ИНТЕЛРОС > №2, 2012 > Екатерина ТИМОФЕЕВСКАЯ (1906-1987): ПОДНЯВ ЛАДОНИ

Павел Крючков
Екатерина ТИМОФЕЕВСКАЯ (1906-1987): ПОДНЯВ ЛАДОНИ


28 февраля 2012




У великого американского поэта Уолта Уитмена есть удивительные строки в поэме «Прощайте»: «Нет, это не книга, Камерадо, / Тронь её и тронешь человека…»

Я вспомнил их, открыв однажды книгу неизвестного мне стихотворца. «Бог видимый» — так она называлась. Мне подарил её поэт Александр Тимофеевский, автор знаменитой «Песенки крокодила Гены» («Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…»).

«Почитайте, пожалуйста, эти стихи. Когда-нибудь мы с Вами поговорим об их авторе», — сказал Александр Павлович. Я уже знал, что Екатерина Тимофеевская — его тётушка, что он помнит её с раннего детства, что она была замечательной художницей, но с постепенной потерей зрения отложила кисть и взялась за перо.

Несколько лет спустя, складывая для «Фомы» вот эту самую подборку стихов Екатерины Тимофеевской, — я услышал от её племянника твёрдые и смущённые слова. «А, знаете, ведь у неё, кажется, совсем не было недостатков. Она прожила свою жизнь в любви. Любовь была её сутью, деланием, смыслом всего…».

…У Тимофеевской есть поразительный цикл «Сви­детельства» — о евангельских событиях (два из них вошли в нашу публикацию). Вчитываясь, трудно отделаться от мысли о личном присутствии. Кстати, известный роман Михаила Булгакова она читать не захотела.

Духовная жизнь Екатерины Павловны была своеобычной: она самозабвенно любила преподобного Сергия Радонежского, ездила в Лавру и писала стихи об индийском мыслителе Кришнамурти.

Она мучительно страдала (и выразила это в своей поэзии) от «вавилонского плена» «мира сего». Остро переживала всеобщий «распад сердец», который, говоря словами другого поэта, — «страшней, чем расщеплённый атом»…

В её стихах есть и космическое, и — приземленное, «коммунальное», осязательно-родное.

Не имея детей, она многим стала названной матерью. Жила — другими.

…Её инициалы совпадали с материнскими; когда в тридцатые годы сотрудники НКВД пришли в их дом за Еликонидой Васильевной, дочь Катя отправилась вместо матери в ссылку. Подмены не обнаружили. Разве это не великая притча о любви? 

 

Павел КРЮЧКОВ,

редактор отдела поэзии журнала «Новый мир»

 

* * *

Вечное чудо: из жёлудя дуб вырастает,

мощный, с корою в рубцах,

с вершиною тёмно-кудрявой.

Чудо могучего роста. Природы великая слава.

Ангелов труд неустанный.

Снова себя воссоздать

— жёлудь расстанется с веткой.

Где же слова, чтоб сказать про рожденье

и смерть человека?

 

 

В метро

 

За бабкой из вагона на перрон

выходят дети — мальчик лет шести

и девочка поменьше и помельче.

Заботливо держа под локоток,

она ему: «Смотри себе под ноги,

будь осторожен…» — маленькая мать.

 

 

Молитва для всех

 

Гнёт времени, тот многолетний пресс,

штампующий неумолимо

расплавленный металл в болванку или рельс, —

да не коснётся близких и любимых!

Вся пресса, радио, телеэкран,

вой подтасованных и лженаучных истин —

да не коснётся этот мёртвый штамп

безверия родных и близких!

 

 

 

* * *

Дождь лил и лил ливмя. Казалось всем,

что чёрная приблизилася осень,

что долгая разлука настаёт

с теплом и светом. Холод, грязь и тьма.

Но нынче утро разбудило рано:

в окне светился пламень голубой.

О Солнце! Ты встало над Москвой,

ещё повитой тающим туманом.

Листва горела в золоте лучей,

и радостная зелень тополей,

и тёмные, резные листья дуба,

осыпанные каплями дождя,

и кисти красные рябины,

и каждый куст, и каждая травинка

к Тебе тянулись, обратясь лицом, —

и даже ваш в саду кирпичный дом…

А мне хотелось, как пифагорейцу,

подняв ладони, славить твой восход,

Владыка, жизнь дающий. Отче наш!

 

* * *

Тень багряницы и венца из терний.

Он возлежит на трапезе вечерней

у Симона. Над Ним густеет мрак,

лишь лоб обвит закатным рдяным светом

и плечи. Меркнет день. Им разойтись пора,

но манит взор, печальный и приветный,

и медлят гости и к дверям нейдут.

Тут женщина к Нему подходит неприметно,

разбила алавастровый сосуд

и чистый нард, благоуханный миро

на ноги льёт, что пыль дорог покрыла,

и, плача, отирает волосами,

не слушая враждебных пересуд,

со всею нежностью касаясь их устами.

«Сирийский нард бесценный, лучший самый», —

Иуда поднялся Искариот

и вышел в бешенстве, скривив усмешкой рот.

 

 

 

* * *

И повели, оттеснив Иоанна. Другие притихли…

Пётр рванулся к нему, до двора претории следом

шёл. Привратник его не пускает: «Да ты не из них ли?»

«Нет», — ответил, чтоб только пройти. И сам не приметил,

пьяный тоскою в мучительный час тот. Но кто-то

хлопнул его по плечу: «А я тебя видел, однако,

с ним…» — «Обознался, приятель». Ещё напоследок

гнавшей его от огня, он иззяб, служанке, его опознавшей:

«Прихвостень, мол, Иисусов». — «Не знаю,

о ком говоришь ты?» —

ей сказал, чтоб она отвязалась. И петел

криком ночь разбудил тотчас. И Пётр, за ворота

выйдя и оземь лицом грохнувшись, горько заплакал.

 

 

* * *

Пошли подружки старенькие

больную навестить,

а что ей принести?

Одна купила яблочков,

румяные бока,

другая — молока,

и сдобный кекс творожный,

и крем-брюле мороженое,

а третья — всех добрей —

состряпала пюре.

Сама в кастрюльке крошечной

начистила картошечки,

сварила, истолкла,

и молочком разбавила,

и масличком заправила —

уж так нежна, бела!..

А всё глядит: не сухо бы?

Ещё яичко вбухала,

сметанкой залила!

 

 

 

* * *

Был солнечный, был лучезарный день.

Но дымная из моря встала туча,

о горизонт стеной дождя и молний

беззвучных оперлась — и разом

полнеба захватила, колыхаясь,

огромная и грузная, и ливень

обрушила на пляж беспечный. Люди,

топорща зонтики, бегут, спасаясь,

и ветер гонит лепестки газет.

 

 

 

* * *

От ликования устав, тоскуя о доме,

в бывшую церковь вхожу — в военный музей.

Образ безумья людского. Под знаменем алым

клочья разодранных мин… Железо стонало.

Лица героев. Но огненный смерч корабли топит,

море пылает и небо. Берег кремнистый стонет.

Огненный шквал подступает всё ближе, всё ближе…

В арке над входом вижу —

Ангелы, два, на коленях перед Крестом рыдают.

Из-под забелки тонкой живопись проступила.

 

Рисунок Наталии КОНДРАТОВОЙ 

 

 


Вернуться назад