или Ленивому Бог не помогает

Ученики Елены Чайковской завоевали 11 золотых медалей на чемпионатах мира. По ее инициативе, танцы на льду стали олимпийским видом спорта. При этом она — ведущий в СССР тренер по фигурному катанию — всю жизнь была верующим человеком. Как можно было совмещать публичность тренерской работы и православную веру в советском государстве? Зачем спортсмену, который во всем полагается на собственные силы, нужна вера в Бога? Как и в чем за последние тридцать-сорок лет менялся портрет молодого поколения? Ответы на эти и другие вопросы — в интервью Елене Чайковской журналу «Фома». 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Фото: "РИА Новости"

 

«Нас Кто-то несет на руках»

Принято считать, что вера в Бога — это упование на Его волю, а спорт — упование только на собственные силы. Нет ли в этом для Вас противоречия?

Никакого. Большой спорт — это еще как упование на волю Божью. Все мои ученики, которые завоевывали медали, были верующими. Когда их после победы спрашивали: «Как вам это удалось?», они разными словами всегда отвечали одно и то же: «Такое ощущение, что нас Кто-то нес на руках». Настоящая победа, золотая медаль — это всегда прыжок выше головы. И спортсмены знают, что одними своими силами такой прыжок совершить не получится. Надо, чтобы Кто-то тебя подхватил и помог. Это не сказки и не шутки.

А разве нет в этом поблажки себе? Дескать, раз не все зависит только от меня, я могу где-то схалтурить, а Бог потом меня подхватит и понесет, если я Его хорошо об этом попрошу…

Не будет Господь помогать человеку плохо подготовленному, который до этого не выжал себя по полной и не сделал максимум возможного. Бог помогает тому, кто радеет, стремится и очень хочет победить. Для этого нужно сделать все от себя зависящее. Если ты не сделал, значит, ты не очень-то этой победы и хочешь. Так зачем тогда помогать?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Фото: "ИТАР ТАСС"

 

Прагматичная любовь

Отношения тренера и спортсмена — какие они? На что больше всего похожи — начальник и подчиненный, учитель и ученик?

Мама и ребенок. Все мои ученики — мои дети. И у нас строгая семья с английским — или, если угодно, дворянским воспитанием. Каждый ребенок в школе знает, что нужно здороваться со взрослыми: остановиться, встать по пятой позиции — «ножки вместе». Недавно был случай, когда девочка выбежала с поворота — и врезалась мне головой в живот. Она настолько сама этому удивилась и разволновалась, что тут же встала по пятой позиции и выпалила: «Здравствуйте, тетя Елена Чайковская». Тут уже я не могла сдержаться, чтобы не рассмеяться.

Внимание к воспитанию, как мне кажется, создает в нашей школе атмосферу любви и взаимопомощи. Спорт связан с постоянными большими нагрузками, с плотным графиком работы. И в такой ситуации, когда возможны эмоциональные срывы, я стараюсь воспитывать в детях уважение друг к другу. Даже в самых маленьких — ведь этому нужно учить с самого детства. Это очень важно в моей работе — никого не обидеть. Особенно того, у кого сейчас что-то не получается. Ему нужно не резкое слово, не вразумление — а помощь. Это, на мой взгляд, создают дружелюбную атмосферу. Я старалась делать так всю жизнь — во всех школах, которыми руководила. Ученики, сейчас уже взрослые люди, рассказывают, что несут с собой такую атмосферу до конца жизни. Это, кстати, очень прагматично: с любовью и доброжелательностью к людям жить проще. Коэффициент полезного действия в таком случае намного выше, чем при драках и скандалах.

