Парламентский контроль

Механизмы общественного контроля над спецслужбами давно придуманы: это работа профильных парламентских комитетов, парламентские комиссии, создаваемые по специальным поводам, контроль над бюджетом спецслужб и публичность работы тех правоохранительных органов, которым по закону поручено расследовать преступления в среде сотрудников спецслужб.

Своеобразие российской ситуации в том, что здесь в наличии все нужные элементы, только их эффективность примерно равна сталинской конституции – самой демократичной в Европе на тот момент.

В нашей стране задачу контроля над спецслужбами со стороны нижней палаты парламента должен выполнять Комитет по безопасности Государственной Думы РФ. Еще недавно комитет действительно пытался вмешиваться в деятельность наших силовиков, когда те слишком нагло выходили за рамки закона. В составе комитета, например, были такие депутаты, как Юрий Щекочихин и Гуров, которые руководили комиссией по борьбе с коррупцией.

Однако после декабрьских выборов в Госдуму 2003 года роль думского Комитета по безопасности изменилась кардинально. Председателем комитета был назначен член «Единой России», бывший заместитель министра внутренних дел Владимир Васильев. То есть министерский принцип подчиненности сохранился и в парламенте: спикер – бывший министр внутренних дел, глава Комитета по безопасности – его бывший зам.

В результате Комитет по безопасности превратился в самый безопасный комитет Государственной Думы. Его председатель Владимир Абдуалиевич Васильев – кадровый сотрудник внутренних дел. Служил в ОБХСС, возглавлял ГУБОП. До выборов в Госдуму – президент федерации бокса и кикбоксинга работников МВД, заместитель министра внутренних дел. Впрочем, прославился Васильев не на боксерском ринге и даже не борьбой с оргпреступностью. Свое место в истории Васильев заслужил в октябре 2002 года, когда от лица властей рассказывал нам, что же происходит на Дубровке. Это именно он в восемь утра в день штурма сообщил, что штабу не дали нормально начать операцию, так как несколько заложников попытались сбежать. Поэтому штурм были вынуждены начать. То есть заложники сами спровоцировали штурм, не оставив другого выхода. Вот сразу и найден виновник всех 129 смертей. А мы все думали: кто же в пять утра вырубил освещавшие площадь прожекторы, установленные напротив ДК? И кто потом начал стрельбу из всех видов оружия, включая крупнокалиберный пулемет с БТР?

Зато нам сразу стало понятно, почему тот же Васильев в эфире РТР накануне в пятницу предлагал запретить прямую трансляцию с Дубровки. И он же на следующий день заверил, что ни один заложник не погиб из-за применения спецсредств.

Приход людей с таким опытом в парламент, конечно, поставил под сомнение саму возможность парламентских расследований ошибок и просчетов спецслужб при проведении контртеррористических операций. Что и было доказано опытом комиссий по Норд-Осту и Беслану.

 

И парламентские комиссии

Считается, что комиссии, создаваемые парламентами для расследования деятельности спецслужб в конкретных ситуациях, – это инструмент, к которому общество прибегает в крайних случаях, когда затронуты интересы большинства его представителей.

В Соединенных Штатах Конгресс проводит такие расследования с 1792 года. В 1957 году Верховный Суд США постановил, что «право Конгресса проводить расследования является для него «естественным и необходимым для осуществления законодательных функций». В результате показания комиссиям Конгресса обязаны давать высшие чиновники страны, в том числе президенты США.

На протяжении двух веков такие комиссии создавались для расследования поражения армий Севера от армий Юга, коррупции при предоставлении военных подрядов в годы Второй мировой, связей оргпреступности и властей штатов в 50-х. Уотергейтское дело в 70-х, слежка ЦРУ за гражданами США во время Вьетнамской войны, поставки оружия в рамках операции «Иран-контрас» в 80-х – все это становилось предметом изучения Конгресса. Поэтому для Конгресса было вполне естественно создать подобную комиссию и для расследования причин терактов 11 сентября.

Спустя год в России случился «Норд-Ост», и некоторые депутаты решили было, что захват заложников в центре столицы также нуждается в расследовании. Они ошиблись. На создание подобной комиссии Кремль наложил запрет. Понадобилась еще более страшная трагедия – Беслан, чтобы российские власти нехотя, со скрипом решились последовать американскому примеру. Правда, результат у американских и российских депутатов получился разный.

