К вопросу об отношениях между Церковью и государством

 

 

Среди многочисленных проблем, со всей актуальностью вставших сегодня перед нами, особенно значима проблема взаимоотношений между Церковью и государством. Недаром о. Александр Мень, всегда необыкновенно чуткий к духовным тревогам современного человека, написал еще в 1989 году большую статью «Религия, культ личности и секулярное государство», выделяя важность этой темы для общества, пережившего десятилетия коммунистической диктатуры и государственного атеизма. Размышляя о взаимоотношениях власти религиозной и светской, о.Александр отстаивал принцип секуляризации государства.

 

Вопрос о секулярной форме государства стоит и перед странами, которые не прошли через коммунистический тоталитаризм. Секулярное государство появилось относительно недавно, принцип же религиозной свободы получил широкое распространение вообще только в XX веке в результате длительного и сложного исторического процесса. Нормы, регулирующие положение религии в гражданском обществе, сложились постепенно и до сих пор, надо заметить, редко где составляют стройную правовую систему.

 

Ставить вопрос об отношениях между религией и государством до появления христианства не имеет, с моей точки зрения, смысла. В древности государственная власть, религия и этнос были неразрывно переплетены между собой. Именно христианство ввело в эту область совершенно новые начала.

 

Иисус Христос совершил настоящую «умственную революцию», когда сказал: «Отдайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф 22:21). Этой евангельской фразой и был заявлен принцип разграничения духовной и политической сфер. Его же формулировал и апостол Петр: «Бога бойтесь, царя чтите» (1 Пет 2:17). Однако возникает вопрос: вытекает ли из принципа «кесарю кесарево, а Божие Богу» моральное право властей предержащих действовать в своей области без всяких ограничений?

 

Обратимся за ответом к Посланию к Римлянам апостола Павла: «нет власти не от Бога» (Рим 13:1). Здесь можно найти прямой отклик на слова Христа Пилату: «ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Ин 19:11). Новый Завет утверждает, что существование политической власти соответствует порядку, Богом установленному. Образное толкование этих евангельских слов мы встречаем у Оригена: власть дана от Бога, как слух и зрение — их можно использовать для добра и для зла. В Новом Завете можно найти и существенное уточнение положения о Божественной установленности земной власти. В том же послании к Римлянам апостол сказал: «начальник есть Божий слуга» (Рим 13:4). Ясно, что правители несут на себе вполне определенную ответственность и обязаны использовать дарованную им власть по истинному назначению.

 

Новый Завет не связывает веру и с национальной принадлежностью. Церковь собирает жаждущих независимо от каких бы то ни было границ — государственных, социальных, национальных. «Нет уже Иудея, ни Эллина, нет раба, ни свободного... ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал 3:28). […]

 

Оба принципа  становятся возможными, потому что в Евангелии вера всегда выступает как свободный ответ человека на зов Господа. Христос призывает людей обратить свои сердца к Богу, но не оказывает на них никакого давления. Нельзя насилием привести человека к вере.

 

В первые три века христиане последовательно руководствовались этими принципами. Они скрупулезно соблюдали законы Римской империи, лояльно относились к императору даже в годы гонений — молились за него — и шли на мученичество, когда от них требовали воздаяний языческому культу. Самой кровью своей они освободили духовную сферу из-под власти кесаря.

 

Положение существенно изменилось уже с принятием императором Константином эдикта о веротерпимости и еще больше, когда при императоре Феодосии в 380 году были запрещены языческие культы. С царем-христианином сложились совсем другие отношения. Естественно, он стал покровительствовать Церкви, и его покровительство нередко превращалось в прямое вмешательство в церковные дела. С другой стороны, и Церковь не отказывалась от помощи светской власти в борьбе с разного рода раскольниками и еретиками. Правда, когда император вставал на сторону еретиков, Церковь вступала с ним в конфликт.

 

После падения Римской империи отношения между Церковью и государством Запад и Восток выстроили по-разному. По-разному они были осмыслены и богословами западной и восточной традиций. При этом и те, и другие продолжали четко отличать царство от священства. Во всяком случае, так было задумано в теории. На практике же все зачастую обстояло иначе: светская и духовная власть снова оказывались тесно переплетены. Основой для единства общества было христианство, в связи с чем религиозные диссиденты преследовались и в качестве политических: считалось, что они вносят в общество раздор, подрывают существующий порядок.

