В № 85 «Континента» под общей шапкой «Обсуждение статьи Юрия Каграманова “О страхе Божием в прошлом и настоящем”» была опубликована подборка из трех текстов — Александра Кырлежева, священника Георгия Кочеткова и Сергея Аверинцева. Из трех этих материалов мы сочли целесообразным  представить в контексте темы, поднятой Ю. Каграмановым, лишь статью С. Аверинцева (она размещена в Первом разделе настоящего тома), поскольку в ней затронута та чрезвычайно важная сторона проблемы «страха Божия», которой почти не касался Ю. Каграманов. Поэтому, напоминаем, мы и предложили ее вниманию читателя как текст, совершенно, в сущности, самодостаточный, не нуждающийся в непременном сопоставлении со статьей, на которую он формально был ответом. Но точно так же и статья Ю. Каграманова «Еще несколько слов о страхе Божием», дополняющая его предыдущую статью, не нуждается для своего понимания в том, чтобы рядом были непременно представлены выступления А. Кырлежева и о. Георгия Кочеткова, поскольку основные возражения А. Кырлежева Ю. Каграманову достаточно четко представлены и в самом ответе Ю. Каграманова, а о. Георгий  свой отклик посвятил в основном вопросам совсем иного (к тому же в данном томе не обсуждаемого) проблемного ракурса, чем тот, на котором сосредоточена статья Ю. Каграманова. Другими словами, для понимания ответной статьи Ю. Каграманова знакомство с текстом о. Георгия тоже совершенно, в сущности, необязательно.

 

 

 

 

 

Статью «О страхе Божием в прошлом и настоящем» я писал не без некоторого смущения: слишком тонкая материя задета. […]

 

Думаю, претензий ко мне было бы меньше, если бы я более четко выделил в избранной мною теме два разных плана. Один из них является планом, так сказать, вертикальных связей — между личностью и Богом. В этом плане чрезмерно рациональный подход (например, рассуждения о культурно-исторических типах) действительно быстро начинает хромать. «...Перед Богом, — пишет С. Аверинцев, — стоят не “типы”, а люди; у каждого из нас тайна, до конца разделенная только с Богом; и только Бог нас судит». Всё так.

 

Но есть ведь и другой план — назовем его горизонтальным, — где страх Божий становится «фактором» истории, «участником» социальных и культурных процессов; и здесь уже без известной рассудочности не обойтись. […] [И здесь] я хочу довольно решительно возразить А. Кырлежеву по некоторым принципиальным вопросам исторического плана. То, что он называет моим «проектом» («научения» страху Божьему по культурным каналам) представляется ему неприемлемым, собственно, по двум причинам. Во-первых, потому, что встав однажды на путь автономного развития, человек будто бы должен продолжить этот путь дальше. И за все «побочные следствия» своей активности — «ядерное оружие, загрязнение окружающей среды, истощение природных ресурсов, СПИД, перенаселение, локальные конфликты, мировой политико-экономический дисбаланс и т. п.» — человек несет ответственность сам и сам должен разбираться со своими проблемами. Что касается конкретно нас, россиян, то наша задача, по А. Кырлежеву, состоит в том, чтобы развивать социальную жизнь социальными же средствами; в частности, формировать конвенциональную мораль, которой нам так остро не хватает. Бог тут, очевидно, «не при чем».

 

Это что-то слишком похоже на известную концепцию «невмешательства» Бога в земные дела. Вряд ли она еще долго протянет: возможности автономного пути, судя по многим признакам, исчерпаны. Все отрицательные последствия активности человека, о которых говорит А. Кырлежев, свидетельствуют о злоупотреблении свободой, дарованной Богом. Научившись «умом громам повелевать» (Державин), человек стал слишком полагаться на самого себя и в результате утратил чувство, где и перед чем следует остановиться; страх Божий мог бы подсказать ему меру свободы в каждом конкретном случае. Это о мировых вопросах. А уж что до наших-то российских дел, то даже бывшие коммунисты понимают: «Без Бога не обойтись». В нравственных вопросах в первую очередь. Призывы формировать конвенциональную мораль весьма странно звучат в наши дни — когда и на благополучном Западе она давно уже трещит по швам.