Комиссия по Беслану (официальное название «Парламентская комиссия по расследованию причин и обстоятельств совершения террористического акта в г. Беслане Республики Северная Осетия – Алания 1–3 сентября 2004 года») была не первой попыткой Госдумы расследовать деятельность спецслужб при захвате заложников.

После трагедии в Театральном центре на Дубровке СПС сформировала общественную комиссию в Госдуме. Идея настоящей парламентской комиссии тогда провалилась, потому что две якобы оппозиционные фракции – СПС и Яблоко – так и не смогли друг с другом договориться. В результате комиссия СПС, не обладавшая никакими полномочиями, лишь допросила нескольких врачей, спасателей и журналистов. Представителей спецслужб депутаты опрашивать не стали. Отчет комиссии составил 18 страниц. В виде депутатского запроса Немцова он был передан в Московскую прокуратуру, где и был похоронен.

Тем временем Путин присвоил очередные генеральские звания разработчикам штурма ДК, в том числе начальнику московского ФСБ, допустившего теракт, а директор ФСБ получил звание Героя России.

Спустя два года после Беслана парламент все-таки решился на проведение собственного расследования. Но не стоит думать, что за это время резко повысилась сознательность депутатов и сенаторов. Комиссия по Беслану возникла исключительно из-за банального страха перед прогнозируемым восстанием населения Северной Осетии, что могло привести просто-напросто ко второй войне в северокавказском регионе.

Вот хронология событий:

7 сентября 2004 года Владимир Путин на специальной пресс-конференции для иностранных журналистов, отвечая на вопрос о необходимости проведения открытого расследования, заявил, что по трагедии в Беслане будет достаточно проведения внутреннего расследования. Отвечая на вопрос о парламентском расследовании, он добавил, что «такое расследование может стать очередным «политическим шоу». То есть сначала Путин отмел идею создания комиссии наподобие Комиссии 9/11.

Правда, никто в тот момент не предупредил президента о массовых митингах с требованиями отставки президента Северной Осетии Дзасохова, которые тут же прошли во Владикавказе. Поскольку Путин не согласился убрать Дзасохова, пришлось срочно корректировать позицию.

Уже 10 сентября стало известно, что Путин поддержал идею создания комиссии Совета Федерации по расследованию теракта в Беслане и даст поручение правоохранительным органам и Генпрокуратуре предоставить «всю необходимую информацию и документы для ее работы». Но желание ограничить расследование узким кругом подконтрольных Кремлю сенаторов ситуацию исправить не могло. Пришлось добавить тяжелую артиллерию. 16 сентября спикер Госдумы Борис Грызлов заявил, что Госдума создаст свою комиссию по расследованию обстоятельств теракта в Беслане. А спустя всего четыре дня было принято решение создать совместную комиссию ГД и Совета Федерации.

20 сентября Парламентская комиссия была сформирована. В нее вошли 11 сенаторов и 10 депутатов. Состав ее поражал воображение. Возглавил комиссию вице-спикер Совета Федерации Александр Торшин – паркетный госчиновник, плавно перешедший из номенклатуры ЦК (работал в аппарате ЦК КПСС по связям с общественно-политическими организациями) в Правительство РФ, где отвечал за связи с Верховным Советом, потом в Центробанк, а затем на должность замруководителя аппарата Правительства. В Совет Федерации его выбрали от республики Марий Эл. Понятно, что этот опытный аппаратчик, который всю карьеру сделал, не покидая Старой площади, никогда не имел отношения к проблемам борьбы с террором. Под стать председателю отобрали и членов комиссии, например, из 10 депутатов семь – члены «Единой России». В общем, от такой комиссии было сложно ожидать анализа преступных просчетов власти и спецслужб.

В отличие от США, где выводы комиссии 9/11 прямо повлияли на реформу разведсообщества, в России реформы спецслужб шли сами по себе, а комиссия работала сама по себе, и ее главной целью, похоже, стало успокоить возмущенных бездействием властей беслановцев.

Мнения комиссии не спросили даже при обсуждении законопроекта «О противодействии терроризму» в октябре 2004 года, хотя по новому закону кардинально менялись правила организации антитеррористических штабов на случай теракта и тому подобные меры, разработанные по «горячим следам» Беслана. А когда спустя месяц, в ноябре 2004 года официально закончилась реформа Федеральной службы безопасности, Торшин еще только рассказывал о том, что он думает о следе иностранных спецслужб в организации теракта.

