Финиковый Компот: Каковы, на ваш взгляд, наиболее значительные достижения философии ХХ века?

Джон Сёрл: Мы знаем много открытий в философии прошлого века, и я бы не стал ранжировать их. Но я могу сказать о себе. Наиболее важной моей книгой для меня самого была опубликованная в 1983 году работа «Intentionality: An Essay in the Philosophy of Mind». Я по­нимаю, что в ХХ веке было много книг, и каждый сможет назвать получше, чем эта, но мне она дороже всего.

ФК: Что вы думаете о роли классического американ­ского прагматизма (Пирс, Джеймс, Дьюи) в современной философии?

Д.С.: Я не думаю, что у него вообще есть какая-либо значимая роль. Из всех троих наиболее важен Пирс, но очень трудно понять, что именно он говорит, и большин­ство людей просто не обращает на него внимания.

ФК: Ричард Рорти как-то сказал, что Деннет — это Дер­рида аналитической философии. И у вас были крупные дискуссии с обоими. Что вы думаете об этом сравнении?

Д.С.: Я думаю, что Рорти плохо понимает Деннета. Да, Деннет плохой философ, но совсем не шарлатан. Он плохой философ, так как его работы основаны на двух ошибочных теориях: бихевиоризме и верификационизме. Эти теории не дают ему адекватного подхода к сознанию и интенциональности. Если вы утверждаете, что сознание не проявляется иначе, кроме как в объективно наблюдае­мом поведении, и что утверждения о сознании могут быть объективно и публично верифицированы лишь в соотне­сении с этим поведением, то вы придерживаетесь некоге­рентной теории сознания.

Деррида — много хуже. Он просто шарлатан. Я могу это доказать, но вряд ли оно того стоит.

ФК: Вы известны как философ здравого смысла. В исто­рии философии было несколько философов, учения которых соотносили с этим понятием: Томас Рид, Джеймс Битти, Джордж Эдвард Мур и другие. Есть ли какая-то связь между вашим способом делать философию и этими классическими авторами?

Д.С.: Если вы пытаетесь изо всех сил сказать только те вещи, которые истинны, очень многое из того, что вы скажете, будет звучать как здравый смысл. Так, например, я утверждаю, что существуют материальные объекты, и они существуют независимо от нашего языка и наших мыслей о них. Это похоже на здравый смысл. Однако множество вещей, в которые верит здравый смысл, оче­видно ложны (во всяком случае, мне так кажется). Напри­мер, многие верят в то, что каждый из нас состоит из двух принципиально различных частей: сознания и тела. Я по­лагаю, что это ошибка.

Меня интересует только истина. Многие, но не все, истины относятся к здравому смыслу. Но я верю в них не потому, что они относятся к здравому смыслу. И в этом мое отличие от Мура. Мур полагал так: раз некое сужде­ние признано здравым смыслом, то это аргумент в пользу этого суждения. Я восхищаюсь Муром как личностью, но не как философом. Я не разделяю его подхода. Я ду­маю, что вы должны иметь независимый аргумент в поль­зу чего-то, и, если вы пытаетесь указать на истину, мно­жество вещей в конце концов будут звучать как здравый смысл. И действительно, если здравый смысл состоял бы из одних ошибок, мы бы, по-видимому, все вымерли, так как здравый смысл является данным эволюцией средством нашего выживания. А что до остальных имен, которые вы назвали, то я слишком мало о них знаю. На самом деле, до вашего письма я даже никогда не слышал о философе Битти.

ФК: Вопрос относительно Китайской комнаты. Вы же понимаете, что мы не могли удержаться. Говорят, что вли­яние Китайской комнаты было одной из причин закрытия многих программ по искусственному интеллекту. Правда ли это?

Д.С.: Я ничего не знаю о влиянии этого аргумента. Очевидно, что он верен, и я полагаю, что люди в конце концов поймут это.

