Неправительственные и некоммерческие организации (НПО, НКО) составляют сегодня значительную долю в объеме институционально оформленного т. наз. гражданского общества. История их возникновения уходит в недалекое прошлое начала 1990-х годов, а истоки – в неформальном движении 1980-х.

Именно в это время стали появляться, а точнее выходить из тени, бывшие диссидентские, протестные и правозащитные организации. Они сыграли весьма значимую роль в соорганизации и координации стихийного протеста рядовых граждан, протестующей части населения страны. Неформальный характер молодежных объединений и движений как опыт протестных действий был трансформирован и впитан протестующим народом, что в значительной мере повысило эффективность выступлений против власти.

Сегодня, спустя много лет после того, когда волна народного протеста смыла всем опостылевшую систему «недоразвитого социализма», следовало бы осмыслить самые главные, самые яркие страницы того времени и вникнуть в причины того, почему не удалось закрепить достигнутые завоевания неформальной демократии в борьбе с реакционной партийно-хозяйственной бюрократией. Победа новой бюрократии как наследницы предыдущей – сегодня очевидный факт. Понимание причин происшедшего особенно важно и для осмысления того, как в дальнейшем гражданскому обществу следует выстраивать свои отношения с новой бюрократией и властью.

С этой целью обратимся к наиболее характерным особенностям неформального движения и определим фактор, оказавший разрушительное влияние на его дальнейшую судьбу, на опыт неформального сопротивления. Таким ключевым фактором, я полагаю, была НПО-низация, повлекшая радикальную реструктуризацию всех отношений внутри демократического движения. При этом отнюдь не в лучшую сторону.

Наиболее характерной чертой движения неформалов было то, что они, при всем разноголосии участников, представляли собою единую массу, находящуюся на достаточной (для нейтрализации влияния) политической дистанции по отношению к власти. Эту массу можно назвать «критической» как по количеству участников, так и ввиду оценки государственной политики и существующего порядка вещей. Данная целостность была продуктом тех внутренних межличностных отношений, которые сформировались стихийно в ходе протестных действий и выступлений в конце 1980 – начале 1990-х годов. До того времени целостность существовала в узких рамках отдельных диссидентских и правозащитных подпольных и полуподпольных групп.

Личностные и межличностные взаимоотношения в неформальной среде выстраивались не на основе некой межличностной зависимости: ни одна деятельность не строилась по принципу того, что кто-то лично кому-то что-то был должен, обязан делать. В том числе, скажем, протестовать, нести какие-либо обязательства и т.д. Эта деятельность не выстраивалась с позиции долженствования перед обществом и тем более перед государством. Существовал один объект долженствования – это цель смены политической линии государства в его отношении к своим гражданам и к природе.

Например, экологи были на равных в обязательствах и в долженствовании только перед природой и только перед своим идеальным образом идеальных законов идеального государства, но никак не друг перед другом. Последний род зависимости мог быть исключительно по свободному, личному выбору каждого. Но даже в этом случае долженствование перед субъектом выступало следствием долженствования перед объектом свободного совместного действия. Соответственно, отсутствовал малейший намек на чье-то доминирование, и это создавало почву для максимальной демократичности, когда малейший признак авторитарно-административных поползновений не мог быть незамеченным, обойтись без последствий для его носителя-инициатора.

Подобная архитектура отношений обеспечивалась также еще тремя обстоятельствами. Во-первых – самообеспечением своей деятельности и недопустимостью использования приобретаемых, скажем, под природоохранную работу ресурсов для обеспечения жизнедеятельности какого-либо из членов сообщества, равно как и сообщества в целом. Во-вторых – образуемым сообществам неформалов не требовались процедуры юридического оформления; соответственно, их образование не было сопряжено с какими-либо личностными или групповыми материальными затратами и юридическими обязательствами, что не ставило членов сообщества в зависимое отношение к учредителю или учредителям. В этой ситуации не возникало и какого-либо юридически-правового долженствования перед государством. Тем самым не было оснований для отношений присвоения, для превращения коллективно наработанного потенциала в индивидуально или кланово присваиваемый ресурс (материальный или моральный). В-третьих – отсутствовали внешние факторы, способные породить автономно существующую и господствующую над членами организации «вертикаль» отношений, обязательств и долженствований.

Такая система прямой внутренней демократии была характерна для отношений внутри неформального движения вплоть до 1992–1993 гг. Именно независимость и «неуправляемость» неформалов, как известно, больше всего пугала тогдашнюю старую, а затем и «новую» бюрократию. Наиболее консервативная ее часть постоянно требовала навести «порядок» и «разобраться, наконец, с этими неформалами» – что и было предпринято в эти годы.