 

Странный довесок – Общественный совет

14 мая 2007 года стало известно, что при ФСБ сформирован Общественный совет. ОС был создан в рамках Указа Президента от 04.08.06, согласно которому при министерствах, федеральных службах и федеральных агентствах должны быть созданы Общественные Советы. При этом в президентском указе четко сказано, что эти советы не будут независимыми: они образуются руководителями соответствующих ведомств, а положение об Общественном совете и его состав «утверждаются правовым актом соответствующего федерального органа исполнительной власти», в данном случае – ФСБ.

В составе Общественного совета при ФСБ 15 человек, в том числе шесть членов Общественной палаты, член Совета ветеранов ФСБ Александр Ермолаев, президент Общероссийского национального военного фонда Алексей Моляев и настоятель храма Софии Премудрости Божьей на Лубянке священник о. Александр.

Одна из задач совета, согласно заявлению ЦОС ФСБ: «общественный контроль за деятельностью органов безопасности в части, касающейся соблюдения ими конституционных прав и свобод граждан РФ».

То есть эти 15 человек – без специального аппарата помощников, консультантов и экспертов, бюджета в конце концов – должны надзирать за огромной спецслужбой, у которой только региональных управлений почти сто, есть свои войска, свой спецназ, своя авиация, а над всем этим – закон о гостайне, который позволяет не раскрывать ни свой состав, ни численность. Таким образом, эти 15 человек должны делать работу, за которую отвечает Комитет по безопасности Госдумы – в свою очередь имеющий собственный экспертный совет, штат помощников и узаконенную процедуру работы с документами, составляющими гостайну.

Прежде всего напомним, что ФСБ – чемпион и несомненный лидер по количеству советов при самом себе. Есть Консультативный совет при ФСБ. Есть Совет ветеранов ФСБ. В 2006 году Национальный антитеррористический комитет, который является подразделением ФСБ (его возглавляет Николай Патрушев), заявил о том, что вскоре будет создан Общественный совет при НАК. Потом появилась идея создать при НАК не просто Общественный, а Общественно-консультативный совет. При создании каждого из этих советов произносились важные слова, иногда даже гражданское общество поминалось. Но каковы результаты их деятельности?

Консультативный совет при ФСБ был создан в 1997 году и состоял 50/50 из бывших и действующих сотрудников. Кстати, внешнюю разведку и пенсионеров-разведчиков в этом совете представлял президент «Ветеранов внешней разведки» Валентин Величко – тот самый, что потом прославился при освобождении в Дагестане главы миссии «Врачей без границ» Арьяна Эркеля. Фирма Величко получила за его освобождение несколько миллионов евро, а слава досталась ФСБ, включившей «дело Эркеля» в отчет о своих успехах. Многие даже сочли, что ФСБ все же участвовала в освобождении Эркеля, но как коммерческая организация, которая берет за свою работу деньги, пользуясь для прикрытия частной лавочкой «Ветеранов внешней разведки».

Когда в ФСБ решили создать неофициальную пресс-службу, с которой журналисты могли бы общаться более свободно, чем с Центром общественных связей, в рамках Консультативного совета сформировали специальную комиссию. Ее деятельность журналистам особо не запомнилась, зато сама комиссия прославилась. В 2004 году ее руководитель Юрий Левицкий, бывший офицер внешней разведки и руководитель ЧОП «Аргус», был осужден за вымогательство. А чуть позднее прославилась еще одна сотрудница комиссии – Ольга Костина, став одной из главных свидетельниц обвинения по «делу ЮКОСа». Сейчас Костина – видный правозащитник, лидер и основатель общественного правозащитного движения «Сопротивление».

В мае 2006 года стало известно, что при Национальном антитеррористическом комитете (НАК) планируется создать консультативный совет из представителей бизнеса, науки, общественных организаций и СМИ. Об этом заявил замдиректора ФСБ, руководитель аппарата НАК В. Булавин. Он сказал прекрасные слова: «Национальный антитеррористический комитет открыт для диалога и сотрудничества с государственными и общественными организациями». Обратите внимание, где именно он их произнес – на курсах подготовки журналистов для работы в экстремальных ситуациях, которые были организованы в Солнечногорске на базе учебного центра общевойсковой академии Вооруженных сил РФ специальных.

