О. Сухарева – директор юридической службы МОО «Федерация правовой помощи потребителям».

 

Когда мне предложили написать статью о правосудии в России, я некоторое время колебалась. По поводу российского правосудия не высказывался только ленивый: правозащитники, министр юстиции, президент, да и сами судьи затрагивают эту тему регулярно. Что я как рядовой юрист могу добавить к уже много раз сказанному и насколько весомым будет мое мнение на фоне заявлений, таких, как сейчас принято говорить, авторитетных спикеров, как судьи КС РФ, например?

С другой стороны, почему бы и нет.

В силу специфики моей деятельности я совмещаю консультирование частных лиц и представительство в судах общей юрисдикции, в основном в районных и мировых. Благодаря этому я имею эмпирическое представление об отношении обычных граждан к правосудию и правосудия к гражданам. Говоря об «обычных» гражданах, я имею в виду людей, которые, во-первых, не являются политическими и гражданскими активистами, то есть не вступают в «идеологический», если так можно выразиться, конфликт с властью, во-вторых, не могут себе позволить оплачивать услуги звезд российской адвокатуры, в-третьих, не являются профессиональными юристами и не в состоянии представлять свои интересы в судах самостоятельно. Подавляющее большинство людей, так или иначе вовлеченных в разбирательства в судах общей юрисдикции, относится именно к этой категории.

Мне кажется важным взглянуть на правосудие с точки зрения рядовых граждан потому, что именно они, а не профессиональные юристы или политики, являются «конечными потребителями» этого «продукта». Сама идея правосудия состоит в том, чтобы разрешать споры, примирять противоречия и интересы рядовых членов общества. На практике же российское правосудие зачастую представляется вещью в себе, институтом, не связанным с интересами простых людей.

Юридические словари и энциклопедии определяют правосудие как форму государственной деятельности, заключающуюся в рассмотрении и разрешении судом дел, отнесенных к его компетенции. Интересно отметить, что связь между рассмотрением дел и правом, справедливостью не нашла своего отражения в дефиниции правосудия. Обыденное же сознание ассоциирует правосудие как раз со справедливостью. От судьи ждут, хотя порой и без особой надежды, решения не столько законного (в законах разбираются далеко не все), сколько справедливого в общечеловеческом смысле слова.

Если оставить в стороне философию, то для частных лиц в практическом плане правосудие должно являться не более и не менее, чем одним из инструментов достижения законных целей и защиты законных интересов. Этот инструмент характеризуют три основных параметра: степень доверия пользователей, степень доступности и уровень эффективности.

Доверие

За доверие к правосудию наше государство борется давно. Регулярно раздаются заявления чиновников, что общество доверяет судебной системе. Председатель Мосгорсуда О. Егорова, например, считает, что «доверие общества к судам исключительно велико». На мой взгляд, подобные утверждения из уст высокопоставленных судей свидетельствуют как раз об обратном. Там, где граждане доверяют правосудию, об этом нет нужды постоянно говорить.

К сожалению, председатель Мосгорсуда не уточнила, на чем основывается ее уверенность в высокой степени доверия общества к судам. Мой опыт свидетельствует, что наши сограждане стремятся всеми силами избежать обращения в суд, а если им самим приходит повестка, это воспринимается чуть ли не как катастрофа. Когда же судебное разбирательство необходимо и неизбежно, заявители склонны уповать не на справедливость и грамотность судьи, даже не на закон, а на «хорошего юриста», который воспринимается как нечто среднее между чернокнижником и Господом Богом. Подобное отношение к правосудию вряд ли можно назвать доверительным.

Впрочем, если минимальное доверие к суду и существует изначально, то зачастую оно мгновенно уничтожается некорректным, а иногда и откровенно грубым поведением судьи, которому участникам процесса просто нечего противопоставить. Особенно в условиях, когда вопрос об отводе судьи решается им самим. Конечно, на судью можно жаловаться, но делать это люди попросту боятся.

В целом, удивляет широко распространенное брезгливое, пренебрежительное отношение судей к тем, для кого они, собственно, и работают. Когда я несколько лет назад, будучи юристом Фонда «Право Матери», представляла в судах интересы родителей погибших военнослужащих, мне пришлось побывать во многих регионах, и почти везде я наблюдала одну и ту же картину: агрессивное поведение судей по отношению к несчастным, сломленным и так смертельно перепуганным людям. На этом фоне даже стандартная холодная вежливость воспринимается как вершина судебной этики, а уж уважительное и мягкое отношение к человеку представляется чуть ли не чудом.

В более общем плане вопрос о доверии к правосудию – это вопрос о беспристрастности и независимости судей. Мне не раз приходилось слышать от доверителей, если их дела хоть как-то затрагивали интересы государства или местной власти, что судья «решит, как ему сверху скажут», или «уже все решил заранее». Такие предубеждения чрезвычайно сильны, и, к сожалению, не лишены оснований. В этом аспекте показательны не только 0,8% оправдательных приговоров в год или написанные под копирку решения по делам об административных правонарушениях, где фамилии забывают менять.