Начало наведения «порядка» было положено принятием Закона СССР «Об общественных объединениях» от 9 октября 1990 года за № 1708. В действие этот Закон был введен с 1 января 1991 г. Последующие два года стали периодом активного создания общественных организаций и объединений. Это был тот пик их количественного роста, который многие стали трактовать как максимум социально-политической активности гражданского общества. Смею предположить, что этот миф не развеян и сегодня.

Для подобного организационного роста, по сути, не было никаких предпосылок. Если считать выступления против ГКЧП одним из признаков гражданской активности, то, соответственно, события октября 1993 г. должны были бы дать невиданный всплеск количественного роста НПО. Между тем наблюдалось обратное – резкий спад активности по созданию гражданских объединений с дальнейшей стабилизацией процесса вплоть до 1995 г., после чего кривая активности снова резко пошла вниз.

Рост количества общественных организаций никогда не носит скачкообразный характер. Это всегда поступательное и постепенное разрастание, происходящее по мере расширения социально-политической базы. Именно это и наблюдалось в период до 1992 г. Есть основания считать, что рост НПО в короткий промежуток времени отражал не рост гражданских инициатив, а процесс ускоренного перехода уже существовавших инициатив с нелегального положения – к легальному. Иными словами, за двухлетний период (1991–1992 гг.) произошла трансформация накопленного потенциала: из социально и юридически автономных, «теневых», неподотчетных форм родились легальные, подотчетные формы гражданской активности, интегрированные в социальное поле как его формализованный элемент. Роль такого интегратора и сыграл Закон об общественных объединениях. Это была та ловушка для неформалов, которую для нее выстроила советская бюрократия, жаждавшая свернуть шею всем «неохваченным» и «неподотчетным»…

Принятие закона, по существу, поставило вне государственной легитимности значительную часть неформальных организаций, внеся раскол в их ряды. Те, кто не пожелал идти под регистрацию, в условиях материально-финансовой пустоты обрекли себя на постепенное «вымирание». Статистическому учету теперь подлежали только те организации, которые были зарегистрированы. Поэтому резкий спад количества гражданских организаций после 1992 г. свидетельствует не столько о спаде активности, сколько о формальных показателях процесса трансформации статуса определенной части участников движения – от неформального в формальный. Разница в цифрах между 1992 и 1993 годом, скажем по тем же экологам, и есть та дельта, которая отражает количество организаций, выпавших из процесса легализации. Только по природоохранным организациям она составила не менее 50 организаций, что представляет собой четвертую часть из общего их числа (на 1992 г. было немногим более 200 организаций).

То, что эти организации выпали из процесса НПО-низации, не есть свидетельство ни их самороспуска, ни падения их активности. Однако подобное различие в цифрах преподносилось как начавшийся процесс падения социальной активности, что, безусловно, было на руку бюрократии.

Аналогичный спад наблюдался и после принятия в середине 1995 г. новой редакции означенного закона. На целое десятилетие после этого данная тема выпадает из поля зрения законотворцев, что означает: и власть, и бюрократия остались довольны принятыми мерами по выкорчевыванию общественного «зла». Косвенным свидетельством их удовлетворенности является кривая сокращения экологических (и не только) НПО. Все последующие годы она неустанно ползла и продолжает ползти вниз. Новый закон об НПО, принятый в декабре 2005 г., окончательно загнал общественные организации в стойло бюрократической вертикали власти.

Однако кроме установления внешних мер, направленных на постепенное умерщвление гражданской инициативы, эти законы впрыснули внутрь неформального движения изрядную долю социальных токсинов, прежде всего в форме иллюзий. Под ударами повсеместной НПО-низацией неформального и общедемократического движения архитектура предельно демократических отношений обрушилась в одночасье. Как происходило это разрушение – представить нетрудно, двигаясь от обратного. Куда более скрытыми для внешнего наблюдателя остаются процессы, заставившие экологическое и иные неформальные движения массово и добровольно согласиться на навязанные им условия. Вот как это происходило.

Следствием демократизации общества было возникновение не только новых возможностей, но и новых иллюзий. Первая из таких иллюзий состояла в том, что регистрация даст новые возможности обеспечения деятельности. Сыграло роль жизненно важное, но несбыточное ожидание более высокого статуса в обществе, а значит – и получения материально-финансовой помощи, и более широкого доступа к СМИ для изложения своих позиций, идей, требований и предложений.

Однако ни общество, ни государство в условиях тогдашнего экономического и политического кризисов объективно не могли предоставить такую помощь. Основные политические и экономические игроки оказались втянутыми в более важный для них процесс – приватизации, а затем и в первую волну передела собственности. Ожидания неформалов были для этих людей не более чем блеянием стада овец… Да и им больше не нужны были те силы, которые могли поставить экономическую и политическую власть под всенародный контроль.