Военная подготовка журналистов – идея знакомая, вспомним хотя бы, как до Великой Отечественной войны ведущих журналистов, включая Константина Симонова, отправили на офицерские курсы. В результате советские журналисты на войне оказались в погонах, незаметно сменив профессию и превратившись в спецпропагандистов. О том, зачем нужны такие курсы сейчас, написал Вадим Речкалов в МК: «Прошедшим курсы “Бастион” выдадут специальные удостоверения. Военные обещают с будущего года без таких корочек нашего брата на войну не пускать».

Впрочем, не стоит думать, что общественный совет при НАК решили создать только для ограничения прав журналистов. Тогда же была озвучена идея, что российскому бизнесу тоже неплохо бы поучаствовать в борьбе с терроризмом. Попросту – скидываться на содержание спецслужбы. Для этого Торгово-промышленная палата вышла с предложением создать при ФСБ еще один совет – как его изящно назвали в палате, «постоянный орган по использованию потенциала негосударственных организаций в борьбе с террором» – Общественно-экспертный совет по противодействию терроризму.

 

Финансовый контроль

Одна из самых непрозрачных тем в области российских спецслужб – ее бюджет.

Российский бюджет по американскому образцу делится на функциональную, ведомственную и экономическую классификации расходов. Нам тут важны первые две. Ведомственная – это распределение по ведомствам, функциональная – по функциям (госуправление, строительство и проч.). В бюджете есть раздел «Государственная безопасность и правоохранительная деятельность», а в нем – подраздел «Органы государственной безопасности». Это основной функциональный подраздел, через который финансируются спецслужбы, плюс подраздел «Органы пограничной службы» (эти ассигнования сейчас получает ФСБ, а раньше ФПС).

При этом общая цифра подраздела «Органы госбезопасности» (ОГБ) включает секретные статьи. Вот, например, бюджет 2005 года: в подразделе на ОГБ стоит цифра 62 млрд. – это все расходы, в том числе секретные. В открытом варианте бюджета дана только эта общая цифра. А в приложении, где дается подробная разбивка бюджета для ОГБ, расписаны только 1,488 млрд – на международное сотрудничество. Подробности про остальные 60 с лишним миллиардов (почти 99%) – в секретном приложении.

Система построена следующим образом: в функциональной классификации расходов показаны общие цифры полностью, с учетом секретных статей. А в ведомственной разбивке этого нет – там только сумма несекретных статей. Вот, например, бюджет 2006 года. По ведомственной классификации подраздел «Органы госбезопасности» распределен следующим образом – около 1,3 млрд. для ФСБ, 1,8 млрд. для ФСО и 650 млн. для СВР. То есть, судя по ведомственной классификации, трем спецслужбам дали чуть больше трех млрд. рублей. При этом на самом деле в функциональной классификации ассигновано на этот подраздел – 91 млрд. рублей! Получается, что неизвестно, сколько и какое ведомство получает из этой общей цифры – эта информация есть только в секретной части бюджета. В результате посчитать бюджет ФСБ отдельно просто невозможно.

 

Контроль над расследованием преступлений

Сотрудники спецслужб тоже люди и тоже совершают преступления. Но есть особенности. Прежде всего они имеют доступ к возможностям, которыми власть наделила только спецслужбы: правом использовать специальные методы, где слово «специальный» означает, что их сотрудникам позволено несколько больше, чем даже их коллегам из МВД. Кроме того, работа человека из органов скрыта грифом секретности, даже если он дежурит на вахте в ведомственной поликлинике. Вряд ли можно придумать большее искушение, чем всемогущество и анонимность.

Между тем главный здесь принцип – спецслужба никогда не позволит расследовать действия собственного сотрудника без участия в этом своего подразделения, обычно эту роль играет служба собственной безопасности. Если оперативник МВД вышел на преступную группу, в которой засветились сотрудники органов, он обязан поставить в известность руководство спецслужбы.

Даже для задержания предполагаемого преступника в погонах создаются совместные оперативные группы. Например, в 1998 году брать прапорщика Службы внешней разведки Александра Рабомызого, застрелившего накануне из «вальтера» соседа-сослуживца по СВР, помимо сотрудников ОВД и управления угрозыска ГУВД Москвы, выезжала и группа из Центра собственной безопасности СВР. В 2000 году за кражу кабеля правительственной связи из бункера под зданием МГУ сотрудников ФАПСИ задерживали, кроме оперов из местного ОВД, еще и люди из УСБ ФАПСИ.

