, но по той же самой причине и довольно неподатливое для беглого прочтения исследование.

В части же своих практических аргументов Миюскович стремится про­демонстрировать нерелевантность редуктивного объяснения сознания отно­сительно экзистенциального измерения человеческого бытия. Спонтанность сознания, его свободу, неподотчетность протекающим в мозгу нейронным процессам Миюскович доказывает на примере отца, который после развода с супругой под покровом ночи проник в ее дом и по необъяснимой причине поджег спальню их общего сына14. По мысли автора, такого рода приме­ры ясно доказывают, что нейрофизиологические исследования, равно как и многие натуралистические посылки современной психотерапии, бессиль­ны в предсказании будущих поступков человека.

Отдельное место занимает обсуждение феномена одиночества, под кото­рым обычно понимается сложный комплекс чувств, вызванных неудовлетво­ренной потребностью в единении с другими людьми15. Однако проговорить эту общую характеристику, по мысли автора, недостаточно: необходимо так­же выявить специфические когнитивные структуры, ответственные за них. Автор подозревает, что одиночество коренится в трансцендентальных прин­ципах, формирующих наше самосознание – в том, как мы понимаем окружа­ющий мир и свое в нем присутствие. Для этого в разработку принимаются две модели трансцендентального субъекта, которые можно обозначить как кантианско-фрейдистскую и гегельянскую16.

Первая усматривает истоки одиночества в зазоре субъект-объектных от­ношений. Тропой, по которой мы следуем к Другому, служит именно объект, не-Я. Но объект не есть что-то пассивное и нефункциональное. Вторжение на территорию субъекта, воздействие на него, осуществляемое со стороны

---

12 Mijuskovic B.L. Consciousness and Loneliness. P. 303.

13 Ibid. P. 252–253.

14 Ibid. P. 253–254.

15 Ibid. P. 403–406.

16 Ibid. P. 407.

не-Я, является необходимым условием формирования здоровой гармонич­ной личности. Исследования, как отмечает автор, показывают, что у детей, разлученных в первые годы жизни с матерями или выполняющими их роль лицами, наблюдаются значительные отставания в эмоциональном, социаль­ном и интеллектуальном развитии. В этом случае физическое одиночество, одиночество как оставленность, приводит к возникновению патологии, по своей симптоматике сходной с расстройствами аутистического спектра. Миюскович ссылается на случай маленькой Даниэллы, которая провела в полной изоляции первые шесть лет своей жизни17. Впоследствии, попав уже в новую семью, она так и не смогла полностью восстановиться и до­стичь уровня развития своих сверстников.

В свою очередь, гегельянская модель видит причины одиночества в от­ношениях субъект-субъектного типа, истолковывая последние в рамках диалектики Господина и Раба. Борьба, ставкой в которой является суще­ствование, разворачивается уже в отношениях матери и дитя, исполненных диалектическим единством притяжения и отчуждения.

Две объяснительные модели, тем не менее, не противопоставляются, но объединяются в единую классификацию, призванную отразить сложность и многоаспектность природы одиночества. «Динамика одиночества, – пояс­няет Миюскович, – состоит в чувстве разлуки с другими – с теми, кому мы больше всего хотим принадлежать и с кем больше всего хотим быть18. Она проистекает из невыносимого чувства невозможности достижения бли­зости. В самом деле, принадлежность – наиглубочайший смысл близости, когда как пустота – наиглубочайший смысл одиночества»19. Стало быть, природа одиночества может быть уяснена через идею нарушения принад­лежности, или соединенности, т.е. через понятие разделения (separation)20. Так, первый источник одиночества – объект-объектная разлученность, из­влечение дитя из лона матери. Физический процесс рождения, с одной сто­роны, дарует биологическую целостность и полноценную субъектность, но, с другой стороны, играет роль первичной психотравмы, определяющей тра­екторию внутренней жизни субъекта. Далее, до достижения определенного уровня психической зрелости ребенок еще не мыслит себя как нечто исклю­ченное из сферы объектов. В этот период его сознательный опыт еще не дифференцирован, между субъектом и объектом нет непреодолимой про­пасти. Но когда эта пропасть неожиданно разверзается, высветляя непрони­цаемость, как сказал бы Гегель, области бытия-в-себе, имеет место стадия субъект-объектной разлученности. Далее запускается процесс социализа­ции, и по мере внедрения в мир субъектов просыпается глубинная горечь, впервые испытанная в момент травмирующего разъединения с матерью. На стадии субъект-субъектной разлученности объектом фрустрации стано­вится невозможность исчерпывающего взаимопонимания и взаимопроник­новения, несокрушимость стенок наших «я», невидимых для стороннего глаза. Выходит, одиночество продиктовано самой нашей физической и ко­гнитивной природой, является устойчивым признаком нашей сознательной жизни и потому принципиально непреодолимо.

