ИНТЕЛРОС > №1, 2020 > Все теперь не для нас Уистен Хью Оден
|
Перевод с английского Татьяны Шепелевой
Уистен Хью Оден
ВСЕ ТЕПЕРЬ НЕ ДЛЯ НАС
1 СЕНТЯБРЯ 1939 ГОДА
На улице в пивной, на Пятьдесят Второй, страдаю я. (Все умники в пивной страдают точно так же, как невежды.) Напуган и подавлен я стою в том самом сентябре. Я на краю отчаянья, разрушенной надежды. Тела печальной данностью легли, поглощены бездонностью земли, как жертвы неприкаянности Смерти. И гнев, и мрак, и страх до тошноты, и мысль о том, что взорваны мосты… Мне нет покоя в этой круговерти.
Ученый сноб мне скажет о грехах, о Лютере, и даже самый страх он обоснует, формулы швыряя, но как понять, как объяснить недуг, когда Европа, обезумев вдруг, пошла вразнос, проклятья исторгая? У некой матери родился некий бог? А может, некий плотник (как уж смог) соорудил из старого полена (с похмельной головою не в ладах) с могильным хладом, злобой на устах посланника безумия и тлена?
Давным-давно античный Фукидид знал то, что демократия сулит, знал дни тиранов в прихоти великой, он знал, что мир покатится во тьму, но было и неведомо ему, насколько эта боль бывает дикой.
Настолько все бессмысленно и зло, что, глядя в мир в оконное стекло, вдруг понимаешь – ничему не сбыться – вовек не убежать от суеты, нормальности, предчувствия беды, а пуще – от желания забыться.
Вот эти люди в баре – пьют и ждут, покуда пиво сызнова нальют, внимают музыке, беседуют, смеются; и, окопавшись в мебельном раю, лелеют свой мирок и в жизнь свою впускают ложь, не в силах оглянуться. С наивностью и страхами детей блуждают «в темном лесе» новостей, не ведая, что перед ними – омут. О, власть имущие! Заткните ваши рты! Все это было! Было! И кресты, и просто камни помнят, ждут и стонут.
Балетный гений, спрыгнувший с ума, был, несомненно, прав. Любовь сама не может обходиться без любви; и если возлюбить весь этот мир, то даже покосившийся сортир казаться должен Спасом на Крови. Любил ли Дягилев? Да, думаю, любил – непостижимость жизненных мерил, ведь каждый жаждет только одного – чтоб возлюбили именно его.
Как пассажиры, текшие толпой, текут обеты благостной рекой – «Я буду верен, честен, благороден!» А что же лжи опасная игра? Она идет, как прежде – «на ура» среди слепоглухих немых уродин.
Я – колокол. Мне зычный голос дан – я растревожу этот балаган, я возвещу начало той эпохи, в которой будет истина жива и праведные верные слова в нас будут жить на выдохе и вдохе.
БЛЮЗ ДЛЯ БЕЖЕНЦЕВ
Говорят, в этом городе тысячи лиц, и живут они в рамках моральных границ, но для нас дорогая, у них ничего не найдется.
Помнишь, милая, нашу былую страну, ту, что стала чужой, превратившись в тюрьму? Это наша реальность, увы, и поверить придется.
Помню кладбище, тис, что цветет по весне, всё теперь не для нас, всё как будто во сне, с этой данностью, милая, будем мириться отныне.
Наша жизнь, наша память у нас на глазах превращается в кучу казенных бумаг. Мы, изгнанники, снова и снова бредем по пустыне.
Думал я, что обрушилось небо во тьму, почему, думал я, почему, почему? Неужели мы все заслужили всё то, что имеем?
Видел я дорогих кучерявых собак, видел кошек, что греются в теплых домах, – им живется комфортнее, нежели беглым евреям.
Видел рыбу, плывущую в теплых морях, видел птиц, что свободно летят в небесах; и не знают они, что такое – быть низшею расой…
Мне однажды приснился и дом, и балкон, весь увитый плющом, но, как видно, мой сон не был вещим, увы, не был вещим, хотя был прекрасным.
Вдруг увидел я марш на плацу и солдат, что глядят неотрывно, нам в души глядят, и все ясно мне стало, о да, дорогая, все ясно… Белый снег, чистый снег, он для всех, он для всех, и я думаю, ты, дорогая, со мною согласна. Согласна.
В МУЗЕЕ ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ
По поводу страданий и мучений они не ошибались никогда – прекрасно знали старой школы мастера и прозу жизни, и природу боли; гуляют люди, пьют или едят, ждут Рождества (чудесное рожденье обычно тешит наших стариков, да и детей, что режут лед коньками на том пруду у леса на краю); они не забывали никогда, что даже самые ужасные мученья идти должны всегда своим путем. (Могло быть что-то, разве, в виде пятен Живут же псы своей собачьей жизнью, живут и лошади, избитые кнутом.
Взять хоть картину Брейгеля «Икар». Никто, казалось, не заметил этой драмы – ни всплеска не услышали, ни крика ни пахарь, ни рыбак. А солнце светит! Для них неважно чьих-то ног мельканье, в зеленой исчезающих воде. На корабле могли бы и заметить, как мальчик прямо с неба в море падал, но кораблю неважно чье-то горе. Спокойно и неспешно плыл корабль.
Перевод с английского Татьяны Шепелевой
Уистен Хью Оден – англо-американский поэт, мастер интеллектуальной лирики. Лауреат Пулитцеровской премии, премии Боллингена, Национальной книжной премии. Родился в английском Йорке в 1907 году в семье врача. В 1939 году, накануне Второй мировой войны, переехал в США. Умер в 1973 году в Вене.
Татьяна Шепелева родилась и живет в Воронеже. Окончила исторический факультет Воронежского государственного педагогического университета. Поэт, переводчик, автор двух книг стихов.
Вернуться назад |