Если же сотрудник был задержан за незначительное преступление прямо на месте, то в двух случаях из трех его отдадут родному ведомству.

Например, в 1997 году сотрудник ФСО Александр Астраханцев, будучи пьяным, ударил соседа по вагону метро газовым пистолетом по голове. Хулигана, как и положено, поначалу задержали милиционеры, а потом передали представителям ФСО. В 2002 году лейтенант ФАПСИ Алексей Кочетков пошел к соседу и выстрелил ему в голову из газового пистолета. Дома его задержали сотрудники местного ОВД, которые передали Кочеткова руководству спецслужбы.

Эпоха создания служб собственной безопасности внутри силовых ведомств началась в 90-е годы, когда на волне создания новых структур удалось убедить президента, что лучше всего спецслужбу будет контролировать только она сама. В результате генералы смогли передохнуть после тяжелых условий советского периода, когда контроль над их ведомствами был несравнимо жестче: КГБ контролировал МВД и ГРУ, а за чистотой рядов чекистов следило специальное управление в прокуратуре и органы партийного контроля.

В результате некоторые спецслужбы, как ФАПСИ и ГРУ, смогли сузить даже полномочия прокурорского надзора. Согласно приказу генпрокурора Устинова от 25 апреля 2000 года, прокуроры могут «в ходе надзорных мероприятий в органах внешней разведки Министерства обороны РФ и Федерального агентства правительственной связи и информации… изучать только те оперативно-служебные документы, которые заведены в связи с обеспечением собственной безопасности указанных органов».

Контрразведка тоже не смогла удержаться от соблазна и последовала за коллегами. Служба собственной безопасности у предшественника ФСБ – Министерства безопасности – появилась в 1992 году. Сейчас она называется УСБ (Управление собственной безопасности).

Создавая подразделения собственной безопасности, силовые ведомства в первую очередь хотели оградить себя от внешнего контроля, а проблему преступности в своих рядах надеялись решить, набирая в эти структуры самые проверенные кадры. За скобками остался вопрос: что делать, если преступником окажется сотрудник самого УСБ? Видимо, поэтому и здесь не удалось избежать коррупционных скандалов.

Вспомним хоть дело Владимира Ганеева, начальника службы собственной безопасности МЧС, который оказался лидером банды милиционеров, крышевавших столичные казино и рестораны, и был задержан в июне 2003 года в рамках «борьбы с оборотнями в погонах». В сентябре того же года были задержаны несколько сотрудников Госнаркоконтроля и подполковник УСБ МВД Сергей Семенов (о расследовании дела не сообщалось). А в декабре 2006 года в Астрахани был арестован с 91 кг черной икры начальник УСБ УВД Астраханской области полковник Валерий Малов.

Между тем ФСБ давно воюет против существования служб собственной безопасности в других силовых структурах. Еще с середины 90-х ФСБ пыталась восстановить советский принцип особых отделов, что поставило бы другие силовые ведомства под контроль Лубянки.

Для борьбы с этим разбродом в ФСБ была создана параллельная структура контроля за силовыми ведомствами – так называемое Управление «М» (Управление по контрразведывательному обеспечению МВД, Минюста и МЧС). В результате за сотрудниками милиции, например, надзирает как свой Департамент собственной безопасности (ДСБ МВД), так и оперативники Управления «М». Правда, на борьбе с коррупцией это почти не отразилось и имело отношение только к разборкам между силовиками. Последняя утечка о перераспределении полномочий между ними случилась в июле 2005 года, когда МВД собиралось забрать у ФСБ функции по борьбе с экономическими преступлениями, а ФСБ взамен отдать контроль за деятельностью правоохранительных структур. При этом ДСБ МВД планировалось ликвидировать. Схема вполне логичная – лояльность МВД обеспечит внешний аудит со стороны ФСБ, а лояльность самой ФСБ будет гарантировать отсутствие у нее прав заниматься экономической безопасностью, в данном случае – крышеванием.