При этом Ваши ученики всегда говорят, что у Вас — очень жесткий характер…

Это правда, уж они-то об этом знают. И еще знают, что за них я кому угодно голову оторву. Потому что очень их люблю. Жесткий характер у меня не врожденный. Он выработанный. Это тренерский характер. Большой спорт — это работа на пределе. Причем работа с огромным коллективом — и когда нагрузки по-настоящему возрастают, человеку свойственно сопротивляться. А тут начинает сопротивляться целый коллектив. Это по-своему естественно. Но я знаю, что нужно делать, чтобы коллектив пришел к результату. Знаю, где и как нужно нагрузить — еще и еще раз. Хотя тут же надо внимательно следить, чтобы не перегрузить — и физически, и морально. Но тренер должен постоянно быть на шаг впереди остальных и вести их за собой. Постоянно двигаться вперед. Если один раз дашь слабину — все, ученики будут знать, что, когда тяжело, можно на тебя надавить и самому в слабину уйти. Но если стоит цель — к ней надо идти. И ответственность лежит на тренере.

Получается, что нет противоречия между атмосферой любви в коллективе и жестким характером руководителя?

А почему эти вещи надо разделять? Любовь — это же не распущенность. Любовь может быть и требовательной.

Вера и воспитание

Вы много говорите о воспитании. А как в детстве воспитывали Вас саму?

По корням я немка. Мои предки осели в России еще в XVI веке. Но немецкое воспитание из семьи не уходило никогда. Даже в советское время. Моя мама всегда была выше ссор, сплетен и скандалов коммунальной кухни. И никогда не ныла, хотя жили мы тяжело. В 1941 году нас, как фольксдойче, выслали из Москвы в казахстанский Чимкент, мне тогда был год и три месяца. В столице остался только папа, работал в театре им. Моссовета. Потом маму не выпускали за границу. А когда в связи со спортивной карьерой перспектива заграничных поездок возникла уже передо мной, мама боялась, что и меня не выпустят. Но меня выпускали. Наверно, по мне было видно, что никогда из России я не эмигрирую. Я более русская, чем все русские. Это необъяснимо. Видимо, корни пущены глубоко. Мы здешние. Но по воспитанию я — немка. У русских есть такая черта, которой не было в маме и от которой постоянно предостерегали меня, — ныть. Перекладывать свои беды на чужие плечи и во всех грехах обвинять окружающих. Чуть что не так — искать виноватого. А мама с бабушкой учили меня, что если есть трудности — напрягись, чтобы их решить. Выход есть всегда: хуже, лучше — но есть. Попросить о помощи — это не стыдно, но нужно и самому быть готовым разбить лоб.

Этого же я требую и от своих учеников. Тяжело, не получается — мы поможем. Но будь добр, не перекладывай с больной головы на здоровую, напрягись сам. Это для меня и есть дворянское воспитание.

«Дворянское» традиционно противопоставляют «советскому». Это, с Вашей точки зрения, справедливо?

Так и есть. У меня была двоюродная бабушка Лиза — из настоящих дворян. До революции у нашей семьи было несколько своих домов в Москве. Постепенно власти все отобрали. И бабушка Лиза жила в маленьком домишке, где, тем не менее, умудрилась разместить два рояля. Моя мама боялась возить меня к ней в гости. Потому что любой наш разговор — стоило только войти в комнату — начинался примерно с таких бабушкиных слов: «Вот если бы эти (то есть, большевики) не пришли — эх, как мы сейчас жили бы!» И наверное, крайняя неприязнь к Советскому Союзу должна была бы передаться и мне. Но не передалась.

Почему?

