Однажды на берегу Геннисаретского озера стоял Христос и проповедовал, а множество народа теснилось вокруг. В такой ситуации более чем вероятно, что толпа просто-напросто столкнет проповедника в воду, поэтому Он, увидев, что из двух лодок как раз выгружают сети и что одна из них принадлежит Симону, сел в нее, попросил Симона немного отгрести от берега и продолжал проповедь. А когда закончил, сказал: «Отплыви на глубину и закиньте сети свои для лова». И Симон послушался, хотя ловил всю ночь и ничего не поймал. Но тут в сетях оказалось такое множество рыбы, что и сети не выдерживали, и наполнились обе лодки.

Это событие стало известным в мировом искусстве сюжетом. Действительно, какая благодарная для художника тема! Живописное изобилие (а рыба — это красиво, тем более во множестве) должно радовать... Но давайте обратим внимание на реакцию Петра. Он в ужасе. Он падает в ноги Христу и говорит: «Выйди от меня, Господи! Потому что я человек грешный». Его собратья-рыбаки тоже в ужасе, как и друзья его, Иаков и Иоанн, сыновья Зеведеевы, в недалеком будущем — Апостолы Христовы. Спрашивается, почему? Довольно близко лежит ответ: потому что ощутили свое недостоинство. Исключать это никак нельзя, но полезно вслушаться в слова Христа: «Не бойся; отныне будешь ловить человеков».

Во-первых, здесь звучит великое Христово «не бойтесь», — так Он не раз и не два ободряет Своих учеников, которых Его выбор поставил на границу двух миров — видимого и невидимого. Им многому нужно научиться, и главному — тому, что нужно принимать то, что исходит от Спасителя, с полным доверием, отнюдь не исключающим понимания. Слова Христа объясняют, что чудесный улов — это зримый образ того, что предстоит Петру и его собратьям по призванию, Апостолам: приводить людей ко Христу.

А давайте подумаем, чего испугался Петр, да так, что успокоить его нужно было именно этими словами? Не того ли, что ему предстоит участвовать в действиях «великого чудотворца», сила которого направлена на злобу дня, на телесные потребности?

Это, разумеется, невозможно доказать, но и нет оснований для того, чтобы категорически отвергнуть. Отметим лишь, что столь явное, великолепное, пышное чудо не вызывает мгновенного ликующего одобрения, а приносит повод задуматься и даже задуматься о вещах ужасных. Есть смысл противопоставить такой реакции упорное требование чудес со стороны фарисеев. Зачем, спрашивается?.. Не для того лишь, чтобы посеять смятение в душах людей здравомыслящих, а потом вволю порассуждать о природе данного чуда — откуда оно и не свидетельствует ли о связи с темными силами?

А затем — рассказ об исцелении прокаженного, который сказал: «Господи! если хочешь, можешь меня очистить». И был исцелен со словами: «Хочу, очистись». Слова прокаженного демонстрируют не только веру, но и смирение, настоящее, доподлинное, — смирение перед волей Божией. В них звучит отклик Гефсиманской молитвы Спасителя: «Не Моя пусть будет воля, но Твоя». И он получает то, о чем так благочестиво просит: со словами «хочу, очистись» Христос исцеляет его. Мы, живущие в мире, пронизанном Благой Вестью, знаем, что Господь, конечно, хочет всех спасти. Но не всегда берем в расчет, что у Него для этого Свои пути и Свои способы, и безусловно диктовать Ему, каким именно образом нам помочь, вряд ли следует.

Что касается проказы, то Иисус, исцеляя прокаженных, строго следовал в дальнейшем ветхозаветным установлениям. Проказа была священной болезнью, диагноз ставили священники и соответственно констатировать исцеление должны были они же. Отсюда и требование никому не рассказывать об обстоятельствах исцеления, а пойти к священникам, которые это исцеление засвидетельствуют. Жертва за исцеление (очищение) также должна была приноситься священникам.

Но так получалось, что несмотря на то, что Христос просил не распространять сведений о творимых Им исцелениях, молва о Нем все распространялась, а люди стекались и слушать Его, и избавляться от болезней. И здесь Евангелист считает нужным упомянуть, что Спаситель предпочитал молиться уединенно в пустынных местах. Почему-то эта деталь особенно задевает душу, если подумать, что Единый из Трех Лиц Пресвятой Троицы так жаждет молитвенного общения с Отцом...