 

Протестантская реформация привела в этом смысле к противоречивым последствиям. Казалось бы, в Европе появился конфессиональный плюрализм. Но осуществлялся он не на личностном уровне. После длительных войн в Аугсбурге в 1555 году был принят принцип «Чья земля, того и вера»: подданные должны следовать вере своего правителя. В случае разногласий подданным разрешалось переехать в другое государство согласно исповедуемой ими конфессии. Таким образом связь между религией и государством укреплялась еще сильнее. В протестантских княжествах князья непосредственно возглавляли Церковь, римскому папе пришлось тоже сделать уступки католическим королям и предоставить им более широкие права в управлении местной Церковью (некоторые государства, правда, проявили относительную терпимость к подданным, исповедовавшим «негосударственную» религию; тем не менее на практике придерживаться иной конфессии означало превратиться в граждан «второго сорта», не пользующихся равными правами с основной частью населения).

 

Радикально изменила ситуацию французская революция. «Декларация прав человека и гражданина» провозгласила, что никто не может быть преследуем за религиозные убеждения. Одновременно с этим был изменен статус Католической церкви во Франции — государство стремилось установить над ней полный контроль. Большая часть духовенства не подчинилась этому решению. Начались гонения против Церкви. Новые власти вступили в открытую борьбу с христианством.

 

Тем не менее большинство революционных главарей считали, что государство не может обойтись без религии, и католицизм попытались заменить культом разума, «Высшего существа». Конец такой политике положил Наполеон, подписавший с папой конкордат (хотя католицизм и не получил обратно свой дореволюционный статус государственной религии, а был признан лишь религией «большинства французов», так же как и главы государства).

 

После провозглашения Третьей Республики в 1870 году возобновилась борьба против Церкви. По мнению идеологов правительственных партий, наступила пора освободить общество от всякого религиозного влияния, вера должна была уступить место разуму и науке. Хотя в этом традиционном мотиве неприятия религии звучало и нечто новое: к тому времени религия уже не могла сохранить единства нации. Для решения этой и ей подобных вполне земных задач сначала был принят курс на секуляризацию школьного образования, потом власти денонсировали конкордат и приняли Закон об отделении Церкви от государства. Все эти реформы проводились в жизнь жестко и неизменно сопровождались эксцессами. Некоторые политические деятели и не скрывали, что их цель — дехристианизация страны. На несколько лет католическая Церковь оказалась лишенной всякой гражданской юридической основы. Во Франции конца XIX — начала XX века. секулярное государство не означало ни плюрализма, ни нейтральности. Такой откровенной, агрессивной антицерковной и даже антихристианской направленностью во многом объясняется и тогдашняя отрицательная реакция Католической церкви на идею отделения от государства.

 

После Первой мировой войны французские католики и правительство все-таки нашли обоюдный компромисс. Верующие получили право создавать культовые и епархиальные ассоциации с особым статусом. Именно в виде таких ассоциаций до сих пор существует Католическая церковь и другие религиозные организации во Франции. Юридически такое «особое» положение далеко от совершенства, но практически предоставляет Церкви достаточно широкие возможности. Тем более, что со временем несколько изменилось и само понимание секулярного государства. Хотя закон об отделении исключал финансирование Церкви за счет государственного бюджета, религиозные организации получают разные, прямые или косвенные, субсидии. А самые существенные изменения отмечены в области образования: частные школы (а подавляющее большинство из них католические) широко субсидируются государством — при условии, что преподавание идет в них по официальным программам.

 

В тех же европейских странах, где долго сохранялась государственная религия, эволюция шла другим путем. Начиная с XIX века постепенно смягчалось отношение властей к гражданам-иноверцам. Например, в Англии они были приравнены в правах к членам Англиканской церкви, в Швеции был отменен закон, запрещающий отречение от лютеранства, в России в 1905 году был издан указ о веротерпимости и т. д.

 

В Европе законодательство, относящееся к религии, так или иначе развивалось в сторону большей терпимости. Этот процесс был остановлен в Германии нацистами, а в России — с захватом власти большевиками, которые принялись искоренять религию, подвергая верующих не виданным по своей жестокости и размаху со времен Диоклетиана преследованиям. Тяжелые испытания заставили христиан по-новому осмыслить принцип свободы совести. Как отмечал отец Александр Мень в той же статье, «страшный опыт диктатур XX века может послужить уроком и для нас, верующих. Он дает нам возможность увидеть со стороны облик духовной тирании. Этот опыт должен привести к отказу от самой идеи государственной религии».

 

Замечу, что к тому времени ни одна из европейских стран уже не могла считаться полностью однородной в религиозном отношении. Религиозный и конфессиональный плюрализм прочно вошел в жизнь, особенно после Второй мировой войны. Факты опровергли прежнее убеждение в том, что без единства веры невозможна политическая организация общества.