Возможно, свою роль играет то, что я все-таки человек из мира спорта, а в том, что касается спорта, в Советском Союзе дела обстояли лучше, чем сейчас. Государство в тот момент безмерно много занималось физическим воспитанием народа. А с 1990-х годов у нас в этом плане была яма вплоть до 2000-х. Сейчас внимание к этому, слава Богу, постепенно возвращается. Но мы еще долго будем пожинать плоды того провала. Я даже не только о фигурном катании, хотя тут все мастера, кроме меня, в 1990-е поднялись и уехали на Запад. Я о физической культуре вообще. Знаете, в чем трагедия? Я каждый год набираю детей — сейчас их в нашей школе около пятисот. Из тех, кто каждый год приходит записываться к нам, лишь два-три ребенка — по-настоящему здоровых. Подавляющее большинство — с изъянами позвоночника и стоп. У всех сколиозы, животы, согнутые спины. Про хронические простудные дела я вообще молчу. Трудно найти ребенка, который двадцать метров пробежит без одышки. Сейчас смеются, что в государственных школах физкультуре внимания уделяется чуть ли не больше, чем литературе и английскому языку. Но это — вынужденная мера, чтобы через еще несколько лет мы не стали народом калек. В Советском Союзе в этом плане все было совершенно по-другому организовано: проходили спартакиады школьников, об этом говорили, это даже по своему «насаждалось». А сейчас… Я в школе фигурного катания хотела бы заниматься с детьми большим спортом, а очень часто вынуждена для начала заниматься просто оздоровлением. Я этому тоже рада, пусть хотя бы здесь будет так. Но если говорить в целом, я за то, чтобы лучшее из спортивной системы советского образца применялось и сегодня. Посмотрите на Китай — они эту систему у нас полностью переняли. И какие результаты на Олимпиадах?

В одном своем интервью Вы говорили, что всю жизнь были верующей. Как это сочеталось с жизнью в СССР? Вы же как тренер были «на виду»…

В семье все были верующими. В том числе и мама. Меня крестили в детстве. З июня — день памяти святой царицы Елены — всегда был праздником с подарками. Мама регулярно ходила в церковь. Но я — нет. Особенно когда стала тренером — как вы говорите, «на виду» — не могла себе этого позволить. За этим следили строго. Например, одна очень известная российская лыжница, чемпионка, венчалась в начале 1980-х. В 11 утра ее с супругом повенчали, а в 11:20 ей позвонили из «Динамо» и вызвали на разговор, чуть ли не медали грозились с нее снять. Но все обошлось: она сказала, что бабушка перед смертью наказала венчаться. Отговорка сработала. Я хоть в России в храмы регулярно ходить не могла, но зато заграницей — все храмы «мои». Нет такой страны, где я бы не помолилась в православном храме. Иногда мы проводили сборы в Подмосковье — и тогда ходили молиться в Троице-Сергиеву лавру. За нами следил человек в штатском. И когда потом вызывал на разговор, приходилось тоже придумывать отговорки: мол свечки купили, чтобы храму на восстановление пожертвовать — красивый архитектурный ансамбль, жалко, если будет увядать…

Получается, жить по вере в Союзе не удавалось?

Удавалось. Жить по вере — это же не только в церковь ходить. Храм не в бревнах, а в ребрах. Из души вера никогда никуда не уходила — ни в угоду времени, ни в угоду политическому строю, ни в угоду спортивному руководству страны. Дома всегда были иконы — это и был мой храм. Жить по вере — это поступать по убеждениям. А убеждения мои в этом плане ни в чем не менялись. Я чиста в том, что от православной веры никогда не отрекалась, нигде ни разу не лукавила, будто я неверующая. Не пыталась этого скрыть. Для меня самой вообще никогда не стояло вопроса о вере как такового: она была с детства чем-то нормальным, естественным как воздух.

А нет ли тут противоречия: Вы жили в стране, где, с одной стороны, в плане спорта и вашей профессии все благополучно, а с другой — быть свободным верующим человеком Вам нельзя? Как Вы в таком случае к советскому периоду в целом относитесь?

Тут на ум как раз приходит (спасибо воспитанию, видимо) дворянский принцип «делай, что должен, и будь что будет». Одно дело — это СССР как социально-политический строй и как идеологическая машина, и совсем другое — человек со своим внутренним миром, который в этом вынужден жить. Я считала, что просто должна делать свое дело в той стране, в которой Бог послал родиться, — и сохранила веру несмотря ни на что. Начинать борьбу в то время было бессмысленно. Чего бы я добилась — против такого маховика? А главное, за мной всегда была плеяда учеников. Если бы проблемы начались у меня, то всю школу бы закрыли. Мне кажется, когда человек может что-то совершить или что-то сказать, он должен свою миссию выполнять при любой власти. Ведь тот принцип — «делай, что должен, и будь что будет» — внутренний. Он в сердце. Никакой социально-политический строй ему не помеха. Государственная власть — это вообще последнее, что определяет поступки человека. Главное — убеждения людей. Сейчас, правда, принято считать ровно наоборот: поменяешь правителя — и как будто все в стране моментально станет хорошо…