Но победила не эта, а слегка доработанная схема. По случайному стечению обстоятельств выгодная ФСБ. Служба экономической безопасности так и осталась внутри ФСБ, а на пост начальника Департамента собственной безопасности МВД в апреле 2006 года был назначен Юрий Драгунцов, который с апреля 2004-го по март 2006 года занимал должность заместителя начальника того самого Управления «М» ФСБ.

Правда, оказалось, что коррупция в подразделениях собственной безопасности, на которую ссылалась ФСБ, добиваясь контроля над другими силовиками, существует и на Лубянке.

Почему-то очень многие коррупционные скандалы в ФСБ в последнее время затрагивают именно Управление собственной безопасности этой спецслужбы. Возглавлявший в начале 2000-х УСБ Владимир Анисимов был бесславно отставлен в 2005 году уже с должности замдиректора ФСБ, причем СМИ писали, что причиной стала нечистоплотность генерала.

Сергей Шишин, который руководил этим управлением после Анисимова, возвысился до заместителя директора ФСБ, но был уволен осенью 2006 года и тоже в связи с обвинениями в коррупции – по делу о контрабанде мебели компанией «Три кита». Его наследник на посту начальника УСБ ФСБ Александр Купряжкин потерял свою должность вместе с Шишиным из-за того же скандала.

Таким образом, три начальника Управления собственной безопасности ФСБ, возглавлявшие эту структуру при Владимире Путине один за другим, оказались людьми с подмоченной репутацией. Правило вышло без исключений.

Правда, судя по принятым законодателями мерам, это могут быть последние скандалы в органах.

Засекречивание информации о преступлениях сотрудников спецслужб началось в 2000-е годы. Вначале из сводок преступлений ГУВД Москвы стали исчезать указания на ведомственную принадлежность задержанных сотрудников спецслужб. Только по упоминанию привлеченных к их задержанию служб можно было догадаться, что преступники – тоже из органов.

Например, в июле 2000 года в столице поймали трех вымогателей (двух братьев Сикорских и Олега Майорова), пытавшихся выбить из коммерсанта 97 тыс. долларов. В сводке они прошли как «военнослужащие в/ч», и лишь потому, что в их задержании, кроме оперативников РУБОПа, участвовали сотрудники 4-го отдела УСБ ФАПСИ, можно было понять, в каком ведомстве служили преступники в погонах.

Но большая часть преступлений, совершенных сотрудниками спецслужб, остается скрытой от всех из-за другого порочного приема: увольнять проштрафившихся сотрудников задним числом. Очень удобно для сохранения чести мундира: в уголовных делах вместо военнослужащих ФСБ, ФСО и др. фигурируют «временно неработающие».

При этом если сотрудник спецслужбы сам оказывается в роли пострадавшего, то его должность и место работы указываются без всяких тайн. Например, в апреле 2006 года в милицию обратилась гражданка А. с заявлением о краже в квартире ее родителей. Она сообщила, что ее отец «работает в СВР советником и представителем в республике Тунис» (его данные в сводке указаны полностью).

Позднее практика утаивать ведомственную принадлежность перекинулась на военную прокуратуру и военные суды. Если еще в 2003 году Московский военный окружной суд не скрывал, что осужденный за госизмену отставной полковник Александр Запорожский служил в СВР, а получивший по той же статье в 2004 году 10 лет лишения свободы подполковник Игорь Вялков был офицером погранслужбы ФСБ, то в последние два года правила ужесточились.

В августе 2006 года 13 лет за шпионаж в пользу британской разведки получил полковник спецслужб Сергей Скрипаль, но, из какой именно он спецслужбы, не раскрывалось. В марте 2007 года тоже за шпионаж был осужден на 12 лет полковник запаса Валентин Шабатуров, но, где служил полковник, осталось покрыто мраком.

Непрозрачности уголовных дел против сотрудников спецслужб способствует особая организация судебных процессов – закрытый режим слушаний и бесплатные адвокаты, услугами которых за отсутствием средств часто вынуждены пользоваться обвиняемые офицеры.

Ведь у любого гражданского человека, даже обвиняемого в передаче сведений иностранным разведкам, есть хоть какая-то возможность предать гласности свою позицию. Хоть «шпионские» процессы и засекречиваются, информация все равно просачивается сквозь лефортовские стены. Все-таки о процессах против ученых Сутягина и Данилова общество узнало достаточно.

