ИНТЕЛРОС > №5, 2011 > Виктор КУЛЛЭ. ВЫПОЛНИТЬ ДОЛЖНОЕ ВАРЛАМОВ Алексей
|
Поэты читают по-разному. Когда я впервые увидел, как произносит свои стихи Виктор Куллэ, то позабыть это действо уже не смог: держа одну руку на горле, словно страдая от произносимого, словно бы ныряя с головой или выходя к барьеру, — читал этот — почти пятидесятилетний сегодня — стихотворец свое сокровенное. Помню, тогда я подумал: а ведь стихи — главное, если не единственное, что может предъявить поэт миру и Богу. И сколь же драматично это иногда происходит. Помнится, Борис Пастернак сравнивал книгу с «кубическим куском дымящейся совести»…
Поэтический голос Куллэ узнаваем сразу: слегка «задыхающаяся», беспокойная, только ему присущая музыка; откровенный, исповедальный тон, закрепляемый иногда срывающейся в жесткий натурализм лексикой и тут же — как бы это сказать? — густая, изысканная культурная нота. Питерская, конечно. Вспоминая на рубеже веков об отъезде на Запад Иосифа Бродского, поэт и ученый Лев Лосев горько заметил: «Мне показалось, что все кончилось, но это было ошибкой. Накатила волна следующего петербургского поколения с такими замечательными поэтами, как Елена Шварц и Сергей Стратановский, а потом и следующего за ними. Возможно, самым ярким петербургским поэтом поколения нынешних тридцатилетних является Виктор Куллэ…». С тех пор поэт, филолог и переводчик Куллэ перебрался в Москву. Тем, кто знаком с его яркой эссеистикой и литературной критикой последних лет, кто слышит его душевные «сигналы» и видит «знаки», кто любит его стихи — хорошо известно, что Виктор Альфредович из тех писателей, которые при любых обстоятельствах всегда защищают добрые нравы литературы и отважно сражаются с этическими и эстетическими подменами. В своей духовной жизни, отсвет которой нередко лежит и на стихах, — он беспощаден к себе до такой степени, что сама собою вспоминается древняя максима: настоящий поэт всегда внутри исповеди. Остальное — не наше, но Божье дело. Наше дело — только прочесть и расслышать. Верю, что читатели «Строф» обретут через эти стихи собрата и друга. Павел КРЮЧКОВ, редактор отдела поэзии журнала «Новый мир» * * * Устав искать от добра — добра, отшкрябывать зло от зла, почуешь, вернувшись к пробам пера, что юность все же была. Какой ахинеи ни городи, но чуткий холодный ком, считающий стопы в пустой груди, отчасти тебе знаком. У юности тот волшебный наив, тот самозабвенный гам, когда, целомудрен и небрезглив, ты верил еще словам, но не языку. И слова в ответ легко предъявляли себя: и слово любовь, и слово поэт, и сладкое слово судьба. Язык же молчал. Точней, говорил с теми, кому доверял. Ему до звезды трепыханье крыл и по барабану — финал. И, этой насмешливой немотой поверженный, — как зверье, ты шкурой почуял, что всё — не то, точнее — всё не твое. Ты бился всем телом — как фиш на мели в полметре от отчей реки — беззвучно. Поскольку слова ушли с другими играть в поддавки. Но все же дополз, ободрав чешую, жабры забив песком, до влаги — и булькнул назад, в струю, прозванную языком. Признайся, не рад, что и впрямь убёг от правды белковых тел? Пусть тут жутковато — но, видит Бог, ты этого сам хотел. Пусть ты никогда не достигнешь дна и не оставишь следа. Пусть кровь покамест не столь холодна, как снаружи вода, — зато первозданная новизна внятна тебе с азов. Слова, что допрежь не желали знать, послушно пришли на зов. Наверное, это и вправду — Бог, который вбирает в себя и слово поэт, и слово любовь, и страшное слово судьба. Холода Потеплей подвернём сон простроченной ватой. Небо вымерзло — в нём словно в Круге Девятом. Птицы жемчуг клюют в мёрзлой куче компоста. Холода настают. Пережить их непросто. Сверху сыплется мел — прохудилась побелка. Я играл как умел, но в конце не победа — изнурительный пат, иссякание дара. Я раздавлен и смят как порожняя тара. Примирись и терпи. Тело — крест твой тягчайший. Это опыт — отпить из дарованной чаши. Протекла мимо губ лёгкой жизни прохлада. Я и быть не могу, и казаться не надо. Я друзей не прошу о тепле и поддержке. Память как парашют замедляет паденье. Ей дано облекать ложь подобием жизни. Да ещё облака, вероятно, спружинят и отбросят назад — в сон, отмеренный строго. Потому что нельзя на свободу до срока. На полях перевода Псалмов Тело моё ненадёжное скоро устанет терпеть. Только бы выполнить должное, только б успеть. Я не к тому, чтобы каяться или канючить о чём — просто всё пристальней кажется смерть за плечом и всё мучительней чудится, что предстоящий процесс это расплата за чудища лишних словес. Музыка всякой просодии будет мертва без любви. Пусть непосильный — но всё-таки лик Свой яви! Истины жду, а не выгоды — внятной, ужасной, любой. Все мои входы и выходы перед Тобой. ![]() рисунок Наталии Кондратовой Вернуться назад |