---

17 Mijuskovic B.L. Consciousness and Loneliness. P. 408–409.

18 Курсив автора. – Прим. пер.

19 Mijuskovic B.L. Consciousness and Loneliness. P. 415.

20 Ibid. P. 419–420.

Как уже было сказано, богатый историко-философский материал, на ко­тором ведется изложение позиции автора, является несомненным достоин­ством монографии. Но в этом достоинстве кроются и свои проблемы.

Первая из них в значительной мере связана с задаваемой (и задаваемой явно намеренно) автором интертекстуальностью. В самом деле, у Миюско­вича все философы вовлечены в единый вневременной диалог. Но, присмот­ревшись, можно заметить, что каждый из них говорит на своем собствен­ном характерном для него философском языке. И вопрос в том, до какой степени эти различные философские языки совместимы и могут быть объ­единены в когерентный дискурс. К примеру, если нас спросят, придержива­лись ли Плотин и Дэниел Деннет разных взглядов на природу сознания, мы, не обинуясь, дадим положительный ответ: первый разрабатывал идеалисти­ческую метафизику Единого, тогда как второй является последовательным физикалистом. Но, по-видимому, никому и никогда не придет в голову рас­сматривать Плотина и Деннета как полноценных философских оппонентов: слишком уж велика разделяющая их историческая и концептуальная дистан­ция. Впрочем, при желании можно было бы попытаться усмотреть и опре­деленные сходства в теоретических построениях Плотина и Деннета. Как и современные философы-иллюзионисты, античные неоплатоники, шутли­во указывает Е.В. Логинов21, фактически исключали онтологический статус сознания. Плотин считал, что в действительности все наши сознательные переживания принадлежат Мировой душе, которая проецирует эти созна­тельные переживания на наши тела. Заметим: чтобы провести эту историко-философскую параллель, нам потребовалось бы переформулировать мысль прошлого на языке современной философии. Однако мы не можем опро­вергнуть или, наоборот, подтвердить какое-либо суждение Деннета, просто процитировав место из плотиновских «Эннеад».

В контексте сказанного становится очевидна и другая проблема моно­графии. Внимательное ее чтение позволяет заключить, что аргументация Миюсковича покоится на одной-единственной посылке (т.н. посылке Ахил­леса), которая, в свою очередь, исчерпывающе сводится к кантовским паралогизмам психологии. Но если так, то антинатуралистические аргумен­ты Миюсковича – по крайней мере, в историко-философской части, – не вполне убедительны. Мысль философа вращается вокруг разрыва между вопросами «как?» и «сколько?», несхватываемостью квалитативного аспек­та сознания в квантитативных моделях его объяснения. Между тем, в анали­тической философии этот вопрос обсуждается по меньшей мере с 1980-х гг. в рамках дискуссий вокруг проблемы провала в объяснении22. И, как настаи­вают многие редуктивистски настроенные авторы, недостаточно просто со­слаться на понятие бессмертной души, чтобы опровергнуть идею зависимо­сти ментального от физического.

Довольно-таки спорными представляются и некоторые из тех доводов Миюсковича, которые выше мы назвали практическими. Например, обсуж­дая тезис Стивена Пинкера23 о том, что в истории человечества наблюдается

---

21 См. запись в официальном Telegram-канале российского философского журнала «Фини­ковый компот»: https://t.me/philosophycafemoscow/1182 (дата обращения: 07.12.2020).