О многом говорит и распределение бремени доказывания в судебных спорах между властью и личностью. Не так давно я участвовала на стороне ответчика в рассмотрении поданного ДЕЗом иска о взыскании платы за коммунальные услуги. К исковому заявлению длиной в два абзаца прилагались выписка из домовой книги и распечатка «оборотных ведомостей» с указанием суммы, начисленной за коммунальные услуги. Ведомости включали в себя такие графы, как «и т.д.», «и т.п.». И всё. Никаких договоров или нормального расчета исковых требований, ничего. Оформленный подобным образом иск от обычного гражданина был бы оставлен без движения как не соответствующий требованиям ГПК РФ, но для ДЕЗа было, видимо, сделано исключение. В ходе процесса истец «путался в показаниях», не мог объяснить, откуда взялись суммы исковых требований (в одном из случаев расчеты истца и ответчика разошлись на 13 тыс. рублей), тем не менее судье было все понятно, и за редким исключением требования ДЕЗа удовлетворялись едва ли не автоматически.

 

В целом разговоры о необходимости повысить уровень доверия к правосудию, как и заявления о том, что этот уровень уже и так высок, напоминают попытки уговорить зеркало отражать неземную красоту там, где имеются только плешь и нос картошкой.

О размерах этой плеши свидетельствует демарш судей КС РФ Владимира Ярославцева и Анатолия Кононова. Нет нужды цитировать заявления, сделанные им. испанской «El Paris» и «Собеседнику», – их слова достаточно известны. Мне хотелось бы обратить внимание не на сами высказывания об отсутствии независимости судебной власти, а на то, что – вопреки мнению Председателя КС РФ [ См. статью В. Зорькина «Повторение пройденного» в «Российской газете». Федеральный выпуск № 5062 (238) от 11.12.2009 ] – господа Ярославцев и Кононов отнюдь не случайные люди в конституционном правосудии. Во всяком случае, не более случайные, чем сам Валерий Зорькин.

Анатолий Кононов вошел в состав КС РФ в 1991 году, а Владимир Ярославцев – в 1994-м. Оба являются заслуженными юристами России. Владимир Григорьевич был членом Президиума Совета судей РФ. Анатолий Леонидович за время работы в КС РФ опубликовал около полусотни особых мнений по решениям органа конституционного правосудия. Он мог бы оставаться судьей Конституционного Суда еще 7 лет, но с 1 января 2010 года ушел в отставку.

Весьма сомнительно, что такие уважаемые и опытные люди не понимали, чем им могут грозить резкие высказывания, или что они по чьей-то указке злонамеренно пытались опорочить КС РФ, работе в котором отдали больше 10 лет жизни. Скорее всего, это искреннее и выстраданное мнение.

О каком доверии населения к правосудию можно говорить, если ему не доверяют даже судьи Конституционного Суда.

Доступность и эффективность

О доступности и эффективности правосудия хотелось бы поговорить в связке, потому что для среднего гражданина эти два качества правосудия символизирует тандем двух «Д»: дорого и долго. Иногда настолько дорого и долго, что само обращение в судебные инстанции теряет смысл, даже если сбросить со счетов проблему исполнения судебных решений.

Я полагаю, было бы несправедливо возлагать всю ответственность за доступность и эффективность правосудия исключительно на судебную систему и судейский корпус. Существующее положение вещей обуславливается множеством факторов. Прежде всего, уровень правонарушений, с одной стороны, и злоупотреблений властными полномочиями – с другой, – настолько высоки, что это не может не сказаться на работе судов. Так, например, каждая попытка запретить очередной «марш несогласных» влечет за собой как судебное преследование самих «несогласных», так и обжалование незаконных действий милиции и администрации. Если когда-нибудь наше государство откажется от злоупотреблений властью, суды, пожалуй, вздохнут с облегчением.

Очевидны также перегруженность и неразумная организация системы отправления правосудия. В 2008 году Президент РФ на VII Всероссийском съезде судей заявил, что Россия занимает первое место по количеству судей среди европейских стран. Дмитрий Анатольевич, правда, забыл упомянуть, что мы лидируем и по количеству населения. В начале 2000-х газета «КоммерсантЪ» писала, что в России на одного судью приходится 9500 жителей, а в Германии – 4000. С тех пор были внесены некоторые изменения в законодательство, призванные улучшить ситуацию: нормативная численность жителей на участке мирового судьи была уменьшена с 30 до 15–23 тысяч человек. Однако расписания на дверях судебных залов, где на слушание одного дела отводится 5–15 минут, свидетельствуют, что меры эти оказались недостаточно эффективными. На районные суды нагрузка меньше, но и она остается весьма существенной. Ну, а поскольку провести заседание в течение 5 минут можно только при неявке сторон, задержка начала слушаний на 1,5–2 часа отнюдь не редкость, по крайней мере, в московских судах.

Перегруженность судов не только препятствует качественному и своевременному разрешению споров, но и существенно затрудняет доступ к правосудию. Человек, не имеющий возможности часами прогуливаться в коридорах судебного присутствия, ожидая заседания, вынужден либо нанимать юриста даже тогда, когда мог бы представлять свои интересы самостоятельно, либо отказываться от обращения в суд. Если же лицо выступает ответчиком или свидетелем и не может избежать явки в суд, то потраченное на это время нередко становится чрезмерным обременением.