ФК: Возможно, но на него есть ряд возражений. Одно из них, например, касается неэквивалентности Китайской комнаты и Китайского робота. В Китайской комнате че­ловек знает всю программу, требуемую для продуцирова­ния ответа, а в случае с Роботом — нет. Робот, в отличие от Комнаты, способен давать ответы на индексикальные вопросы, поскольку у него есть датчики и таблица соот­ветствий между образами или данными, получаемыми им из внешнего мира, и китайскими символами. Но если бы человек в Роботе получил доступ к этой таблице, он, оче­видно, начал бы понимать отношения между символами и их значениями.

Д.С.: Нет, вы неверно понимаете мой ответ на возраже­ние от Робота. Суть в том, что я нахожусь внутри «мозга» Робота и в прямом смысле получаю то же, что и любой процессор, а именно символы. Во внешнем мире могут быть причины этих символов, но я ничего об этом не узнаю. Центральный процессор Робота ничего не пони­мает, каковы бы ни были отношения между образами и их символами, так как компьютер есть в строгом смысле машина, манипулирующая символами.

ФК: Другой вопрос. Что вы имеете в виду под «каузаль­ной силой»? Как вы определяете каузальность? Можем ли мы сказать, что каузальность есть регулярность?

Д.С.: Каузальная сила — это просто способность делать нечто случившимся. Одна из худших ошибок в истории философии — это идея, что каузальность может быть регу­лярностью. Это неверно. Посмотрите раздел про каузаль­ность в книге, которую я упомянул в наале беседы.

ФК: Можете ли вы представить себе эмпирический факт, который опроверг бы ваш биологический натурализм?

Д.С.: Конечно. Биологический натурализм был бы опро­вергнут, если бы после смерти мы все очнулись и увидели, что продолжаем жить в раю в виде бессмертных душ и что нам совсем не нужны тела и мозги для того, чтобы иметь внутренний мир. Если бы это было так, это опровергло бы меня. Но, увы, это маловероятно.

ФК: Некоторые философы высказываются крайне негативно об истории философии. Говорят, что она есть собрание ошибок и лучше бы ее скорее забыть. Что вы об этом думаете? Может ли изучение истории философии быть полезным?

Д.С.: Если вы получаете удовольствие, изучая историю философии, так изучайте ее. Я не занимался этим специ­ально. Я знаю о ней лишь немного, и она иногда полезна, а иногда нет. Я не думаю, что она как-то особенно важна, хотя и всегда интересна, так как великие философы про­шлого были очень даже ничего.

ФК: Нефилософский вопрос. Какова ваша позиция от­носительно студенческой революции 1968 года?

Д.С.: Я написал книгу о студенческом движении 60-х, «The Campus War», и там изложены мои взгляды по этой проблеме. В общем, я думаю, что радикальное студенче­ское движение в западных странах в 60-е годы было на­стоящим бедствием. В Соединенных Штатах оно продлило войну во Вьетнаме, нанесло вред университетам, повре­дило образованию, жизни и карьере тысячи студентов. В общем, вся эта история — смешной, глупый и вредный фарс. Были некие хорошие моменты в начале Движения за Свободное Слово в Беркли в 1964 году и позитивные действия в поддержку Движения за Гражданские права, но из-за студенческого радикализма всё это выродилось в нечто ужасное. Мой общий принцип такой: в США крайне правые очень глупы, и поэтому трудно принимать их всерьез, а радикально левых очень мало, и они имеют очень слабое влияние на общую публичную политику, но если посмотреть на их философское мировоззрение, то оно представляет собой безусловное зло.

ФК: О чем вы никогда не думали?

Д.С.: Я никогда не думал о трудностях китайской кули­нарии. Насколько я могу судить, китайцы тратят боль­ше усилий на готовку, чем представители любой другой культуры, но я никогда не думал об этом. Я восхищаюсь китайской кулинарией, Китай имеет великую культуру. Но есть три вещи, которые они никогда не смогут при­знать: демократию, права человека и то, что женщины — люди.