Однако такую помощь готовы были предоставить различные зарубежные фонды и гуманитарные организации, которые стали работать в России после падения «железного занавеса». Они приступили к освоению невозделанного постсоветского поля – конечно, согласно своему западноевропейскому и американскому пониманию. Главная цель, декларировавшаяся в этом начинании, была весьма благородная – способствовать формированию в стране гражданского общества. Однако помощь зарубежных спонсоров и грантодателей могла распространяться только на общественные организации и ни в коей мере на политические или даже политизированные движения. Это выводило многих потенциальных грантополучателей за рамки числа претендентов на получение помощи.

Возникла дилемма – или оставаться в прежнем положении и идти своей политической дорогой, или становиться общественной организацией, рассчитывая получить помощь. Кроме этого, предстояло решить: в каком статусе проще и выгоднее получать помощь – в качестве физического лица или в качестве зарегистрированной общественной неправительственной организации? Безусловно, предпочтение было отдано организации, так как это позволяло разделить ответственность за выполнение работ и подготовку отчета по гранту между несколькими членами организации. Главной организационной предпосылкой было оформление организации как НПО и открытие расчетного счета, без которого такая помощь не имела адресата.

Насущная необходимость получения помощи диктовала не менее насущную необходимость общественной институционализации существовавших ранее неформальных групп и объединений, что влекло за собой их юридическое оформление со всеми вытекающими из этого последствиями. Наиболее сильное влияние эти последствия оказали на вышеописанную архитектуру внутренних отношений между членами движения. Отныне неправительственная и некоммерческая форма организации становилась формой жизнедеятельности не только организации в целом, но и ее создателей и участников. Это радикально изменило формальные взаимоотношения внутри организации и не могло не повлиять на межличностные отношения участников движения. Институциональная формализация демократического движения погубила его, разрушив изнутри, привнеся факторы экономического и юридического долженствования перед государством и, соответственно, друг перед другом.

Так, логика институционализации гражданских инициатив настоятельно диктовала потребность подстройки организационной формы под требования, диктуемые государством. В условиях российских реалий, отсутствия опыта выстраивания базовых демократических основ в отношениях общества и власти, весьма благородная задача оказания материальной помощи со стороны зарубежных институтов гражданской демократии, поддержки процесса формирования гражданского общества, элементарного выживания первых его ростков обернулась противоположным результатом – гибелью его уникального потенциала гражданственности и гражданской независимости, который был более адекватным нашим социально-политическим, экономическим и правовым условиям.

Главное различие состояло и состоит в специфике и уровне развития судебно-правовой системы. Зарубежные гражданские инициативы реализуются посредством судебных исков, их инициаторы опираются на очень развитую систему судебной защиты прав и свобод личности, и только в крайних случаях речь идет о массовых протестных действиях. В условиях нашей страны с ее крайне неразвитой судебной системой, и тем более неразвитой системой защиты прав человека в суде, действенной формой могут быть только массовые протестные акции. Однако зарубежная помощь могла поступать лишь персонально и в крайне ограниченных масштабах. Трансформация неформального движения в набор институций-НПО нейтрализовала целостный потенциал этого движения. По существу, НПО-низация стала той ловушкой, в которую попало почти все неформальное движение. Его формализация имела и внешние, пожалуй, самые тяжелые последствия. Она навсегда лишала его возможности участвовать в прямом политическом действии, не попадая под обвинения в нарушении закона об НПО или административного кодекса.

На фоне общего нищенского положения эта помощь превратилась в средство выживания, а не в средство полноценной деятельности. Смена организационной формы уничтожила самое главное и самое ценное, что было на тот период в движении – подлинно демократическое равенство его участников, поставив между ними и объектом их деятельности юридически-правовые долженствования и предопределив неравный доступ к ресурсам. По сути, этим было положено начало внутренней бюрократизации движения. Самым тяжелым последствием НПО-низации, своего рода миной замедленного действия стало слияние лидерского начала с началом организационным. Лидерский опыт, лидерская харизма – факторы, рядоположенные в отношении оргструктуры – теперь слились друг с другом в бесплодном экстазе.

Лидер стал вершиной этой оргструктуры, а его опыт и харизма, на чем бы они ни основывались, стали основой этой оргструктуры. Даже при соблюдении демократических процедур, таким слиянием была создана прочная основа для расцвета авторитарных тенденций и авторитарных отношений внутри организации. Из этого не следует, что все организации из-за господства новой формы отношений обязательно становились авторитарными. Но почва для этого была создана, на ее основе произошла поляризация интересов.

