ЧАСЫ, ЧТО ИЗВЕРИЛИСЬ МЕРИТЬ

 

Часы заводные, в которых минут –

как тмина, и все-таки – мене,

чем в манне небесной полезных мгновений…

Такие часы – из тяжелых камений –

обычно стоят и пылятся в тюмени

и, как не пытайся, совсем не идут.

Точнее, не ходят. Они либо с детства

лежачие, либо живут по гробам,

поскольку одни они – цель, а не средство.

Прибор измерительный – зрительный хлам.

И только по этим (Сим-Хам-Иафетовым)

недвижным часам

возможно, как в ультра узнать фиолетовых

лучах, как ты, маленький, тикаешь сам.

 

 

*   *   *

Будет за счастье нам градусов восемь

в комнате по

Цельсию. Слышишь, подъезды увозят –

прямо в депо.

 

Будет за счастье такая ночевка.

Утром с колес

мусорный бак, опрокинутый ловко

в мусоровоз.

 

Будет эцих без костей и с гвоздями –

цинк белизны. 

Будем касаться друг друга локтями –

мерой длины.

 

Будет за счастье забить на опеку

старших, на ЖЭК.

Словно бы выпасть из медного века

в бронзовый век.

 

 

*   *   *

ночью были мы нацелены

перекресток пересечь

но уже запараллелены

все дороги наших встреч

 

в полночь в пригороде росстани

переносят вес земли

на расстеленные простыни

на двойные костыли

 

завтра будет то же самое

те же санные следы

пролагаемые заново

всею массой темноты

 

 

*   *   *

И всю ночь мимо окон моих

ходят пьяные парочки

воздух делая марочным

разливая его на двоих

в предназначенном только для них

мироздании арочном.

Ты же крутишься возле своих

аппаратов дыхательных сварочных

дабы намертво этих двоих

приварить к их минуте подарочной.

 

 

*   *   *

Скажи, что происходит за спиною,

когда сбегает, словно молоко,

черемуха? Мне кажется иною

реальность, исповедником Лукой

описанная в «Гнойной хирургии»:

Земля сама себя от столбняка

излечивает там, где херувимы,

святому ассистируют, пока

идут евхаристическим каноном

сложнейшей операции часы.

Я выхожу из дома экономом

купить крупы, вина и колбасы.