Смирение — состояние творческое

Ваши ученики говорят про Вас: «У Чайковской даже классика не пахнет нафталином»…

А классика и не может пахнуть нафталином. Она же классика — вечно живая и актуальная. Вот только у молодежи она не востребована. Потому что мы живем в эпоху упадка музыкальной культуры. Своих учеников я постоянно таскаю на балеты и показываю, как Баха, например, ставил Баланчин. Если посмотреть — средства, которыми он работал, актуальны и сейчас. В то же время мы сегодня много работаем и с современной музыкой. Но я чувствую, что она… проще. В ней вообще нет глубины и философии. Один ритм. И я не знаю, что нужно сделать, чтобы классика становилась востребованной. У молодых людей фактически нет выбора, что слушать…

Разве? По-моему наоборот, в эпоху информационных технологий проблемы свободы выбора не стоит…

Сама возможность выбора — еще не все. Чтобы выбирать — нужно разбираться в предмете и знать, из чего выбирать. То есть нужно быть человеком внутренней культуры. И этого как раз нет.

И что делать? Смиряться?

Работать. Я поэтому и таскаю учеников на балеты. Смирение — настоящее христианское чувство, только оно не равно опусканию рук под всем, что на тебя наваливается. Во всех ситуациях ты должен искать смысл и искру Божью. Смирение — это мысль, это шаг, это творческое состояние. Смирение должно что-то порождать. Понял ситуацию, оценил, принял ее с миром — то есть, смирился — чтобы решить, как конкретно тебе сейчас действовать. Но именно действовать, а не бездействовать. Вот вы спрашивали, каково было быть верующим в СССР? Это было самое настоящее смирение: не отказаться от веры, но найти способ делать, что должен, в предлагаемых обстоятельствах.

Есть стереотип о том, что вера несовместима со спортом, потому что спорт подразумевает внимание к телу, а вера якобы диктует тело уничижать…

Насколько я знаю, вера этого не диктует. Но почему работа с телом должна противоречить заботе о душе? В здоровом теле — здоровый дух.

Могу возразить. Если посмотреть на оригинал этого афоризма, то смысл в нем — прямо противоположный: «как хорошо было бы, если бы в здоровом теле еще и дух был бы здоров, но это не так часто встречается»…

А вот этим я и занимаюсь. В сущности, таков девиз моей работы — чтобы в здоровом теле учеников еще и дух был здоров. Чтобы в них была и радость, и благость, и горящие детские глаза. Это главная задача тренера.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Фото: "РИА Новости"

Отцы и внуки

Вы воспитали не одно поколение учеников и продолжаете воспитывать сейчас. Как и в чем Вы ощущаете разницу поколений?

Я преподаю в Российской академии театрального искусства (ГИТИС) на балетмейстерском факультете. Мы каждый год мы на собеседовании задаем абитуриентам вопросы на общекультурные темы. Последние несколько лет мы сначала удивляемся ответам, а потом сильно расстраиваемся. Люди поступают в театральный вуз — и вообще не ориентируются ни в творчестве композиторов, ни в творчестве писателей… Это опять-таки вопрос внутренней культуры. Есть и другой аспект. Тридцать-сорок лет назад у нас была гордость за страну. Не за партию или генсека, а за Отечество. Это присутствовало и в спорте, и в науке, и в балете. Было нормальным работать и побеждать не ради себя, а ради своей страны. К сожалению, в нынешней молодежи этого почти нет.

Когда Вы говорите «молодежь», Вы какой возраст имеете в виду?

Вы, например, какого года рождения?

