Семен Крайтман

 

 

«Стало быть, о Ташкенте...

Как восстановить это время на половине странице? Нужно ли проговаривать воспоминание в настоящем времени, чтобы заново пережить его и обнаружить доселе неизвестные моменты собственной жизни? Это долгое, кропотливое занятие, никому, кроме пишущего, не нужное. Может быть, стоит ограничиться списком впечатлений, связанных с этим городом, с проведенным там годом.

Это был 1982-й, август. Впервые я увидел 44-градусную жару, она качалась над асфальтом, плыла, подрагивала. Еще была тень. Азиатская тень имеет какой-то собственный запах, она сделана из непонятного материала. Я помню ее, эту тень. Ее и розы на клумбах у центрального кинотеатра, и фонтаны, в которых плескались мальчишки.

Общаги мне не полагалось, но комендантша была родом из Овидиополя. Узнав, что я одессит, и взяв с меня десять рублей, она записала меня в амбарную книгу и выдала ключ. Через две недели ко мне подселили двух алма-атинских ребят. Они принесли бутылку водки и еще одну “токайского”, праздновали.

Человек пять корейцев из Ферганы пытались установить у нас лагерные порядки. Приходилось отбиваться, унижаться и опять отбиваться. Но унижаться больше.

Едва знакомый мне Володя Волков, заметив, как я бледнею при виде поджидающих меня ребят, вступился, пошел один против пяти-шести человек, победил. И это то, что я помню. То есть та память, которая служит цементом разваливающейся жизни.

Что еще?..

Влюбился в девочку. Ночью оборвал клумбу с розами возле университета. 51 штука. Она жила на Чиланзаре. Первым поездом метро поехал к ней, разбросал все цветы у ее квартиры. Но не помогло.

Уже здесь в начале 90-х узнал, что она в Афуле. Но искать не стал.

В университетском ботаническом саду рос виноград “дамский пальчик”. И правда, ягоды сантиметра по три. Бегали туда, объедались.

Пил много. Водка из пиалы требует особого исследования. Говорил какие-то слова, за которые и сейчас стыдно. Обедать ходил на старый рынок, недалеко от гостиницы “Москва”. Кружка пива – 20 копеек, пакетик соленого миндаля –10 копеек, или десятикопеечная самса.

Много зелени в Ташкенте, много цветов, дынь, огромных помидоров... Много всего.

Зимой комендантшу уволили, а меня выгнали из общежития. Нашел угол в квартире недалеко от дворца спорта “Юбилейный”. Или это концертный зал был, не помню.

Хозяйка, Нина Яковлевна. жила с сыном. Сыну 30 лет, тяжелый ДЦП. Она выучила его – историк. как раз в это время писал кандидатскую. Одним пальцем на машинке. Младшая хозяйкина дочь жила отдельно и была музыкантом. Якшалась с Фарухом Закировым, иногда навещала мать и брата. Так что и я в некотором роде приобщился.

Зимой тепло. Я гулял, влюблялся, бузил. Иногда ходил в гости к ташкентским одногруппникам. Познакомился с местным поэтом Баринским, почитал ему что-то. Он показывал мои тексты какой-то журнальной даме... Но ничего из этого не получилось и на долгое время отбило всяческую охоту.

Так прошел год, и я вернулся в Одессу.

Уже здесь, в Израиле, в году 92-м встретился с одногруппником. Обрадовались, вспоминали. Он пригласил на день рождения. Но дата совпадала с ДР отца, и я отказал.

Он обиделся. Или жена ему что-то сказала, не знаю.

Потом, в 95-м, я работал в Кирьят-Арбе, в мастерской по ремонту электродвигателей. Вышел на обед, на улицу, в рабочей робе, измазанной каким-то механическим дерьмом типа солидола. Вышел и увидел моего ташкентского приятеля. Он был в отглаженных брюках, рубашке, с “дипломатом” в руках. Сказал, что программирует контроллеры.

– Ну пока.

– Ну пока.

За двадцать восемь лет в Израиле, из которых семь лет я провел на стройках, в ремонтных мастерских, разбрасывал газеты и сторожил всякое разное, моментов, когда мне становилось тоскливо, можно пересчитать на пальцах одной руки. Этот был одним из них...

Список же ташкентских впечатлений далеко не полон. Да он и не может быть полным, иначе это не впечатления, а так, воспоминания о прошедшем».

 

Семен Крайтман воспользовался возможностью представиться самому. От себя лишь замечу, что, несмотря на недолгую свою жизнь в городе, ему удалось представить редкий для этой антологии ракурс: студенческий, окраинный, бесприютный.

 

М.К.

 

 

*   *   *

нас били пять корейцев:

Юра Цой, Сережа Пак...

(сейчас не вспомнить точно

всех их имен)

в тиши алмазной ночи,

под крупной, азиатскою звездой,

распухший воздух, теплый и густой,

стоял стеной у слезного канала,

искра в глазу его преображала

в предгрозовой, целительный озон.

звезда блестела, и луна линяла.

и я любил Ларису Гершензон.

в тот самый год

шесть миллионов тонн

обещанной Москве природной ваты

счищали мы с полей,

и бесноватый

комсорг про политический момент

визжал.

в тот год

я был забрит в солдаты.

я должен был пополнить контингент

никем не ограниченных смертей.

уйдя от солнца в зонтичную тень

акации,

я ждал «купцов» из Кушки,

отлавливавших удалых бойцов,

когда явился капитан Купцов –

в пятидесятых урожденный Кушнер.

худую папку с надписью «Семен...»

на запыленном разложив капоте,

прочтя и написав на обороте

не знаю что,

в усы негромко он

сказал: «вот так. ебись оно конем».

потом вздохнул,

потом сказал: «свободен».

свободен...

нынче,

глядя на волну,

я думаю, что, может быть, ему,

бухому копперфильду, колдуну,

обязан я

за то, что не пропали

вот эти строки.

мерлин-офицер...

луна дымит, меняется в лице,

и море плачет, как приват-доцент,

поцеловавший женщину в вуали.

 

 

 

Семен Крайтман родился в 1965 году в Одессе. Окончил Уральский политехнический институт. Репатриировался в Израиль 1990 году. Стихи публиковались в журналах «Новый Берег», «Дружба народов», «Интерпоэзия», «Новая Юность», «Иерусалимском журнале» и др. Живет в Герцлии. Работает инженером.