ИНТЕЛРОС > №2, 2021 > «Иркутская история»: памяти друзей Андрей Грицман
|
Эта публикация не статья или эссе о двух сибирских поэтах, а, скорее, разговор с ними, ушедшими за ту черту, о которой мы ничего не знаем. Но поэзия – это и есть разговор с чем-то и кем-то (обычно с самим собой), находящимся за той чертой. Если, конечно, это поэзия. Другими словами, данная публикация – прихоть редактора, которому захотелось поговорить с ушедшими друзьями, собратьями поэтами, с которыми за годы нашей короткой дружбы установилась близость. И кажется, мы и сейчас понимаем друг друга. Ни тени зависти, ни задней мысли, которая обычно присутствует в отношениях поэтов, даже близких друг другу, из одного круга, школы и т.п., у нас не было. Толя Кобенков – тончайший поэт, мастер поэтической вязи, за которой, однако, всегда стоит чувство, в том числе и его христианская религиозность. Не формальная, «партийная», а природная, истинная. Взаимное притяжение у нас произошло сразу, на 4-м Байкальском фестивале, когда мы сидели где-нибудь в номере и часами разговаривали. Толя со своей трубкой и всеми относящимися к ней причиндалами, с кипятильником для неизменного чая. Потом на фестивале в Румынии, вместе с Рейном. В Москве, в квартире на Сретенке. Не нравился мне его переезд в Москву – боюсь, это и сыграло в конце концов свою роковую роль. Толя долго объяснял и доказывал, что оставаться в родной Сибири, в Иркутске, трудно, почти невозможно, что ему тесно и душно, что он стал там «белой вороной». А где настоящий поэт не «белая ворона»? Какое место занимает Кобенков в пантеоне русской поэзии? Да кто это знает… Это как театр теней – фигуры плывут, меняются. Проще с хрестоматийными классиками или с громкими именами: их портреты повесили куда надо, и они будут там собирать что надо годами. А с таким поэтом, как Толя, – кто знает. Да он еще живет. Потому что за чередой книг и публикаций стоит человек, душа, сердце. Потому и удалось вырастить плеяду молодых поэтов в его иркутском литературном кружке: Виталий Науменко, Лена Шерстобоева, Наташа Санеева, Марина Акимова и другие.
С Виталиком Науменко мы встретились около четверти века назад на рассвете в иркутском аэропорту. Я прилетел на Байкальский фестиваль поэзии по приглашению незабвенного Анатолия Кобенкова, и Виталик меня встречал. Было еще темно. Мы поехали в гостиницу «Ангара» и, не поднимаясь наверх, в семь утра сели в баре и за сушеной рыбкой завели разговор, который продолжался с перерывами несколько лет. Может быть, это можно назвать любовью. Через два поколения, молодой парень из сибирской глубинки и немолодой москвич, тридцать лет проживший в Америке. Духовная связь с Виталиком установилась немедленно. В близком кругу друзей его называли в шутку моим «приемным сыном». Все время, проведенное мной в Восточной Сибири, мы так и не расставались. Близкий вкус, общность в понимании поэзии, чувство юмора. Виталик был – и остается – замечательным, тонким, сдержанным поэтом. Сдержанным в хорошем смысле. При выдающемся даровании и школе (круг Кобенкова, филфак, поразительная начитанность!) он никогда не грешил «разрыванием рубашки на груди» в стихах. В отличие от многих талантливых его современников (и поэтов чуть постарше), включая и суперзвезд Бориса Рыжего, Дениса Новикова. Он всегда играл немного камерно, но за этим стояли такая горечь, страсть, отчаяние. Просто, без фейерверков. Достаточно посмотреть публикации Науменко в «Интерпоэзии». В наше время отмешивания тусовок в литературном растворе, журнальных группировок, премиального ажиотажа, Науменко оставался сам по себе. Горько и насмешливо (характерная его черта) наблюдая за всем этим. Его критические статьи неизменно безошибочны в суждениях и оценках и, опять-таки, в отличие от типичного журнального потока, лишены наработанного штампа. И проза его такая же живая, сделанная со вкусом, экономно и точно. Важно отметить, что Науменко был редкой птицей в наше время – настоящим интеллигентным человеком. В наше время «образованщины», нахватанности и полного неумения сохранять такт и вкус, даже и при значительном даровании. Примеров тому сколько угодно: талант, имя, знания, но вкуса нет. Дошло до того, что в литературном кругу даже и забыли, что такое существует. Давно все умерщвлено и выжжено временем. А в Виталике откуда ни возьмись – были этот вкус, и такт, и манера, и чувство юмора. Отчасти производные от ума, отчасти – просто врожденные. Боже мой, как же не хватает сейчас возможности поговорить с Виталиком, спросить, что он думает о том или об этом. И услышать, как обычно, четкий прямой ответ, основанный на свойственной ему безошибочной художественной интуиции. Виталик, по моему мнению, поэт недооцененный – в какой-то мере из-за своего раннего ухода и особенностей характера. Все – заслуженно! – почитают Дениса Новикова и Бориса Рыжего. Виталик, по-футбольному говоря (он был заядлым болельщиком!), играет в той же лиге. Только он совсем не эстрадный. Между нами говоря, обе звезды, Новиков и Рыжий, в какой-то степени шлейфы поэзии 70–80-х. Популярность, шумиха, премии… Виталик, по моему мнению, – начало поэзии постакмеистической, очень русской, но международной по сути. Это сближает нас с ним. Это другое ощущение мира.
АНАТОЛИЮ КОБЕНКОВУ «Сестру и брата…» Толя, для тебя потом на век. Ты помнишь этот век? Так ты и жил: навзлет и на разрыв Как мастерил, как метко вязью плел, В пути замерз заморский мой ответ Да, общей, вот такие, брат, дела… Они летят на запад, на восток, там, где за сопками – Иродион. Живой Байкал ВИТАЛИЮ НАУМЕНКО Сквозь блажь Москвы, Так траектории небесных бренных тел На волосок от крайней полосы, Одна она, знакомая жена, И гул плывет туманом на рельеф, Вернуться назад |