1986-го…

Ужас. Вспоминается фраза про потерянное поколение… Многим из ваших ровесников родители покупали сначала аттестат зрелости, потом — диплом о высшем образовании. Поэтому теперь они думают в первую очередь о деньгах, ничего не знают, в образовании и самообразовании смысла не видят. А зачем — если все можно купить? Следующий шаг — а зачем вообще нужно трудиться? Несколько моих учеников-фигуристов этого поколения, которые были выдающимися в юности и подавали большие надежды, просто погибли в профессиональном плане. Они дошли до звания чемпионов среди юниоров, но дальше нужно было работать только больше и усерднее. А вот этого они как раз не хотели.

А нынешние дети?

Они другие. Их родители поняли, что настоящее образование — сейчас среднее, потом высшее — все-таки нужно. Поняли, что всего не купишь, стали по-другому относиться к воспитанию своих детей. Нынешние дети честно учатся. Я вижу, как в они в перерывах между тренировками сидят и делают уроки. Впрочем, и тут приходится сказать — наверное, это нормально, хотя и жутковато — в этих детях уже мелькает мысль: сейчас я научусь кататься — а что я потом буду с этого иметь? Как я это… монетизирую? Раньше цель была достичь, самовыразиться, открыть что-то новое. А теперь к творчеству прибавляется еще и прагматичный подход. Но я категорически против сетования в духе «в наше время трава была зеленее». Я люблю этих детей. Я всего лишь констатирую ситуацию, которая сложилась. Другой у нас нет — а значит, опять-таки надо смириться и работать в предлагаемых обстоятельствах. Приучать детей к идеалам.

Но все-таки поколенческие приоритеты в сегодняшних детях сместились в лучшую сторону — к образованию, к труду. С чем Вы связываете такую перемену?

В том числе и с тем, что последние годы свободно живет и действует Русская Православная Церковь. Многие родители поняли, что без Церкви — никуда. Я не говорю о непосредственном воцерковлении, но хотя бы о внимании к традиционным ценностям. Образование, труд, воспитание, вера — все это зазвучало в воздухе. Изменилось отношение людей друг к другу, стало более внимательным — очень радостно, что в этой атмосфере начинают расти дети. И это во многом заслуга Церкви. Хотя этого, конечно, недостаточно… Мне кажется, православная вера, к сожалению, все равно до сих пор не стала для людей естественной как воздух. Для этого должно пройти время. Сознание народа не может перестроиться за десять-двадцать лет — такую инерцию не переломить. Такие как Вы — те, кому сегодня 25-30 лет — дети своих родителей: Вы уже не успели застать веру в детстве. А детская вера — это нечто особенное, формирующее человека на всю жизнь. Вы можете прийти к вере во взрослом возрасте и быть искренне верующим, но все равно опыта детской веры вам будет не хватать. Ваши дети вырастут верующими с детства — но в них все равно еще останется ваша инерция. А вот ваших внуков — я на это всерьез надеюсь! — ваши дети уже будут одевать по воскресеньям в самые красивые платья и костюмы, чтобы вести на Литургию как на праздник. И для всех это будет совершенно естественно. Так, как это всегда и было. 

Беседовал Константин Мацан

СПРАВКА: Елена Анатольевна Чайковская родилась в 1939 году в Москве. Заслуженный тренер СССР, мастер спорта СССР, заслуженный тренер России, заслуженный деятель искусств России. За успешную работу с литовскими фигуристами Правительство Литвы наградило Елену Чайковскую орденом Святого Гедиминаса. Окончила балетмейстерский факультет ГИТИСа. По ее инициативе там открыли отделение, на котором из бывших фигуристов готовят тренеров и постановщиков танцев на льду. Среди учеников: Татьяна Тарасова, Людмила Пахомова, Александр Горшков, Наталья Линичук, Геннадий Карпоносов, Владимир Ковалев, Владимир Котин, Мария Бутырская. В настоящей момент —руководитель школы фигурного катания «Конек Чайковской». Муж — известный спортивный журналист Анатолий Чайковский.