 

К этим проблемам обратилась Католическая церковь на II Ватиканском соборе, созванном папой Иоанном XXIII. При открытии Собора папа заявил: «Люди научились на опыте, что насилие над другими, сила оружия и политическое господство отнюдь не содействуют благополучному разрешению тревожащих их тяжелых проблем». После долгих прений Собор принял важный документ о религиозной свободе — декларацию «О человеческом достоинстве» (1965). В ней, в частности, говорилось: «Ватиканский собор заявляет, что человеческая личность имеет право на религиозную свободу. Она состоит в том, что все люди должны быть избавлены от всякого принуждения со стороны как отдельных людей, так и социальных групп или любой человеческой власти с тем, чтобы в религиозных делах никто не был принуждаем действовать против своей совести и никому не препятствовать действовать в справедливых пределах по своей совести, в частной жизни или публично, в одиночестве или совместно с другими. Это право основано на самой природе человека». Именно этот документ вызвал самую резкую критику со стороны тех католиков, которые не приняли решения II Ватиканского собора и впоследствии ушли в раскол. Они считали, что такой текст обоснует «право на заблуждение». На самом деле в Декларации уточнялось, что люди морально обязаны искать истину, прежде всего в отношении религии. Саму же эту обязанность они могут исполнять образом, соответствующим их природе, и при условии полной психологической свободы, без всякого внешнего принуждения.

 

Сегодня в большинстве западных стран Церковь отделена от государства, но отделение не понимается, как во Франции начала [ХХ] века или, тем более, как в бывшем Советском Союзе. Религиозные меньшинства пользуются религиозной свободой без дискриминации. Церковь не вмешивается в государственные дела и, наоборот, государство не вмешивается в церковные. Отделение не исключает и сотрудничества между государством и религиозными организациями в некоторых делах.

 

В 1976 году отделение Церкви от государства произошло в Испании, а в 1984 году — даже в Италии, несмотря на исторически теснейшую связь итальянского государства с центром Католической церкви.

 

Государственных церквей в Европе осталось немного: лютеранская в Норвегии, Швеции и Дании, англиканская в Англии. В Финляндии Лютеранская церковь наделена особым статусом. В конституции Греции православие признается преобладающей религией. На практике же положение Церкви в этих странах мало чем отличается от ее существования в государствах, выбравших режим отделения. Например, английская королева официально является главой Англиканской церкви, но должность ее скорее номинальная, на самом деле Англиканской церковью управляет религиозная иерархия. Тем не менее для принятия определенных решений, касающихся внутренней организации церкви, требуется голосование в парламенте. Таким образом, статус государственной религии, даже в смягченной современной форме, все же ставит Церковь в большую зависимость от государства.

 

В обстоятельствах современного мира именно секулярное государство создает предпосылки для разграничения сферы духовной от политической, избавляет Церковь от соблазна прибегать в делах веры к принудительным средствам и гарантирует религиозный плюрализм. Государство вполне способно обеспечить религиозную свободу, но при соблюдении определенных условий. Нейтралитет секулярного государства можно понимать по-разному. Существует узкое, так сказать, «оборонительное» понимание, когда государство считает веру частным делом, не препятствует гражданам исповедовать религию, но никак не способствует реализации этого права. Религиозная жизнь, в основном, уподобляется отправлению культа (кстати, так было при советской власти), а Церкви рекомендуется «не выходить из ризницы». Но государственный нейтралитет может быть и открытым, положительно активным. Тогда государство, не нарушая принципа гражданского равенства разных религий, помогает верующим реализовать свое право на религиозную свободу, признает за Церковью право участвовать в общественной жизни, согласно формуле: «Церковь отделена от государства, но не от общества». Ведь как религия и Церковь имеют некое определенное социальное измерение, так и общество имеет свое религиозное измерение. В свою очередь Церковь защищает незыблемые фундаментальные нравственные принципы, на которых должно стоять общество, она служит все тому же обществу. Зачастую именно на этом стыке и возникают сегодня основные конфликты между Церковью и государством. Скажем, во Франции средства массовой информации нередко ополчаются против Церкви, напоминающей о необходимости соблюдения этики в тех или иных вопросах жизни современного общества. Выступления Церкви порой расценивают как недопустимое посягательство на светский характер государства. Но может ли государство существовать без нравственных основ? А если нет, может ли оно само создавать эти основы? И не происходит ли здесь опять смещение между политическим и трансцендентным, не присваивает ли себе государство область, ему не принадлежащую?

 

Кажется, оптимальный вариант существования современного общества — секулярное государство, открытое к религии, признающее ее положительное общественное значение и сознающее ограниченность своей собственной, политической, сферы.

 

1995№ 4  (86)