Сотрудники ОГПУ обвинили отца Александра в контрреволюционной проповеди и в том, что из-за него певчие запели кондак неуставного для этого времени великопостного богослужения. Он ответил: «В церкви верующие действительно плакали. Чем было вызвано такое настроение верующих — не знаю. Я, когда вышел из алтаря с крестом, увидел, что плачут и женщины и мужчины; я тоже прослезился, положил крест на аналой, а сам ушел в алтарь. В это время на левом клиросе запели кондак “Душе моя, душе моя…”, который действительно поется только в Великий пост; я знал, что это противоречит церковному уставу, но не хотел вмешиваться в это дело».