Пока эта подборка из нескольких миниатюрных стихотворений складывалась, пока я неторопливо прочитал большой свод стихо­творений Льва Пиляра, частично растворенный в трёх маленьких — с ладонь — книжечках, мы несколько раз встречались и говорили о том, о сём.
В одну из таких встреч он очень просто и хорошо сказал о поэтической форме, которой издавна предан: «Она нашла меня сама».
Упомянутые книжки вышли из печати совсем недавно, им предшествовали публикации в журналах «Арион» и «Новый мир», и — два стихотворения в «Фоме», когда мы решились посвятить очередной выпуск наших «Строф» не одному, но нескольким стихотворцам — тем, кто годами обретается на периферии издательского внимания, в литературе держится скромно и незаметно.
Один из сборников Пиляра называется «Сочинитель слов». Кажется, это больше, чем просто красивое название. Я думаю, здесь обозначилось его осердеченное, почти духовное отношение к речи. «Писать настоящие стихи я могу только тогда, когда начинаю любить слова».

Я жалею, что в «Искорку души» совсем не вошли стихотворения о родной природе. Это не то, что обычно называют «пейзажной лирикой», но, скорее, вослед Фету и Пришвину — очеловечивание снега, деревьев, травы и облаков.
…Но зато сюда прилетели его красные фельдмаршальские снегири.
У этой поэзии, как мне кажется, два органических «направления», ну, как бывают у реки два рукава: с одной стороны — высокая, детская, платоновского замеса поэтика (Андрей Платонов — из самых любимых писателей), а с другой — доверчиво-риторический посыл, прямое высказывание.
Я люблю, когда поэтическое у него перетягивает. Кстати, требовательность к себе у Льва Юрьевича необыкновенная: каждый этюд должен быть жестко мотивирован, тогда он будет жить. Вообще его стихотворение — что тот огарок свечи, оставленный на окне заносимого метелью сруба: мигает себе маленький огонёк, и что же он может осветить? А виден — издалека, за версту. Глядишь, и поможет кому, сбившемуся с дороги.

* * *
Над белым снегом белёсый туман,
съедающий белый снег.
Как будто бы размягченье ума –
думает человек.
Воображенье не хочет спать,
повсюду картины видит.
Где-то в деревне стоит изба
в заброшенности и обиде.

* * *
Голова моя, голова.
Голова городская, столичная,
вся изрытая, как котлован,
созидающая величие,

ощущающая кошмар
человеческого падения.

Говорят, полетим на Марс.
Будем там вести наблюдения.

* * *

Одни из Савлов
становятся Павлами.
Другие из Павлов
становятся Савлами.

Третьи живут,
душой не проявленные,
не интересуясь
Савлами-Павлами.

* * *

Солнце – небесная лампочка,
наипрекраснейший свет.

Грустно от мира отламываться,
улетать прародителям вслед.

Улетать в измеренье новое,
ожидая дальнейшей судьбы.

Сопричастен ли Божьему зову я
или мало во мне любви?

* * *

На коротком поводке
я веду стихотворенье

по тропинке,
по реке,
по душевной по тоске,

по духовному стремленью.

Тайный ученик

Никодим приходил к Иисусу
за глаголами вечной жизни,

потому что смерть – это ужас,
из костей состоящий и слизи.

Как родиться для райского счастья,
если старый уже и потухший?

С Духом Светлым где повстречаться,
чтоб зажечь свою тёмную душу?

Ничто

Скоро я спрячусь в старость,
другой с меня станет спрос.

Карьера не состоялась,
до Мастера не дорос.

Но я человек упорный
и дело своё люблю:

в тесной словесной гримёрной
ключ подбираю к нулю…

* * *

Радуюсь каждому дню,
радуюсь каждому часу.

Время не тороплю
и погружаюсь в счастье.

Знаю, что это пройдёт.
Не миновать испытанья.

Пью чай и вкушаю торт,
обериутов читаю.

* * *
Прилетели мои снегири –
красногрудые, краснопузые.

С восхищеньем на них посмотри –
генералы они, Кутузовы!

* * *
Покуда хватит сил,
я буду жить:

смотреть на мир,
писать стихи, молиться.

И уповать
на искорку души –

на огненную
Божию частицу.

* * *

Утихает к вечеру
сутолока вечная.

Спадает напряжение
от беготни, движения.

Сижу перед окном
маленький, как гном.