ИНТЕЛРОС > №1, 2020 > Все теперь не для нас

Уистен Хью Оден
Все теперь не для нас


26 марта 2020

Перевод с английского Татьяны Шепелевой

 

Уистен Хью Оден

 

 

ВСЕ ТЕПЕРЬ НЕ ДЛЯ НАС

 

 

1 СЕНТЯБРЯ 1939 ГОДА

 

На улице в пивной, на Пятьдесят Второй,

страдаю я. (Все умники в пивной

страдают точно так же, как невежды.)

Напуган и подавлен я стою

в том самом сентябре. Я на краю

отчаянья, разрушенной надежды.

Тела печальной данностью легли,

поглощены бездонностью земли,

как жертвы неприкаянности Смерти.

И гнев, и мрак, и страх до тошноты,

и мысль о том, что взорваны мосты…

Мне нет покоя в этой круговерти.

 

Ученый сноб мне скажет о грехах,

о Лютере, и даже самый страх

он обоснует, формулы швыряя,

но как понять, как объяснить недуг,

когда Европа, обезумев вдруг,

пошла вразнос, проклятья исторгая?

У некой матери родился некий бог?

А может, некий плотник (как уж смог)

соорудил из старого полена

(с похмельной головою не в ладах)

с могильным хладом, злобой на устах

посланника безумия и тлена?

 

Давным-давно античный Фукидид

знал то, что демократия сулит,

знал дни тиранов в прихоти великой,

он знал, что мир покатится во тьму,

но было и неведомо ему,

насколько эта боль бывает дикой.

 

Настолько все бессмысленно и зло,

что, глядя в мир в оконное стекло,

вдруг понимаешь – ничему не сбыться –

вовек не убежать от суеты,

нормальности, предчувствия беды,

а пуще – от желания забыться.

 

Вот эти люди в баре – пьют и ждут,

покуда пиво сызнова нальют,

внимают музыке, беседуют, смеются;

и, окопавшись в мебельном раю,

лелеют свой мирок и в жизнь свою

впускают ложь, не в силах оглянуться.

С наивностью и страхами детей

блуждают «в темном лесе» новостей,

не ведая, что перед ними – омут.

О, власть имущие! Заткните ваши рты!

Все это было! Было! И кресты,

и просто камни помнят, ждут и стонут.

 

Балетный гений, спрыгнувший с ума,

был, несомненно, прав. Любовь сама

не может обходиться без любви;

и если возлюбить весь этот мир,

то даже покосившийся сортир

казаться должен Спасом на Крови.

Любил ли Дягилев? Да, думаю, любил –

непостижимость жизненных мерил,

ведь каждый жаждет только одного –

чтоб возлюбили именно его.

 

Как пассажиры, текшие толпой,

текут обеты благостной рекой –

«Я буду верен, честен, благороден!»

А что же лжи опасная игра?

Она идет, как прежде – «на ура»

среди слепоглухих немых уродин.

 

Я – колокол. Мне зычный голос дан –

я растревожу этот балаган,

я возвещу начало той эпохи,

в которой будет истина жива

и праведные верные слова

в нас будут жить на выдохе и вдохе.

 

 

БЛЮЗ ДЛЯ БЕЖЕНЦЕВ

 

Говорят, в этом городе тысячи лиц,

и живут они в рамках моральных границ,

но для нас дорогая, у них ничего не найдется.

 

Помнишь, милая, нашу былую страну,

ту, что стала чужой, превратившись в тюрьму?

Это наша реальность, увы, и поверить придется.

 

Помню кладбище, тис, что цветет по весне,

всё теперь не для нас, всё как будто во сне,

с этой данностью, милая, будем мириться отныне.

 

Наша жизнь, наша память у нас на глазах

превращается в кучу казенных бумаг.

Мы, изгнанники, снова и снова бредем по пустыне.

 

Думал я, что обрушилось небо во тьму,

почему, думал я, почему, почему?

Неужели мы все заслужили всё то, что имеем?

 

Видел я дорогих кучерявых собак,

видел кошек, что греются в теплых домах, –

им живется комфортнее, нежели беглым евреям.

 

Видел рыбу, плывущую в теплых морях,

видел птиц, что свободно летят в небесах;

и не знают они, что такое – быть низшею расой…

 

Мне однажды приснился и дом, и балкон,

весь увитый плющом, но, как видно, мой сон

не был вещим, увы, не был вещим, хотя был прекрасным.

 

Вдруг увидел я марш на плацу и солдат,

что глядят неотрывно, нам в души глядят,

и все ясно мне стало, о да, дорогая, все ясно…

Белый снег, чистый снег,

он для всех, он для всех,

и я думаю, ты, дорогая, со мною согласна. Согласна.

 

 

В МУЗЕЕ ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ

 

По поводу страданий и мучений

они не ошибались никогда –

прекрасно знали старой школы мастера

и прозу жизни, и природу боли;

гуляют люди, пьют или едят,

ждут Рождества (чудесное рожденье

обычно тешит наших стариков,

да и детей, что режут лед коньками

на том пруду у леса на краю);

они не забывали никогда,

что даже самые ужасные мученья

идти должны всегда своим путем.

(Могло быть что-то, разве, в виде пятен
в углу картины изображено.)

Живут же псы своей собачьей жизнью,

живут и лошади, избитые кнутом.

 

Взять хоть картину Брейгеля «Икар».

Никто, казалось, не заметил этой драмы –

ни всплеска не услышали, ни крика

ни пахарь, ни рыбак. А солнце светит!

Для них неважно чьих-то ног мельканье,

в зеленой исчезающих воде.

На корабле могли бы и заметить,

как мальчик прямо с неба в море падал,

но кораблю неважно чье-то горе.

Спокойно и неспешно плыл корабль.

 

Перевод с английского Татьяны Шепелевой

 

 

 

Уистен Хью Оден – англо-американский поэт, мастер интеллектуальной лирики. Лауреат Пулитцеровской премии, премии Боллингена, Национальной книжной премии. Родился в английском Йорке в 1907 году в семье врача. В 1939 году, накануне Второй мировой войны, переехал в США. Умер в 1973 году в Вене.

 

 

Татьяна Шепелева родилась и живет в Воронеже. Окончила исторический факультет Воронежского государственного педагогического университета. Поэт, переводчик, автор двух книг стихов.

 

 


Вернуться назад