Укрепление очень нужно было Сыну Божию. Следующий эпизод показывает, насколько непросто было Его служение. На Его беседы стекались и фарисеи, и законоучители из Галилеи, Иудеи и самого Иерусалима, «и сила Господня являлась в исцелении больных». Одного расслабленного (парализованного) принесли на постели, но в дом его внести возможности не было. И тогда его отважные друзья влезли на крышу, разобрали ее, подняли туда постель и затем опустили внутрь дома. Представляете, как надо любить человека и как верить в Божественное исцеление, чтобы пойти на такое?! Помянем также добром и хозяев дома, не воспротивившихся разорению их недвижимости. Сейчас в это просто трудно поверить, а в те времена — отнюдь не райские, между прочим, — такое оказалось возможным.

А Христос сказал параличному: «Отпускаются тебе грехи твои» — и вызвал сильное недовольство книжников и фарисеев, которые рассуждали (как показывает дальнейшее изложение) мысленно о том, что это богохульство, что никто кроме Бога не может такое сказать. Но эти мысли были открыты Иисусу, Который сказал: «Что вы помышляете в сердцах ваших? Что легче сказать: прощаются тебе грехи твои, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи (здесь Он обращается к больному): тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой». И по этому слову больной встал и отправился домой, славя Бога, а оставшиеся тоже славили Бога, но были объяты ужасом и говорили о чУдных делах.

В одном этом эпизоде — три реакции на чудо: возмущение книжников и фарисеев, которое на современном языке можно было бы выразить словами: «а по какому такому праву?», бесхитростное благодарение исцеленного и благоговейный (ну, может быть, чуточку суеверный) ужас остальных.

Первая реакция выказывает некий дефект сознания: если Некто говорит, как имеющий Божественную силу и власть, и происходит по Его слову, то можно было бы предположить (хотя бы как вариант для дальнейших умозаключений), что Он этой силой и властью обладает. Что же мешает такому естественно-логичному ходу мысли? — инерция ритуализма, совершение положенных церемоний уже вполне автоматическое, абсолютизация настоящего. Привычка, короче говоря. Укоренение в привычке уже просто не дает сил подумать о том, что положение дел может измениться, что, собственно говоря, никто и не обещал, что перемен не будет, скорее наоборот: существуют мессианские пророчества, согласно которым при приходе Мессии начнется совершенно новый этап жизни Израиля... Приходится жестко констатировать, что те, кто стоял на страже благочестия, вовсе не хотели встречать Мессию, творящего волю Божию.

Вторая реакция проста, незамысловата и чиста, это — радость и благодарение. Третья же соединяет в себе благоговение и страх. Собственно говоря, именно она вполне типична для человечества, и все дело в пропорциях. Если преобладает благоговение, то и страх имеет тенденцию преобразиться в благой страх Божий: в бережное, трепетное отношение, свойственное живой любви, в боязнь огорчить Того, Кого любишь, сделать Ему больно. Если же преобладает страх, то отношение к Богу преображается в безумное желание скрыться от Него, изгнать Его... и мы все знаем крайнюю форму такого «изгнания».

Да, совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин 4:18). Но хорошо бы нам еще понимать, что страх следует изгонять не только (и не столько) ради душевного комфорта, но и потому, что страх делает человека богоубийцей.

В частности, страх присутствует и в реакции книжников и фарисеев — страх за потерю собственного комфорта, страх перед необходимостью меняться самому и менять основания своей жизни... и страх перед тем, что Бог — не такой, как это привычно и удобно рисуется в воображении. В заключительной части главы Лк 5 мы наблюдаем, как этот страх движет людьми, формирует их ропот, их недовольство, их озлобленную придирчивость. Вот Христос видит мытаря Левия, собирающего пошлину, и говорит ему: «Следуй за Мною». И тот немедленно оставляет свой пост (а вместе с тем и должность) и идет за Господом. А ведь человек-то он был не очень хороший, и дело даже не в том, что он сотрудничал с оккупационной властью, а в том, что брал лишнее, собирая подать, — в свою пользу. Но наверное не было у него той страшной черты, которая разъедает души миллионов — самооправдания, и его неправедная жизнь ему постыла, и как только он услышал призыв, он ему тотчас последовал. И устроил в честь Учителя пир у себя в доме, на котором были его друзья, тоже мытари.