 

Сказанное не означает, что я пытаюсь «припрячь Бога» к задачам социального характера. Когда А. Кырлежев пишет, что использовать Бога «в качестве социально-психологического “рычага” для того, чтобы поставить “нравственность” с головы на ноги», по сути безбожно, он полемизирует с кем-то другим, но не со мной. «Припрячь Бога» пытаются те, для кого реальны лишь земные, внутриисторические цели. Христианство, лишенное эсхатологического «тонуса», устремленности к тому, что ожидает человечество за пределами истории, — не христианство, тут спорить не о чем. Но эсхатология, «отключающая» Бога от истории на некотором отрезке пути, — не перекликается ли она в чем-то с такого рода имманентизмом?

 

Во-вторых, А. Кырлежев не допускает, что наших людей еще можно чем-то пронять, и самую попытку воздействовать на них в указанном мною смысле находит предосудительной, приравнивая ее к манипуляторству. Эмоциональное отупение у нас, действительно, бывает поразительным — но ведь не до полной же утраты чувств! В «антропологическую катастрофу» я не верю. В морфологическом отношении человек остался, каким был; к катастрофическому развитию проявляет склонность история. Что касается нынешнего человека, нашего человека в особенности, то его отличает, по-видимому, большая, чем когда-либо, психологическая неустойчивость, а значит, и податливость. Оттого он столь часто становится жертвой разного рода манипуляторов. Но разве практика манипуляции «компрометирует» явление внушения как такового? Чем, собственно, отличается манипуляция от внушения? Очевидно тем, что манипулятор или сам не верит в то, что внушает другим, или пытается использовать манипулируемых в каких-то своих конкретных целях и т. д. И внушение тоже может быть дурным, даже если его нельзя отождествить с манипуляцией, то есть внушающий сам верит в то, что внушает другим, и никаких корыстных целей не преследует. Но существует ведь благое внушение. (Чем вообще занимаются, например, литература и искусство, как не внушением определенных идей-образов?) И почему же в нынешний критический период истории надо оставлять «поле битвы» манипуляторам? Разве Церковь воинствующая не руководствуется словами апостола Павла: «Итак станьте, обувши ноги в готовность благовествовать мир» (Ефес 6:14-15)?

 

Правду сказать, убеждение, насколько я знаю, никогда не стояло на первом месте в православии (в чьих традициях скорее «пленять», чем убеждать). Но времена круто изменились: люди стали мыслить избыточно рационально. Вряд ли этого может не учитывать православная керигма. Вот почему я решился придать такое значение проповеди страха Божиего.

 

Замечу к слову, что я отнюдь не отождествляю страх Божий со страхом перед Божией карой (в чем меня заподозрили оппоненты). Просто тема потустороннего (как, впрочем, и посюстороннего) наказания была слишком приглушена на протяжении, по меньшей мере, последних двух столетий, а я только попытался придать ей громкость, вот и все. 

 

О. Георгий Кочетков указывает на важность «живого примера подлинной жизни в вере, а значит — и в страхе Божием». Но если даже убедительную проповедь трудно «заказать», то живой пример — и вовсе невозможно. Выходит, его остается только ждать. Это во-первых. А во-вторых, если мы захотим сделать его притягательным в масштабах национальной жизни, мы опять-таки столкнемся с вопросами его «трансляции», «подачи» — в современных условиях этого не избежать.

 

Возвращаясь к статье А. Кырлежева, замечу, что позиция автора производит впечатление некоторого фатализма: «процессы» идут своим ходом и будут идти. Я не хочу умалять силу исторических закономерностей. Как раз наоборот, главной задачей моей статьи было показать, что проповедь страха Божиего прямо отвечала бы одной из них. Другое дело, что Россия пребывает сразу во многих веках или возрастах (напомню это высказывание Флоровского). Следовательно, одни закономерности здесь накладываются на другие, и пока трудно сказать, какие из них возьмут верх. Но кроме исторических закономерностей существует и принцип свободы. Многое зависит от самих людей. Даже от одного человека. Св. Иоанн Златоуст считал, что один человек способен исправить целый народ; вряд ли наше время что-то в этом смысле изменило: силою убеждения и, тем паче, живого примера можно своротить горы. Надо только сохранять известную веру в людей, в их отзывчивость (и уж во всяком случае — в восприимчивость к такой значимой вещи, как страх Божий); и надо уметь, как говорил Розанов, чиркнуть по поверхности души. Закономерности иногда пасуют перед силой духа. «Ход веков... может загореться на ходу»… […]

1996, № 1 (87)