Российская судебная система является одной из самых неспециализированных в мире: у нас нет отдельных судов для разрешения трудовых, административных споров, судов по делам, связанным с защитой прав несовершеннолетних, судов по семейным спорам. Российский судья – и швец, и жнец, что неизбежно порождает претензии к его профессиональной квалификации. Объективно знать все на достаточно высоком уровне невозможно, как результат имеем, во-первых, склонность судов ориентироваться на заключения административных органов (Прокуратуры, Трудовой инспекции, Роспотребнадзора и т.д.), во-вторых, высокий процент обжалований в апелляционной или кассационной инстанциях и возвращение дел на новое рассмотрение.

Дурную услугу оказывает правосудию и несовершенство законодательства. В отличие от своих заокеанских коллег, российские судьи не чувствуют себя творцами права, их задача сводится к применению норм, зачастую механическому. В такой ситуации любая лакуна, любая неясность и двусмысленность, которыми изобилуют тексты наших нормативно-правовых актов, ставит судей в тупик. Отсюда и проблемы с мотивировочной частью решения: если судья не понимает сути нормы, которую пытается применить, а мыслить самостоятельно и свободно не приучен, ему в мотивировочной части и писать нечего, кроме общих фраз. В такой ситуации выигрывает сторона, чьи аргументы покажутся судье более убедительными с чисто технической точки зрения или, как уже говорилось, будут подкреплены актами административных органов. Все это крайне нездорово сказывается на единообразии судебной практики, скорости рассмотрения дел, снижает доверие населения к судам и в конечном итоге влияет на эффективность отправления правосудия. Российский законодатель, видимо, не задумывается и над тем, что его «ляпы» сказываются и на доступности правосудия для простых граждан. Если норма закона не ясна ни тому, чьи интересы она затрагивает, ни судье, – о какой доступности правосудия, состоящего в нашей стране в применении норм судом, может идти речь?

Реформы, реформы, кругом одни реформы

Российское правосудие перманентно реформируется уже около 20 лет. Судить о результатах этих реформ я не могу. За те пять лет, что я представляю интересы доверителей в судах общей юрисдикции, существенно улучшилось разве что техническое оснащение судебных органов – оргтехника стала поприличнее.

За истекший год было выдвинуто множество инициатив, направленных на улучшение российского судопроизводства: от совершенно абсурдных, вроде создания «цитаделей правосудия», до логичных и обоснованных законопроектов, предполагающих унификацию процедур пересмотра решений, не вступивших в законную силу. Однако все эти благие намерения власти напоминают мне одну испанскую поговорку: «Aunque un mono se vista de seda, mono se queda”(“Даже если обезьяна вырядится в шелка, она все равно останется обезьяной»). Складывается впечатление, что обезьяну российского правосудия время от времени пытаются принарядить и накрасить, не меняя ее неприглядной сути.

В 2008 году на уже упоминавшемся VII Всероссийском съезде судей Дмитрий Медведев заявил, что «если говорить о состоянии судебной системы, то ее главные фундаментальные проблемы в целом за истекший период, период существования нового Российского государства, в принципе решены». Вероятно, мы с г-ном президентом пользуемся разными судебными системами или же у нас разное представление о проблемах.

На мой взгляд, фундаментальная проблема российского правосудия совпадает с фундаментальной проблемой нашего общества: безразличие и высокомерное отношение к человеку, не облеченному властью и не имеющему миллионов. Это касается и отношения судей к людям, и отношения судейских начальников и высокопоставленных чиновников к самим судьям. Об отсутствии уважения к формально «независимым» подчиненным свидетельствует, например, полная презрительных эпитетов статья Валерия Зорькина. Если уж председатель органа конституционного правосудия позволяет себе такое, то ,что творится в районных судах, и представлять не хочется. Да и выступление «с наказами» главы государства на Всероссийском съезде судей, сугубо корпоративном мероприятии, мне кажется, о многом говорит.

Отсутствие элементарного уважения к личности, которым больно наше общество в целом, порождает и коррупцию, и «телефонное право», агрессию, холуйство – все то, что ставит под сомнение независимость и беспристрастность судей, уничтожает доверие к правосудию и к власти как таковой. Ведь у «телефонного права» есть два субъекта: судья, которому звонят, и тот, кто звонит. Об этом последнем часто забывают и всю ответственность возлагают исключительно на «недостаточно честных» судей. А между тем, покуда любой чиновник – от мэра до президента – будет чувствовать себя вправе требовать чего бы то ни было от судьи, до тех пор нам не помогут никакие кодексы судейской этики, даже если каждый год принимать новый. Пока российский законодатель не вспомнит, для кого и для чего он работает, пока законы не перестанут приниматься с расчетом на их «взяткоемкость», никакие апелляционные инстанции, «цитадели» и «электронные чемоданчики» не изменят печального состояния российского правосудия.