Совсем другая ситуация, если за шпионаж арестован человек системы. Самый характерный пример – суд над подполковником Игорем Вялковым, который был осужден за шпионаж в пользу Эстонии. Его дело слушалось летом 2004 года, причем не просто в закрытом режиме, а на выездной сессии, то есть в самой Лефортовской тюрьме.

Прямо на первом заседании суда Вялков взбунтовался и заявил отвод двум своим адвокатам – Омару Ахмедову и Елене Лебедевой-Романовой. Однако демарш подсудимого не увенчался успехом, так как судья Евгений Зубов отказался удовлетворить его протест. Вместо этого судья назначил Вялкову третьего адвоката – Светлану Уткину, которая тогда работала в одной коллегии с Лебедевой-Романовой.

Протест подсудимого понять можно: ведь адвокат Омар Ахмедов не первый день работает со Следственным управлением ФСБ. И в дело Вялкова он вступил по официальному запросу ФСБ, так же как и Елена Лебедева-Романова, подключившаяся к делу чуть позже.

В 2004 году Омар Ахмедов представлял интересы одного из катарских борцов, которых ФСБ посадила в Лефортово в ответ на арест наших офицеров в Дохе. Когда борцов после поднявшейся шумихи освободили, Ахмедов заявил, что у катарцев никаких претензий к следствию не возникло, хотя, оказавшись на свободе, в интервью журналистам борцы выражали по поводу случившегося только возмущение и гнев. Естественно, что такие адвокаты не заинтересованы в том, чтобы представлять свою позицию публично.

В 2006 году засекречивание ведомственной принадлежности преступников в погонах закрепили законодательно. 11 февраля 2006 года Владимир Путин утвердил новый «Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне». В старом перечне было 87 пунктов, в новом стало 113. При этом в нашем случае важны пункты 90 – 92. Мы вынуждены цитировать их дословно. Пункт 90: «Сведения, раскрывающие принадлежность конкретных лиц к кадровому составу органов внешней разведки России», пункт 91: «Сведения, раскрывающие принадлежность конкретных лиц к кадровому составу органов контрразведки», и пункт 92: «Сведения, раскрывающие принадлежность конкретных лиц к кадровому составу подразделений по борьбе с организованной преступностью, специальным оперативным подразделениям».

Эти пункты внесли, видимо, чтобы не раскрыть ненароком имя прапорщика ФСБ, выдающего пропуска в приемной на Кузнецком мосту, но они сразу же превратились в инструмент тотального засекречивания картины преступлений внутри спецслужб. В этом мы убедились на собственном опыте.

Когда весной этого года мы готовили материал о преступности среди сотрудников спецслужб для «Новой газеты», мы направили официальный запрос в Главную военную прокуратуру с просьбой предоставить статистику по уголовным делам, расследованным ГВП, по которым в качестве обвиняемых проходили военнослужащие ФСБ, ФСО и СВР. При этом мы не просили раскрывать их фамилии или рассказывать об обстоятельствах дел, только характер преступлений и их количество. В ответ пришло письмо от помощника главного военного прокурора Михаила Яненко, который указал, что «запрашиваемая информация в соответствии с п. 3 ч. 2 ст. 4 Закона о гостайне и п.п. 90–92 Перечня сведений, отнесенных к гостайне (те самые пункты, которые мы цитировали. – Прим. авторов.) … составляют государственную тайну, в связи с чем предоставлена быть не может».

Мы также обратились с запросом и в Московский окружной военный суд, попросив дать статистику по приговорам суда в отношении сотрудников спецслужб. На это председатель суда генерал-лейтенант юстиции Александр Безнасюк ответил «Новой», что «интересующие вас статистические данные о судимости в Московском военном округе военнослужащих ФСБ, ФСО и СВР являются сведениями, имеющими гриф «Совершенно секретно». Генерал Безнасюк пояснил, что «в соответствии с ведомственными нормативными правовыми актами, регулирующими порядок ведения секретного делопроизводства, сотрудники суда, допущенные к пользованию указанными материалами, не вправе разглашать их лицам, не имеющим соответствующей формы допуска».

По странному стечению обстоятельств наш запрос совпал с изменениями в работе пресс-службы суда. Как с горечью сообщили нам ее сотрудники, теперь им нельзя самим отвечать на запросы журналистов: по всем вопросам следует консультироваться с военной коллегией Верховного Суда.