Есть мелкая деталь, по-моему, не вполне проясненная: книжники и фарисеи выражали свое возмущение, негодующе спрашивая учеников, зачем они едят и пьют с мытарями и грешниками. И вот то ли они осаждали дом Левия и атаковали выходящих, то ли сами на этом пиру были, — не так уж и ясно. Второй случай, конечно, был бы намного интереснее. Отвечал им Иисус: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию». Вот эти Его слова нам следует всегда хранить в душе. Когда мы проводим убедительные параллели между добродетельным житием церковного народа и нечестием остальных, не хватает одной крошечной детали, одного заключения: значит, Христос — не для нас, а для них. Конечно, это обидно. Конечно, хочется возмутиться. А вот не надо; избежать этого печального вывода просто и даже очень просто; достаточно лишь признать, что следует приступить к покаянию. Потому что Спасителя призывают не победными реляциями, а прошением: «Господи, помилуй!». А милуют тех, кто виновен.

Но вопрошающие в своем желании обличить Христа, морально Его уничтожить, даже не заметили всей глубины сказанного (вот и мы частенько проходим мимо этих слов), а продолжали свои обвинения. Речь зашла о том, что ученики Иоанна постятся и молятся, и фарисейски ученики тоже, а ученики Христа едят и пьют. Не правда ли, знакомая риторика? Да у нас половина поста уходит на раздачу указаний о том, как надо поститься (правду говоря, в основном это бывает в ответ на страстные вопрошания), а вторая зато — на печальные рассуждения о том, что вот пост идет и к концу уже близится, а ничего кроме сугубых искушений не происходит... Ответ Христа был прозрачно ясен: «Можете ли заставить сынов чертога брачного поститься, когда с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься в те дни».

Здесь некий смысл содержится в слове «заставить» как малоприменимому к духовной жизни. Да, конечно, всякий по себе знает, что аскетическая практика так просто не дается, что следует себя понуждать... и в этом все дело: себя. То есть стремление к посту и молитве должно быть в человеке и возрастать в нем. А духовное руководство — это именно что помощь в возрастании внутреннего желания. Вот сейчас мы пребываем в ожидании светлого пришествия Христова во славе. То есть самое время молиться и поститься. И все дело в том, насколько в нас живет любовь, благодаря которой мы и постимся в радость, и молимся теплой молитвой, и возглашаем «Маранафа!», Господь грядет. Судя по тому, как мелко и постыдно проистекала паника по поводу лжепророчества о конце света — пока не очень мы к нему готовы. Должно быть, Всемилостивый и Долготерпеливый будет еще ждать. Нам бы только не забыть, что «долго» — не значит «всегда».

Глава завершается притчей о том, насколько бережно, разумно, осторожно и тактично следует соединять старое с новым: «Никто не приставляет заплаты к ветхой одежды. отодрав от новой одежды; а иначе и новую раздерет, и к старой не подойдет заплата от новой, и никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодо вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут; но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережется и то и другое. И никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого, ибо говорят: старое лучше».

Можно ли сказать, что этот текст отстаивает принципы консерватизма? или реформизма? — Вовсе нет; ни того, ни другого. Ветхое нужно чинить, но только не наспех отодранными новыми заплатами. Новая ткань, хорошая и крепкая, будет способствовать окончательной порче того, что можно было бы еще починить. И при этом от выдержанного старого вина нужно не вдруг переходить к молодому: старое на вкус лучше. И молодое бродящее вино прорвет старые мехи, которые могли бы еще послужить, и само вытечет... Об этом обо всем еще долго можно было бы рассуждать, но основное понятно: старое неизбежно стареет, молодое призвано его сменять. Но вот правила замены довольно сложны...

Хорошо бы помнить об этом всем, кого это касается. А касается это всех без исключения.