Именно поляризация интересов положила начало формированию внутри движения корпоративных отношений. Концентрация вокруг тех или иных лидеров происходила не столько на основе достигнутых успехов или обстоятельств, диктуемых интересами дела, сколько ввиду того, насколько тем или иным лидерам были доступны финансовые ресурсы, насколько они имели влияние во внешних отношениях организации, особенно с властными структурами. Постепенно юридическое долженствование перед государством потребовало концентрации в руках лидеров и их сторонников управления финансовыми, информационными и административными потоками. Так начали формироваться корпоративно-элитарные группки, делившие всех на своих и несвоих, т.е. чужих, даже если поледние были из своей же неформальной среды.

Организационной основой таких группок стало слияние лидера (лидеров) с организационной структурой, в которой он (они) стал занимать ключевые места, что стало одним из самых негативных последствий НПО-низации. Стоит ли говорить, что со временем на этом фоне политическая составляющая, мягко говоря, для очень многих потеряла свою организационную, материальную и всякую иную привлекательность... Она была тем журавлем в небе, от которого неизвестно чего было ожидать, в то время как создание НПО позволяло удержать синицу в руках.

НПО-низация явилась приватизацией того социально-политического капитала, который был накоплен за весь предыдущий период существования неформального движения. Этот процесс привел к расколу, а затем и постепенному спаду движения, затуханию его активности, распылению сил и потере координационных связей, уходу в сектор узкопрофессиональной, в лучшем случае экспертной, деятельности. По сути, каждый из «ветеранов» получил свой маленький в границах НПО надел на поле гражданственности для реализации себя любимого. Демократическое движение постепенно вошло в глубокий ступор, из которого не может выйти до настоящего момента.

В чем же состоит механизм этого торможения? В подлинно демократической системе отношений и деятельности оргструктура есть лишь средство, инструмент соорганизации действий, который можно сменить новым и более эффективным. В юридически закрепленной оргформе, с доминированием лидера или группы лидеров, коллектив по определению не может позволить себе подобных вольностей. Форма существования и форма жизнедеятельности здесь совпадают.

В первую очередь НПО должна обеспечить себе выживание, что является первым шагом к выживанию ее членов. Однако, будучи единым с оргсистемой организмом, лидер (лидеры) не может быть заинтересованным в реорганизации «его» НПО, когда того требуют тактические, а тем более стратегические интересы движения. И чем больше личный вклад лидеров в «общее дело», т.е. в дело выживания данного НПО, тем тяжелее подвигнуть его на какие-либо изменения.

Сами лидеры, таким образом, превращаются в тормоз преобразований, ведь их организация уже превратилась в «карманную»! Именно исходя из особенностей своего положения, лидеры при решении стратегических и тактических проблем делают тот выбор, который укрепляет, а не ослабляет их доминирующее положение и влияние. А это далеко не всегда совпадает с интересами дела…

Описанные процессы не являются неизбежными для всех НПО и НКО. Многие из них, оформившись, по-прежнему работают на коллективистских началах. Однако как потенциальные предпосылки авторитарно-властные отношения заложены и существуют в самой оргформе НПО, в том положении, которое они заняли в обществе. Если раньше в неформальном движении ни объективно, ни субъективно не имелось ни условий, ни предпосылок для авторитарных тенденций, для единоначалия и т.д., то теперь только субъективные черты «владельца» НПО могут снять эти предпосылки или, наоборот, усилить их проявление.

НПО-низация погубила неформалов. Она выбила у них из-под ног почву, как ржавчина изнутри разъела романтически возвышенные отношения бескорыстных борцов за дело обновления общества. Так была предана демократия и зарождавшееся гражданское общество. Кроме прочих причин, это подготовило поле, создало в этом секторе благоприятные условия для последующего строительства известной вертикали власти со всеми вытекающими последствиями – окончательным вытеснением некогда неформальных организаций из политики. Именно НПО-низация была тем средством, с помощью которого бюрократия, укрепляя свою власть, одержала победу в борьбе с зарождавшимся гражданским обществом, добившись деполитизации одного из главных ее отрядов – неформального движения.

Была ли этому альтернатива? На мой взгляд, была. Прежде всего не следовало превращать НПО и НКО в инструмент выживания и жизнедеятельности. Во-вторых, эти формы должны были стать только одним из средств, инструментов, каналов выстраивания отношений с властью. Реальная сила и масса движения должна была сохраняться в ее первозданном, творчески и стихийно возникшем виде как неформализованное сообщество. Из его недр и должно было, совершенно независимо от влияния власти и бюрократии, рождаться подлинное гражданское общество в его целостном и многогранном по направленности его действий виде. К сожалению, процесс пошел другим путем, а современное гражданское общество пожинает плоды своих прежних ошибок.