22 Levine J. Materialism and qualia: The explanatory gap // Pacific Philosophical Quarterly. 1983. No. 64. P. 354–361.

23 Pinker S. The Better Angels of Our Nature: Why Violence Has Declined. N.Y., 2012.

тенденция к снижению уровня агрессии и насилия, Миюскович замечает: «Возможно, мы можем по крайней мере заключить, что сегодня мозгам бой­цов ИГИЛ24 и террористов-смертников, когда они казнят священнослужи­телей, сжигают в камерах целые семьи и публично обезглавливают людей, существенным образом не хватает нейропластичности. Их моральная пла­стичность, несомненно, будет возрастать по мере того, как они будут про­должать эволюционировать»25. Однако Пинкер и сам не отрицает тот оче­видный факт, что насилие и зло по-прежнему присутствуют в нашем мире. Тенденция к их снижению, равно как и всякий имеющий эволюционные предпосылки феномен, не может характеризоваться равномерным распреде­лением в популяции. Более того, даже если наши представления о морали действительно предопределены эволюцией, это не означает, что мы не долж­ны бороться со злом. Как подчеркивает Пинкер, такой образ мысли является частным случаем натуралистической ошибки – представления о том, что всё, что естественно, является благим просто по самой своей природе.

Страницы, на которых обсуждается феномен одиночества, являются наиболее интересной и выигрышной частью книги. Заслуга Миюсковича в том, что он рассматривает одиночество как чувство одиночества per se, не подменяя его феноменологический анализ экономическим исследовани­ем или эволюционистским объяснением – тем, чем как раз порою и грешат парадигматические представители противоположных по другим вопросам философских традиций. В самом деле, редуктивные теории оставляют впе­чатление объяснительной неполноты даже в отношении таких простейших ощущений, как боль. Что и говорить о сложнейшей палитре человеческих чувств и переживаний, открывающейся перед нами уже в тот момент, когда мы отрываемся от чтения популярного философа-иллюзиониста и возвра­щаемся к нашей повседневной жизни!

Оправдание самозначимости содержаний сознательного опыта – и, в частности, той его области, которую принято называть экзистенциальной, – приводит автора к прямой размолвке с натурализмом и, как следствие, при­нятию небезупречной позиции субстанциального дуализма. Но представля­ется, что это вовсе не необходимый ход. Чтобы содержания нашего созна­тельного опыта представляли значимость, необязательно преувеличивать онтологическую автономию самого сознательного опыта. Даже если мы на мгновение согласимся с иллюзионистами и исключим онтологический ста­тус феноменального сознания, это никоим образом не помешает тому, чтобы в наших организмах по-прежнему порождался туннель сознающего эго26. Иными словами, из того, что меня в строгом смысле этого слова нет, вовсе не следует, что я перестаю быть собой – сознающим субъектом, не чуж­дым всех радостей и печалей человеческого жизни. Признание несостоя­тельности веры в существование субстанциального Я не освобождает меня от страха, тревоги и тоски, проистекающими из самого давящего на меня и замкнутого в себе имманентного материального мира. Пусть даже со­знание суть иллюзия – в таком случае это одна из величайших иллю­зий. Содержания нашего сознательного опыта действительно заслуживают

---

24 Запрещенная в России террористическая организация. – Прим. пер.

25 Mijuskovic B.L. Consciousness and Loneliness. P. 300.

26 Метцингер Т. Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель Эго. М., 2017.

не меньшего исследовательского внимания, чем и фундирующие их нейрон­ные процессы мозга.

Сказанное, впрочем, не является прямым призывом принять редуктив­ное объяснение, с апологетами которого полемизирует Миюскович. Мы мо­жем придерживаться и других, куда более «слабых» онтологических взглядов. Скорее, это призыв не порывать с наукой и убеждениями здравого смысла раньше времени.

Современной философии, расслаивающейся на два непересекающихся дискурса, действительно недостает более широкой – если так можно выра­зиться, нейроэкзистенциалистской, – оптики, учитывающей, с одной сторо­ны, проверяемые свидетельства наук о мозге и, с другой стороны, полноту человеческого опыта. Соответственно, мы можем рассматривать обсуждае­мую книгу как первый шаг на пути к разработке такой удовлетворяющей мировоззренческие запросы современности оптики. Это интересное иссле­дование, привлекательное россыпями поднимаемых в нем вопросов, а так­же задел для взывающей к своему выполнению очень важной философской работы. В конце концов, от того, как в свете стремительно детализируемой научной картины мира мы определим в человеке человеческое, зависит наше будущее – не как абстрактных «классов» или «видов», а как индивидов в их неизбежной, неумолимой партикулярности, нас самих.

Список литературы

Габриэль М. Я не есть мозг. Философия духа для XXI века / Пер. с нем. Д. Мироновой. М.: URSS, 2020. 304 с.

Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука / Пер. с нем. В.С. Соловьева // Кант И. Сочинения: в 6 т. Т. 4. Ч. 1. М.: Мысль, 1965. С. 69–210.

Метцингер Т. Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель Эго / Пер. с англ. Г. Соколовой. М.: АСТ, 2017. 416 с.

Levine J. Materialism and qualia: The explanatory gap // Pacific Philosophical Quarterly. 1983. No. 64. P. 354–361.

Mijuskovic B.L. Consciousness and Loneliness: Theoria and Praxis. N.Y.: Brill, 2018. 520 p.

Pinker S. The Better Angels of Our Nature: Why Violence Has Declined. N.Y.: Penguin Books, 2012. 832 p.

The Lonesome Mind or an attempt
of an Existential Philosophy of Mind

A review of

Mijuskovic, B.L. Consciousness and Loneliness: Theoria and Praxis. New York: Brill, 2018. 520 pp.

Alexey S. Pavlov

Lomonosov State University. GSP-1 Leninskie Gory, Moscow, 119991, Russian Federation; e-mail: pavlov.alexy@gmail.com

This article is a review of Ben Lazare Mijuskovic’s book «Consciousness and Loneli­ness: Theoria and Praxis» (2018). The problem of the dividedness of the contemporary philosophy into the two different traditions has recently become apparent. This is

evidenced by the growth of a number of investigations aiming to embrace contemporary thought in its wholeness. Among such studies is the new work of American philosopher Ben Lazare Mijuskovic. He attempts to defend the human microcosm from the threat of its neglection by philosophical naturalism. However, it is not only Mijuskovic’s anti-natu­ralistic position that is interesting. He also provides an in-depth analysis of such an Exis­tenzial of the human life as loneliness. The rich philosophical material drawn by the author is an indisputable merit of the study. However, this same merit also constitutes a problem. Mijuskovic’s arguments are reduced to a mere repetition of the philosophical ideas of the past and are thus unable to undermine contemporary naturalism. Meanwhile, the parts of the study in which the phenomenon of loneliness is discussed are the most interesting part of the book. Mijuskovic discusses loneliness as the feeling of loneliness per se and does not replace its phenomenological analysis by an economical investigation or by an evolutionary explanation. The author’s recognition of the significance of the content of conscious experience leads him to a disagreement with naturalism and to the acceptance of the position of substance dualism along with its known shortcomings. It seems that such a move is not at all necessary. In order for the content of our conscious experience to become significant, there is no need to exaggerate the ontological autonomy of the very conscious experience. It is always possible to commit to «weaker» ontological views without abandoning the scientific worldview and common sense.

Keywords: Ben Lazare Mijuskovic, existentialism, loneliness, philosophy of fife, philoso­phy of mind

For citation: Pavlov, A.S. “Odinochestvuyushchii um, Ili opyt ekzistentsial’noi filosofii soznaniya” [The Lonesome Mind or an attempt of an Existential Philosophy of Mind], Filosofskii zhurnal / Philosophy Journal, 2021, Vol. 14, No. 3, pp. 184–192. (In Russian)

References

Gabriel, M. Ja ne est’ mozg. Filosofija duha dlja XXI veka. [I’m not a Brain: Philosophy of Mind for the 21th Century], trans. by D. Mironova. Moscow: URSS Publ., 2020. 304 pp. (In Russian)

Kant, I. “Prolegomeny ko vsjakoj budushhej metafizike, mogushhej pojavit'sja kak nauka” [Prolegomena to Any Future Metaphysics That Will Be Able to Present Itself], trans. by V.S. Solovyev, in: I. Kant, Sochinenija [Works], Vol. 4, Pt. 1. Moscow: Mysl’ Publ., 1965. 539 pp. (In Russian)

Levine, J. “Materialism and qualia: The explanatory gap”, Pacific Philosophical Quarterly, 1983, No. 64, pp. 354–361.

Metzinger, T. Nauka o mozge i mif o svojom Ja. Tonnel’ Jego [The Ego Tunnel: The Science of the Mind and the Myth of the Self], trans. by G. Sokolova. Moscow: AST Publ., 2017. 416 pp. (In Russian)

Mijuskovic, B.L. Consciousness and Loneliness: Theoria and Praxis. New York: Brill, 2018. 520 pp.

Pinker, S. The Better Angels of Our Nature: Why Violence Has Declined. New York: Penguin Books, 2012. 832 pp.